Журнальный мир

В какую библиотеку ни глянь, всюду найдутся книги, исписанные думами об интеллигенции. Я только слегка расшевелить те думы собираюсь, своего мне к ним нечего добавить.

В год столетнего юбилея великого потрясения России грех будет не вспомнить интеллигенцию, сыгравшую свою роль в подготовке того кризиса, так как революция и интеллигенция — близнецы-сестры; мы говорим интеллигенция — подразумеваем революцию, мы говорим революция — подразумеваем интеллигенцию с ницшеански-босяцким амбре. Без них никак не обходится мать-история.

Не буду занимать печатное место толкованием значения термина и подробной историей развития этой, при внимательном изучении оказывающейся необъятной по составу, группы (слоя, прослойки). Читатель легко отыщет множество работ об интеллигенции с разными производными от названия группы. К примеру, встретил я недавно уж совсем странное нагромождение: жидомасонская псевдоинтеллигенция. Жидо — понятно, масонская — понятно, псевдо — понятно, интеллигенция — туманно, а все вместе — просто жуть! Если задуматься, то, вероятно, можно перейти в другое измерение.

Попробую только кратко упомянуть состав группы и восприятие ее людьми, относящимися к интеллигенции как к заразной болезни.

Кого только, и по каким, часто непонятным, признакам не называли интеллигентами (с их ли согласия)?

Вот В. Катаев («Трава забвения») отмечает интеллигентность своих знакомых: «Бунин был дачник столичный, изысканно-интеллигентный, в дорогих летних сандалиях, заграничных носках…» О А. М. Федорове он же пишет (простите за длинную цитату): «(…) небольшая красивая голова с точеным, слегка горбатым носом и совсем маленькой серебристой бородой: настоящий европейский писатель, красавец человек из какого-то другого, высшего мира; (…) сразу видно: утонченный, изысканно-простой, до кончиков ногтей интеллигентный, о чем свидетельствовали домашний батистовый галстук бантом, вельветовая рабочая куртка, янтарный мундштук…» В носках, мундштуках и прочем подобном все признаки слоя духовности?

Евгений Сидоров характеризует коллегу писателя В. Конецкого так: «Природно культурен и интеллигентен».

Оказывается, и святые обладали интеллигентными качествами. Примерами таковых почему-то упоминают Николая Мирликийского и Нила Сорского.

Н. Грибанов писал о священнике А. Мене: «Это был русский интеллигент в самом высоком и лучшем смысле».

Повторюсь, спросить бы тех людей: согласны ли они называться интеллигентами? Этот же вопрос возникает при чтении одного хорошего публициста, глубокого исследователя роли русской интеллигенции в истории, когда он перечисляет своих предков: генерала, лейтенанта, учителя, военврача, профессора, художника и называет их интеллигентами. Они-то знали об этом?

Уместно вспомнить отношение некоторых лиц к интеллигентскому званию.

Лев Николаевич Толстой на утверждение журналиста, вы же, мол, сам интеллигентный человек, а относитесь к ним без симпатий, ответил: да какой я интеллигент, я неграмотный. (Ехиднее некуда!)

А. Блок в «Народе и интеллигенции» писал: «Интеллигенция относилась с явной и тайной ненавистью к Менделееву». (Вероятно, взаимно.)

У Л. Н. Гумилева спросил однажды репортер: «Вы интеллигент?» И взвился Гумилев: «Да Боже упаси!»

И совсем наш современник, блогер форума «ЛГ» С. Морозов: «Да не дай Бог быть интеллигентом. Думающим человеком — да, отзывчивым, добрым — да, патриотом — да. Но только не интеллигентом».

Не очень привлекательной оказывается интеллигенция-то!

Выберем крайние определения интеллигенции.

Поищем некоторые отрицательные характеристики ее.

А) Интеллигент недоволен всем, и пуще всего — государственным устройством. Да ладно бы людьми, власть предержащими, а то ведь и собственной страной и тем народом, о теоретическом счастье которого он печется.

Б) Данилевский Н. в 1871 году писал: «Так называемая интеллигенция — не что иное, как более или менее многочисленное собрание довольно пустых личностей, получивших извне почерпнутое образование, не переваривших и не усвоивших его».

В) Чехов А. в письме Орлову 22 февраля 1889 года: «Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, лживую».

Г) Изгоев А. в «Вехах»: «Средний массовый интеллигент в России большею частию не любит своего дела и не знает его. Он плохой учитель, плохой инженер, плохой журналист».

Д) Священник Иоанн Восторгов в речи 8 января 1909 года: «Она (русская интеллигенция — С. К.) блудит и блудит без конца в рабьих поисках, перед кем склонить колена, перед кем пресмыкаться».

Е) Министр Плеве указывал на особенность, присущую интеллигенции: «Она принципиально и притом восторженно воспринимает всякую идею, всякий факт, даже слух, направленные к дискредитированию государственной, а также духовно-православной власти, ко всему же остальному в жизни страны она индифферентна».

Ж) Георгий Иванов (кажется) сказал: «Интеллигент — это подлец с болезненно развитым чувством ответственности». Он же: «Российскую интеллигенцию я презираю до конца».

З) Георгий Федотов высказался яснее некуда: «Интеллигенция есть группа, течение и направление, характеризующееся идейностью своих целей и беспочвенностью своих идей».

И) Один из персонажей повести И. Потапенко «Не горюй» замечал: «Интеллигентность у нас получается прохождением трех классов гимназии».

К) Определению интеллигенции соответствует, по-моему, сказанное Н. Лесковым по другому несколько поводу: «Все это есть не более, как сильное влияние полунемецкой петербургской полпивной на малообразованное российское общество, и на ту часть русской литературы, которая во время оно к полпивной прислушивалась, полагая, что тут-то и сидит самая русская народность».

Л) Авторы «Вех» С. Булгаков и С. Франк упрекали интеллигенцию в «своеволии, экспроприаторстве, массовом терроре», в «духовном родстве с грабителями, корыстными убийцами, хулиганами и разнузданными любителями полового разврата».

Поди разберись, кто же они такие и какие ценности хранят?

Вот положительные мнения об интеллигентах:

М) Это люди, занимающиеся умственным трудом («первоклассный головной мозг»).

Н) Это вообще образованные (?) люди.

О) Это внепрофессиональная, внесословная, вненациональная и внерелигиозная совокупность умных людей, способных заставить считаться с собой и тиранов, и толпу.

П) Это люди, не проявляющие ни подлости, ни трусости.

Р) «Это слой людей, обладающих: духовностью, внутренней культурой, образованностью, манерами цивилизованного поведения, самостоятельностью мышления, гуманизмом, высокими моральными и этическими качествами».

Духовность включает развитое самосознание, потребность к познанию и самопознанию, беспрерывный поиск истины, высокие нравственные качества, творческий потенциал, стремление действовать во благо других.

По этим пяти мнениям у читателя могут возникнуть вопросы:

М) Мозг нации, это — исследователи, внедряющие в жизнь рекомендации исследователей инженеры, творцы искусства для душевного отдохновения: музыканты, поэты, художники, мыслители. При чем здесь какая-то надстройка под названием интеллигенция?

Н) Образованный класс существовал задолго до интеллигенции и при ней тоже успешно существует. Это она прилепилась к образованному классу, запутывая обывателя. Тогда интеллигенция — это «волчки» образованного класса?

О) Реально тиранов и толпу может закручивать, как захочет, явно не интеллигенция. А если интеллигенция, то в сбруе от мировых банкиров.

П) Неужели такие качества присущи всему разнообразному составу образованных: инженерам, учителям, судьям, врачам, научным работникам, преподавателям вузов, представителям творческих профессий, квалифицированным специалистам аппарата управления?

Р) Разве не все люди в той или иной степени стремятся к достижению таких идеалов? И если интеллигенция — хранитель духовных ценностей общества, то от кого она их охраняет? От дичающего общества?

Интеллигенция второй половины девятнадцатого века, пребывая в самогипнозе, навязывала всем людям только собственное видение целей, задач, идеалов общественного строительства. Интеллигенты присвоили единоличное право на владение, пользование и распоряжение интеллектом, а также характеризоваться воспитанными, тактичными, образованными и тому подобными положительными во всех отношениях оценками личности. Мечтатели, поклоняющиеся миражам «нового мира», в случае несоответствия миражей реалиям жизни призывали реальность переделывать под миражи, чтобы народу лучше стало. Ради этого когда-то мечтатели побрели в народ. А народ-то их не приглашал!

Тем молодым людям, вместо того, чтобы бросать на полдороге обучение в университетах и брести в мужицком платье по деревням, вызывая у народа, мягко сказать, неоднозначное отношение к себе, — тем молодым людям доучиться бы, получить место у земского начальника, станового или мирового судьи и вместо пропаганды помогать любимому народу делом, а не интеллигентскими посулами. Вот там бы оказывали практическую помощь и в юридических вопросах, и разъясняли ложность слухов, основанных на невежестве, к великому сожалению, процветавшего и до сих пор не искорененного окончательно.

А и выучившиеся иногда в интеллигенты подавались.

Ошибка царской власти и помогавших ей «помещиков и капиталистов» состояла, наверное, не в торможении принятия Конституции, а больше в том, что не обеспечивала занятость выпускников университетов державными интересами вместо предоставления возможности пустых рассуждений в свободное время.

В. В. Розанов («В Сахарне»), обращая внимание на студентов «скучающих, поющих полную упреков Дубинушку», предлагал полезный во всех отношениях вариант: командировать изнывающих от безделья учащихся пройти учебно-производственную практику на успешных Мальцевских стекольных, сахарных, железоделательных, винных заводах, на Уральских производствах Демидова, на ткацкой мануфактуре Морозова, у Строгановых на горных заводах… А «наконец, в поучение показать им и черное дело (что не надо бы делать — С. К.): как русские своими руками отдали нефть Нобелю, французам и Ротшильду!»

Тогда бы, хочется нам думать, наши собственные специалисты создавали бы новые производства и рабочие места, окультуривали бы быт своих рабочих и крестьян в подшефных деревнях. Для этого в ту пору конституционных свобод слова, совести и собраний не требовалось. Но это если бы…

А в действительности власть, при которой интеллигенты вели сладенькую жизнь, им была ненавистна, и к производству они не стремились. Они навязывали в качестве образца эталонный человеческий тип, лишенный житейских увлечений. Образец такой, рожденный в головах интеллигентов — перестройщиков мира (суть революционеров) оказался фальшивым. Не в состоянии реальный человек, как требовал С. Нечаев в «Катехизисе революционера», не иметь даже имени, тем более собственных (выделено мною — С. К.) чувств и имущества. Несоответствие требований нечаевых и фантазерских образов «положительных героев» в литературе реалиям приводило и приводит к трагическим разладам в общественных отношениях, где вместо принятия понятных усилий по налаживанию быта и защиты реальных ценностей бытия увлекаются идеями устройства человеческого общества, вытекающими из инфантильно-агрессивного желания переустройства мира. А насильно внедряемые мифические построения оказываются жестокими.

Блок в упомянутой работе указывал: «Если интеллигенция все более пропитывается "волей к смерти", то народ искони носит в себе "волю к жизни"».

И. Бунин в «Жизни Арсеньева» (книга четвертая, глава тринадцатая) характеризует часть интеллигенции восьмидесятых годов не лестно. Жила та интеллигенция «очень обособленно от прочих русских людей, даже как бы и за людей не считая всяких практических деятелей, купцов, земледельцев, врачей и педагогов (чуждых политики), чиновников, духовных, военных и особенно полицейских и жандармов, малейшее общение с которыми считалось не только позорным, но даже преступным».

Выходит, мечтатели о светлом будущем в новом мире места практическим деятелям не отводили, и бороться за их счастье не собирались — недостойными оказались деловые люди! Да и поклонялись они не реальным мужикам и рабочим, а выдуманным, литературным. Инженер, земский врач, артельщик — ничто; революционер, гвоздя в нужном месте не забивший, — это все. Добродетелью там не пахло, зато как увлекательно было вести на поводке человечество в новую эру «сверхчеловечества». Привела и сама сгинула в пожаре, вспыхнувшем при ее же участии. Случилось так потому, как объясняли потерпевшие, что развивались они «не от непосредственной жизни, не от прелести личного пережитого и сознанного, а от статьи Плеханова, от книжки Бебеля и брошюры Каутского».

К. Леонтьев в «Записках отшельника» дал оценку «прогрессивной» группе людей внутри общества: «(…) тот, кто понимает, до чего дорог культурный, национальный стиль для нашего государства, тот должен желать не дальнейшего влияния "интеллигенции" нашей на простолюдина русского, а наоборот, — он должен искать наилучших способов и наилучших путей подражания мужику».

Не вняли этому предложению, как и другим советам настоящих патриотов, и предоставили в обществе возможность интеллигентам «натравливать низы на государство и историческую монархию» (П. Струве). А С. Франк подытожил деятельность «отрицателей»: «И не рукоплескала ли вся интеллигентская Россия цинически-хамскому бунтарству тех босяков и «бывших людей» Горького, которые через двадцать лет после своего столь шумного успеха в литературе успели захватить власть и разрушить русское государство».

Старая и новая интеллигенция в девятнадцатом веке от периода к периоду то принимала, то отвергала свой «долг перед народом». Она с этим народом и столкнулась лицом к лицу. Большая часть ее сгинула, вытоптанная народом под водительством ее меньшей части, наиболее обуреваемой жаждой политической власти и стремящейся к созданию новой религиозности, новой государственности, новой космополитики.

Интеллигенция, поспособствовавшая приходу 1917 года, быстренько ушла со сцены, ей на смену явилась прослойка между пролетариатом и крестьянством — рабоче-крестьянская интеллигенция — тонкий срез докторской колбаски между ломтями ржаного хлеба.

Новая власть зачем-то вместо сосредоточения сил на подготовке специалистов народного хозяйства (готовых ранее частью разогнали, частью уничтожили) начала лепить прослойку; не могла в новой стране обойтись просто инженерами, юристами, артистами! На колу мочало, начинай сначала! Проявилась детская болезнь большевизма: классифицировать всех и вся. Царское разделение подданных на служивых, купцов, дворян, мещан, крестьян — не подходило. Свою классификацию надо создать. Только два класса: пролетарии с крестьянами — маловато, несерьезно. Надо же кому-то бумажки писать и выступать. Появилась советская интеллигенция. Хоть бы название поменяли, зная, как обозвал старую интеллигенцию вождь мирового пролетариата!

Зачем нужно было выделять прослойку? Ведь интеллигенция по одному из определений выступает разными средствами против притеснения со стороны государственной власти. Принимая такое определение, придется признать практически всех советских людей интеллигентами, так как на кухнях и в курилках никто осанну политике партии не пел, все как-то наоборот получалось «разными средствами». А на закате народной власти колхозники не только за кухонным столом поливали ее матерком.

Но если определение интеллигентов в качестве передового отряда борцов с притеснениями неверно, то они не власть и не народ, а что-то над ними; паразиты, что ли? Жалкая, ненужная обществу группа, много вразнобой говорящая, но мало что полезного делающая, не создающая и не поддерживающая даже сферу понятного, правильного и образного русского языкового общения? В таком случае определение «интеллигентный» теряет положительное значение. Как жаль! Я-то мечтал, чтобы люди обо мне сказали: «Какой интеллигентный человек!»

Что же получилось из советской интеллигенции?

Вот как бесхитростно рисует портрет этой прослойки Людмила Нарусова в интервью журналу «Аврора» (№ 5, 2010 г.): «Наша семья была обычной интеллигентной петербургской семьей, и политика для нас всегда была каким-то чуждым и непонятным делом, была даже какая-то брезгливость к подобным темам. До того, как Анатолий Александрович стал заниматься политикой, мне стыдно в этом признаться, я не понимала даже разницы между генеральным секретарем и председателем правительства. Обычная академическая семья: он — юрист, профессор университета, я — историк, доцент в Академии культуры; наша семейная жизнь в свободное от работы время была растворена в культурной жизни города. Мы не пропускали ни одной интересной выставки, ни одной премьеры в наших замечательных ленинградских театрах. Концертные залы филармонии для нас были вторым домом. Я не читала никаких газет, кроме "Литературки". Ну и, конечно, мы всегда читали толстые литературные журналы, обсуждали наиболее острые публикации…» Обычная полнокровная привлекательная жизнь мещанской семьи. Он профессор, она доцент, а свободное время проводят по интересам. При чем тут интеллигентность?

П. Милюков в «Интеллигенции и исторической традиции», рассматривая соотношение терминов «интеллигенция» и «мещанство», писал: «Интеллигенция безусловно отрицает мещанство; мещанство безусловно исключает интеллигенцию». Неправ кадет! Или наша интеллигенция уже не их, а приятная во всех отношениях мещанская?

Мы слышали о наших современниках, великих изобретателях, гордости страны. И вместе с тем видим результат деятельности некоторых ответственных юристов, не вписывающийся в закон, и удивляемся «сногсшибательным» предложениям ведущих филологов-педагогов. Да и что греха таить, не все представители советской интеллигенции были минимально воспитанными согражданами. Вот маленький характерный тому пример.

В моих краеведческих поисках порекомендовали мне однажды обратиться к культурному человеку, бывшему юрисконсульту. Ну, чем не интеллигент: образование высшее, университетское, богатый опыт контактов с разными людьми. Звоню ему, представляюсь, задаю конкретный вопрос и спрашиваю, когда можно прийти поговорить к нему. В ответ слышу:

— Это твой отец в больнице работал? Баб чистил! Ты как, с бутылочкой придешь? — и мерзко захохотал.

Вот вам «образованная часть населения». Необразованная часть, судя по собственным моим встречам с таковой, намного тактичнее. У образованной, иногда кажется, и совести-то маловато. А. И. Солженицын в «Образованщине» приводит слова какого-то диссидента о передовых людях: «(…) цвет мыслящей России, класс высокообразованных людей, вооруженных идеями современной науки, умелых, самостоятельных, бесстрашно мыслящих, вообще привыкших и любящих думать, а не (…) пахать землю». Люди, умеющие делать то, что перечислено в цитате, наверное, хорошие. Отвратителен здесь явно автор цитаты, — каким гадким высокомерием блеснул! Вначале бы пахарю поклонились! Без него немного в пустыне манны небесной сыпется, да и кузнечиков с медом в сотах там нет.

Что же, в конце концов, значит этот термин — «интеллигенция»? Зачем применять его, когда есть старые, вполне соответствующие предмету названия? Почему инженера с учителем нужно обозвать еще и интеллигентами, когда им вполне достаточно идентифицироваться в качестве инженера и учителя? А предпочитают они уют со слониками на буфете, застланном вязанной хозяйкиными руками салфеткой и шифоньер, пахнущий духами и нафталином, или довольствуются гвоздем в стене вместо вешалки — это уж их оптимальная приспособленность к бытию или приспособление бытия к своему мировосприятию.

Торговый человек и сверх того — интеллигент.

Судья и сверх того — интеллигент.

Врач и сверх того — интеллигент.

Учитель и сверх того — интеллигент.

Или все-таки купец, судья, врач, учитель сами по себе значимые, не нуждающиеся в интеллигентском прикладе, а интеллигенты ни на что, кроме пустословия, не годны и вносят только путаницу в общественное устройство?

Обществу нужны ученые, инженеры, высококвалифицированные врачи, умеющие не только виртуозно провести сложнейшую операцию, но и выходить больного. Нужны педагоги, действительно вводящие ребенка, подростка в жизнь, приготовляющие молодежь к ней, умеющие распознать способных детей и направить их на передний край науки и техники. Такие члены общества вместе с теми, кто пашет землю, нужны нам. И опять, который раз спрашиваю: причем здесь интеллигенция?

Может ли просто интеллигент стать дельным администратором, купцом, врачом, судьей и т. п.? Нет! А только называться специалистом может до поры до времени, пока грянет проверка деловых качеств. Горе, если она никогда не грянет, и ответственную работу продолжат исполнять «интеллигенты».

А. А. Гусейнов в «Слове об интеллигенции» писал, что интеллигенция «отличается дилетантской широтой и неопределенностью образования, (…) если и является в чем-то мастером, помимо произнесения тостов, так это в необязательных гуманитарных рассуждениях».

Вот и конец моих «необязательных гуманитарных рассуждений».