Ждем перемен

Ждем перемен

Мне снилось туманное морозное утро.

Выпал первый снег. Я иду по широкой пустынной улице. Улица упирается в большое трехэтажное здание с пятью колоннами. Между колоннами стоит он. Багровое лицо его покрыто испариной. На щеках торчит редкая поросль. Он щурится своими глубокими глазами, полными слез, и улыбается. Сотрясая землю, бьет в бубен, дудит в дудку и, кривя рот, дико кричит: «Перемен! – требуют наши сердца. Перемен! – требуют наши глаза. В нашем смехе и в наших слезах, и в пульсации вен: Перемен! Мы ждем перемен…»

 

В который раз уже мне снился этот сон. Но все как-то не хватало времени толком осмыслить его: проснувшись утром, я всегда куда-то спешил.

В тот день я спешил на собеседование в одну торговую фирму.

Окончив второй курс медакадемии, я решил на время оставить учебу. Я устал от бесконечных лекций с утра до вечера, изучения того, что мне не понятно. Мне хотелось что-то поменять в своей жизни. А может быть, изменить всю свою жизнь. К тому же, мне казалось, что я живу вовсе и не своей жизнью, а как будто проживаю чью-то чужую. Что та жизнь – моя, настоящая – намного ярче и полнее этой.

Я мечтал уехать куда-нибудь в теплые края. Постоянно представлял себе это: ночь, море, шум волн, огромная луна над головой и небо! Гигантское черное, пестреющее мириадами звезд небо. Лежишь, смотришь в эту бесконечную глубину и как будто выходишь в открытый космос.

«Но чтобы обрести свою настоящую жизнь, надо сделать какой-то шаг, поступок!» – так размышлял я.

Решено! Заработаю денег в конторе – и в путь.

Я вышел пораньше, чтобы дойти пешком.

Приятно выйти на улицу ранним весенним утром. Когда так тихо, прохладно, свежо. Все кажется первозданным, нетронутым.

Во дворе раздавался рокот мусорной машины. Я остановился на секунду и прислушался к нему. Звук был отдаленный и даже приятный – одинокий слабый шум, который, ты знаешь, скоро исчезнет, и опять наступит тишина и покой.

Скоро так и случилось: шум стих. Я хотел было идти дальше, но вдруг из-за угла дома показалась сгорбленная фигура старухи в сером плаще. Она медленно катила четырехколесную тележку груженую какими-то свертками, мешками, сумками. Я смотрел на нее и думал: как такое маленькое сухое существо может сдвинуть с места эту бандуру? И куда она ее тащит?

Озадаченный этим, я долго стоял и смотрел на нее. Я даже забыл, куда иду. Я уже ничего не видел кроме нее. Казалось, у меня на мгновение помутился рассудок. Все как бы остановилось для меня на долгую секунду. Было тихо. Я слышал только один звук. Что-то вроде курлыканья птиц. Интересно, что это? Похоже на журавлей. Но откуда им тут взяться? И вдруг я понимаю, что это не птицы. Звук доносится со стороны старухи. Это скрипит колесо тележки. Этот звук замыкается во мне и воплощается во что-то неясное и тревожное. Охваченный этим чувством, я еще долго стою в ожидании чего-то неминуемого. Но ничего не происходит. Старуха уходит. Я остаюсь один.

Я выхожу на главную улицу города.

Шумят машины, бегут люди. От резкой перемены картины я чувствую боль в голове. Мне хочется вернуться, спрятаться от всего этого. Но я пересиливаю себя и иду дальше.

Мой взгляд притягивает рекламный щит на другой стороне улицы – «Быстродень».

«Действительно, быстродень какой-то», – думаю я.

Но что за быстродень там такой?

Смотрю еще раз, а это «Быстроденьги». Две последние буквы скрывал другой рекламный щит.

«Быстродень – быстроденьги, быстродень – быстроденьги, быстродень – быстроденьги», – как лезвие вертится у меня в голове эта фраза, но я не могу избавиться от нее.

Перепуганный городской суетой, с головной болью, я поднимаюсь в офис на тринадцатый этаж высокого стеклянного здания. В зале порядок, светло, тихо. На стульях, выставленных в круг, сидят три парня и четыре девушки. В центре стоит мягкое винтовое кресло с высокой спинкой. Остается пара минут до начала собеседования.

Он зашел последним – взмыленный, со всклоченными волосами. Представился Иваном. На нем, как старая тряпка, болтался серый засаленный костюм с высохшими потеками пота. Он осторожно присел на свободный стул (комнату наполнил кислый запах). Он щурился и улыбался. Сутулость заставляла его закидывать голову кверху, и он так степенно, как верблюд, рассматривал нас всех.

Откуда ни возьмись, словно иллюзионист, появляется красивый энергичный мужчина с большими белыми зубами, в модных кожаных сапогах цвета молочного шоколада. За ним идет девушка. Ее белое румяное лицо напоминает свадебный торт с глазами.

Добрый день, друзья! – приятным баритоном приветствует нас мужчина. – Мы осуществляем ребрендинг и рестайлинг нашей компании. Поэтому нам необходим новый состав сотрудников. Сейчас мы с вами выполним три упражнения. Это поможет нам выявить наиболее подходящих из вас для работы в нашей компании. Желаю всем удачи! – он садится в кресло и закидывает ногу на ногу. (На его сапогах становятся различимы едва заметные узоры.)

Девушка широко улыбается (от этого торт становится больше и аппетитнее), разводит руками и говорит звонким голосом:

Первое задание заключается в том, чтобы ответить на вопрос: что вы считаете слабостью в себе?

«Быстродень – быстроденьги, быстродень – быстроденьги», – по-прежнему как лезвие вертится у меня эта фраза. Опять в голове шумят машины, бегут люди. Боль в голове усиливается. Я становлюсь раздражительным.

Моя слабость… Моя слабость в том, что я пришел к вам просить убежища, – мне это сказать? Не-ет. Надо придумать что-то поинтереснее. Что же это? Неумение обращаться с деньгами? Замкнутость и озлобленность на весь мир? Черт его знает!

Пока я мысленно перебирал свои слабости, очередь дошла до Ивана.

Мне казалось, он спал. Глаза его были почти закрыты. Но он что-то бубнил себе под нос, словно отшлифовывая какую-то фразу, и слегка улыбался, как будто уже стыдился этой самой фразы.

Иван, мы слушаем тебя, – весело сказала ведущая.

Иван встрепенулся, выпрямил спину и, оттопырив губы, протянул что-то среднее между «А» и «О».

Ао, ну, в детстве я постоянно стоял у окна, – прогундосил он и замолчал.

«Не поняла…» – отразилось в глазах у свадебного торта.

И смотрел на шоссе, – продолжил Иван. – Я мечтал стать шофером. Я рисовал машины.

Через каждое предложение Иван делал паузу.

Потом, когда я вырос, я всегда опаздывал, куда бы ни направлялся. И поэтому часто смотрел на часы. Я представлял себе, какие у них могут быть разные циферблаты, и рисовал их.

Он поперхнулся и громко откашлялся.

А однажды я стоял у окна. И я видел … Это… Я читал об этом в книге. Там было написано, я помню: вдруг сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса. И было семь ангелов. И… еще что-то…

Иван сбился с мысли, секунду помолчал и продолжил.

А теперь я смотрю на животных, и мне кажется… Мне кажется, что они говорят со мной. Но я не могу разобрать слов. Мне кажется, животные знают о чем-то, о чем люди забыли. Они знают, что…

Иван пожал плечами (было видно, что ему стыдно) и медленно потянулся вперед к мужчине в узорчатых сапогах, даже привстал немного со стула.

Что после смерти они переходят в другое состояние, – прошептал он, не то улыбаясь, не то гримасничая, и вернулся на место.

Кожаные сапоги у мужчины слегка потемнели. «Что это за идиот?» – говорил его окаменевший взгляд.

Девушка-торт прервала неловкую паузу:

Друзья, давайте перейдем к следующему заданию.

Она раздала всем тетради и попросила написать пять пунктов: что значит быть торговым представителем?

Господи, да она издевается! Быть торговым представителем – значит быть ни на что не способным, это же ясно как день!

Для меня это, прежде всего, быть коммуникабельным, – начала читать из своей тетради одна молодая дама, – дисциплинированным, амбициозным и приоритетным.

Так! Очень хорошо! А пятое? – спросила ведущая.

Эмм, простите, я не успела – сконфузилась дама.

Ну что же, в целом хорошо, очень хорошо! А что такое быть приоритетным?

Ну, как же? Быть априори в тренде…

Очередь дошла до Ивана.

Ао, ну, мне кажется, надо любить того, кому продаешь свой товар, – прогундосил Иван, не то улыбаясь, не то гримасничая.

Хорошо, Иван, спасибо тебе, – осторожно прервала его ведущая. – Итак, друзья, перейдем к последнему упражнению. Каждому из вас нужно будет продать нам свою тетрадь, в которой вы сделали записи.

Первый участник робко назначил цену в сто рублей. Второй в тысячу. Третий в десять тысяч. Я мелочиться не стал и назначил миллион долларов.

Иван посмотрел на форзац тетради и сказал:

Двенадцать рублей, сорок копеек.

В кругу кто-то засмеялся. Потом другой. Третий. Дошло и до ведущих.

Павел, почему ты так дешево продаешь свою тетрадь? – часто моргая от навернувшихся слез, спросила девушка-торт. Она почему-то назвала его Павлом.

Иван смутился и занервничал. Мне было видно, как он пальцами правой руки снизу натирал сиденье стула.

Она столько стоит, пробубнил он. – Здесь цена указана…

Иван протянул тетрадь мужчине в сапогах.

Послушай, Ваня, – взялся объяснять мужчина, – она столько стоит чистая. А там же твои уникальные записи… – перейдя на шепот, сказал он и подмигнул Ивану.

Точно! Как это я сразу не догадался? – Иван закатился каким-то странным истерическим смехом.

 

Собеседование закончилось. Меня взяли на испытательный срок. Я ликовал: первый шаг был сделан. Моя мечта изменить свою жизнь стала ближе ко мне. Теперь ночное море, небо и огромная луна над головой стали для меня реальностью.

Но эйфория продолжалась недолго. Меня отрезвили будни.

Я часами просиживал в офисе за компьютером, глядя в свою пустую клиентскую базу. Клевал носом после сытного обеда в Макдональдсе. А вечером проходил платный курс «активных продаж и личностного роста». Стоил он недорого: шесть тысяч в месяц. По окончанию курса, меня ожидал экзамен. Я трижды пытался сдать его. Но всякий раз, когда меня спрашивали, как правильно продать товар, я молчал как партизан, не находя нужного ответа. Через три месяца мне вручили диплом о том, что я прослушал их курс, и отправили восвояси.

Я пытался устроиться в другие компании с этим дипломом. Но мне говорили, что этот курс уже устарел, и предлагали пройти новый – «прогрессивных продаж».

Так закончилась моя попытка вырваться из серой безликой массы и взять от жизни все, перестать жить чужой жизнью, и обрести свою, настоящую. Так гигантское черное, пестреющее мириадами звезд небо осталось навсегда где-то в теплых краях – где ночь, море, шум волн, и огромная луна над головой.

 

Я вернулся в медакадемию.

И сегодня был первый день летней практики. Нас повели в психиатрическую клинику. Ее огораживал толстый белый забор. За ним стояли рябины, дальше к подъезду вела липовая аллея.

А хорошо здесь, правда? Как в парке! – старалась шутить заведующая. – Наша лечебница небольшая, состоит из трех корпусов. Вот в Биргильдах, на шестьдесят третьем километре, там да, хорошая клиника. Но там и заболевания серьезные. У нас-то буйных нет. Так, легкая меланхолия, – опять пошутила она.

К одному из корпусов примыкала площадка величиной с небольшое футбольное поле. Она была огорожена забором из сетки рабицы. За забором без дела шатались люди в застиранных халатах, кто-то громко кашлял, кто-то говорил сам с собой.

Одна толстая женщина у забора согнулась пополам, уперлась руками в асфальт и закинула ноги на забор. Ее варикозные ноги оголились, и показалось нижнее белье. Постояв так немного, она опустилась на ноги, поправила халат и жидкий хвостик полуседых волос. Ее круглое пунцовое от прилива крови лицо расплывалось в улыбке.

Был час свиданий. К женщине подошли два худеньких мальчика с большой сумкой. Она обняла одного из них и поцеловала в ухо. Все трое присели на скамейку. Женщина открыла сумку, достала какую-то еду и поделила все между несколькими старухами, сидевшими на соседней скамейке. Одна из них, доев угощение, подошла и попросила налить ей газированной воды в ладони – у нее не было стакана.

Нас завели в здание и посадили в учебную аудиторию. Я сел у окна. Вскоре в аудиторию завели худого сутулого парня и посадили за стол преподавателя.

Он щурился и улыбался. Сутулость заставляла его закидывать голову кверху, и он, казалось, даже с каким-то высокомерием посматривал на нас всех.

Это был Иван

Я сидел с краю у окна, и мне было видно, как он пальцами правой руки снизу натирал сиденье стула.

Ему задавали вопросы.

Оттопырив губы, он протягивал что-то среднее между «А» и «О», отвечая только на простые и короткие. В ответ на сложные вопросы он молчал и смотрел вниз. Говорил тихо, каждый раз делая паузу перед ответом, как будто обдумывая его.

Я смотрел на его багровое лицо, влажные глаза и эту странную улыбку. И вдруг я понял – это он снится мне.

Я долго всматривался в него. Как будто ждал от него какого-то откровения. И у меня опять возникло то странное чувство. Как тем тихим весенним утром в моем дворе, когда все вдруг остановилось для меня, и что-то тревожное, неясное проявилось в моем сознании. Я вспомнил сгорбленную старуху. Как она, изнемогая, толкала свою тележку. Как будто кто-то заставляет ее делать это. Как будто она только и рождена для того, чтобы каждый день снова и снова толкать груженую тележку. Я слышу тот странный звук – что-то вроде курлыканья птиц (может быть, журавлей?), и мне опять кажется, что сейчас что-то непременно произойдет.

В окно что-то ударило.

Как будто теннисный мячик, только легче и подвижнее. Я попытался вспомнить, как он летел. Боковым зрением я видел, что мячик летел как-то странно, неестественно. И отскочил не в ту сторону, в какую должен был. Я присмотрелся к тому месту, куда пришелся удар. Там оставался след. Я увидел мелкие цветные перышки, трепетавшие на ветру. Я понял – это была синица.

Недавно ночью я проснулся от такого же стука в окно, и не понял, что это было.

Дома, после практики, я подошел к окну и увидел в правом верхнем углу такой же комок цветных перышек. Я еще долго простоял у окна, о чем-то думая.

Потом лег на кровать, чтобы уснуть.

Я не хотел спать, но хотел увидеть тот сон. Ведь теперь я знаю, что это Иван стоит там, между колоннами. Мне хотелось посмотреть на него новыми глазами, и может быть, наконец, что-то понять. Кажется, настало то время, когда бежать больше некуда. И некуда спешить. Больше уже не хочется перемен.

 

И вот уже не то снится, не то думается мне.

Я опять вижу туманное морозное утро. Первый снег. Снег лежит на больших зеленых матовых листьях. Скоро они пожухнут и свернутся в трубочки. Большие, зеленые странные листья.

Я иду по широкой пустынной улице огромного города. Передо мной – большое трехэтажное здание с колоннами. Между колоннами стоит он. Он щурится своими глубокими полными слез глазами и улыбается. Бьет в бубен, рассекая в кровь ладони, дудит в дудку и, кривя рот, дико кричит: «Перемен! – требуют наши сердца. Перемен! – требуют наши глаза. В нашем смехе и в наших слезах, и в пульсации вен: Перемен! Мы ждем перемен…»

Я долго всматриваюсь в него, и мне кажется, что это я стою там. Словно теперь мы с ним – одно, и взгляд мой обращен как бы внутрь нас. Я вижу, как мы плывем в одной лодке по изломистой кипящей реке. Нас выбрасывает на мшистые гранитные берега с вековечными сухими смоковницами. Озаренные солнцем отвесные скалы теснят нас, кажется, готовые сомкнуться над нашими головами.

Я все пристальнее и пристальнее всматриваюсь в него. Как будто жду от него какого-то откровения. Я уже не ничего вижу кроме него. Все опять остановилось для меня на долгую секунду. И вдруг как будто сама нагота жизни высвечивается передо мной. Я вижу все человечество – в этом ревущем и одновременно смеющемся человеке, сошедшем с ума, стоящем в это туманное морозное утро с бубном в руках. Он стоит передо мной, плачет, радуется и поет – как бессознательный образ целого мира, жизнь которого продолжается вопреки всему.