Житель города

Житель города

Стихи

Окраины

 

Ты живёшь на окраине – в доме горбатеньком.

Я живу на окраине спиральной Галактики.

 

И потому мы встречаемся редко,

как пасмурными неделями – ветки.

И солнце нечасто клюёт нас в темя,

чтобы сомкнуть нас единой тенью.

 

Лишь петушиные всполохи ранние

напоминают, мы оба – с окраины…

 

 

Два тополя

 

Два тополя стояли под окном.

Два кряжистых и добрых сторожила.

Их солнце поливало кипятком,

из них зима вытягивала жилы.

 

А те на свете, знай себе, цвели.

Выбрасывали новые побеги

под облака – совсем как человеки, –

не чуя вроде под собой земли.

 

Их красота не стоила трудов

ответственной муниципальной службе…

 

Стволы в ту зиму щёлкали, как ружья.

Один из них не сдюжил холодов.

 

И вслед за ним – а может быть, за ней…

Угас другой – а может быть, другая…

И во дворе по случаю узнали

об общности глубинной их корней.

 

Два естества мы – перед целым светом.

В один клубок свивает нас земля.

Наверное, мы тоже тополя –

мы никогда не говорим об этом.

 

 

* * *

 

Когда-нибудь нам стукнет триста,

и побелеем мы, как кость,

велеречивые туристы

урочищ сих, где каждый – гость.

 

И не заметим, как из чрева

падут порошей на виски

туристы нового посева –

и распакуют рюкзаки…

 

Возделав поле, бросив семя –

свершивши подвиг трудовой,

так сладко выпасть из системы

и стать молекулой живой.

 

Развеяться на целом свете

травою, вбитой в башмаки,

и песней, пущенной на ветер,

и руслицем ничьей реки.

 

 

* * *

 

Мы не похожи на деревья,

наверное. Но всё больней

ступать по свету – будто нервы

есть у обрубленных корней.

 

Летим – одной ногою где-то

уже в космической пыли.

Уже не замечая ветра.

Не чуя под собой Земли…

 

 

Атлантида

 

Атланты мучились водой,

бегущей облачностью в небе –

поди, счастливою звездой

служил им месяц на ущербе.

 

Их жажда мучила, поди,

своя – среди дождя и тала

сухого воздуха горсти

им в голосе их не хватало.

 

В их постоянстве пустота

изрядное снискала место –

как мимоходная вода

пространство то, где мыслям – тесно…

 

Среди их статуй и картин,

содеянных вполне умело, –

всё больше плакало глубин,

всё меньше солнце пламенело.

 

Они прошли девятый вал

насквозь – но не спаслись их души…

Там океан не восставал.

Там просто обмелела суша.

 

 

* * *

 

С годами становишься проще.

Уже не токуешь, дурной,

как тетерев чокнутый в роще

бессвязною речью родной.

 

О жизни толкуешь, о быте.

И речи черны, как земля.

И цепи чугунных событий

выдёргивают якоря.

 

И тихо тоскуешь. И берег,

как юность, сникает вдали.

А кто-то остался и верит…

Токует себе до зари!

 

 

Родине

 

Ты часто говоришь со мной

словами, полными молебна,

что не выращиваю хлеба,

что не хожу за бороной.

 

Я не хожу за бороной

и не выращиваю хлеба –

я житель города, нелепо

с аграрной связанный страной…

 

Но разве соловей ночной

не есть классическое наше –

хотя не сеет и не пашет

нелепый соловей ночной?

 

И разве дымная заря

не плавится в груди, как в горне, –

хотя желудка не прокормит

она, пылающая зря?

 

Есть тайная взаимосвязь

души и дна, стихов и прозы –

неповторимая, как вязь

коры на суздальской берёзе.

 

Недаром на великой всей

земле – да не теснятся в ссоре –

ни пахари твоих полей,

ни соловьи твои, ни зори!..

 

 

* * *

 

Будь я Бог, я, конечно же, быть им не мог,

потому что убог – и вообще

я бы спички ломал и курил в потолок

и включал-выключал торшер.

 

Я мизинцем планеты водил по стене

и стучал по стене кулаком –

и несозданный мир почивал бы во мне,

как в ранете – ньютонов закон…

 

 

Остановка

 

Тонут мудрые в стакане,

ибо истина – в нирване,

в однозначной тишине

ныне, присно и во сне.

 

Выйдешь в каменном тумане –

ни тюрьмы, брат, ни сумы –

только старость, как в кармане

сдача, – брякает костьми.

 

Кто сгрызал с тобою в связке

кручи в полночи-ночи,

как иванушки из сказки –

обгоняет на печи.

 

Та, что голыми руками

ты из пламени ваял,

манит голыми ногами

из-под брачных одеял.

 

И последние трамваи

нас покинут в октябрях,

туго бёдрами мотая

в монолитных колеях…

 

Должно быть Христом в пустыне –

на бархане повстречать

бабу с вёдрами пустыми,

чтоб Нагорную смолчать.

 

Обернулся я, молчальник,

супротив судьбы-сохи,

своих юностей нечаянных

с борозды собрал грехи…

 

И на стылой остановке

соляным столбом стою,

я – мужик, булатной ковки,

горожанин, мать твою.

 

 

* * *

 

Осень с белой головою,

С мятным запахом былин –

Между небом и землёю

Журавлиный вбила клин.

На последнем издыханьи

Костенеющей реки

По закону расставанья

Умирают старики.

И, как близкий при кончине,

Держит дождь стакан воды…

Все прекрасные причины

Только следствия беды.

 

 

* * *

 

Распустили на брёвна древо –

кто пилою, кто топором.

это дерево было древним,

а построился новый дом.

 

Уложили да окромили

нумерованные венцы…

А у дерева было имя.

Как у Ганга. Или Янцзы.