Журнальный мир

ИГРА В ЛАПТУ

Случалось, выпив спозаранку,

приметный всеми за версту,

отец нередко на полянку

к нам приходил играть в лапту.

И ребятня бывала рада,

сама не зная отчего,

невразумительным тирадам,

веселью пьяному его.

Он, с равновесием не ладя,

старался из последних сил.

И все смеялись до упаду,

когда отец лаптою бил.

Не прячась, хохотал я тоже.

Легко простив мне этот грех,

он становился вмиг моложе –

и смехом отвечал на смех.

ПЕСНЯ

Втроём улегшись на постели,

мои родители да я,

по часу, по два в голос пели,

души для песни не щадя.

До слёз её, случалось, тянем.

В избе ни лампы, ни свечи.

Лишь лунный луч светло и тайно

струит сквозь окна из ночи.

И от волнения немея,

и весь в плену у сладких мук,

я слушаю, благоговея,

как по лучу уносит звук.

ПАМЯТИ ЮРИЯ КУЗНЕЦОВА

«В тени от облака

мне выройте могилу…»

Ю. П. Кузнецов

Иду по России. Навстречу – мужик.

«Здорово, идущий!» – «Здорово!»

«Куда ты?» – «Ищу, где под облаком

счастье лежит».

«А где?» – «А спроси Кузнецова!»

Сказал и растаял, как облако, он…

Иду по России я снова.

Встречаются мне Благодать и Закон.

«Не видели вы Кузнецова?».

Закон чертыхнулся: «Пошёл он туда,

Откуда он выскочил голым!»

Библейская висла на нём борода

И грезила вечным престолом.

К руке прикоснулась моей Благодать:

«Прости неразумное слово.

Обиделся сильно мой спутник, видать,

На Юрия Кузнецова…

Иди! Коль судьба тебя одарит

Уменьем одеть старость слова

в обновы,

Узреешь, как облако слёзно грустит

Недвижимо

над Кузнецовым».

ЯВЛЕНИЕ МУЗЫ

Я прочитал стихотворенье

и посмотрел его на свет.

Такое было ощущенье,

что волшебством владел поэт.

Слова, в отдельности простые,

вступали вдруг в такую связь,

что становились, как живые,

и над душою брали власть.

* * *

Стих Бунина прозрачно прост.

Но в этой простоте

Возводит мысль ажурный мост

Навстречу красоте.

* * *

Всё просто: ветер о заборы трётся,
и туча лижет землю языком,
и желтым смехом молния смеётся,
и весело бьёт в бубен грозный гром.

А к нам ничто так просто не приходит.
Цветок, вдруг расцветающий в судьбе –
не случай, что однажды нас находит.
Он выношен, он выращен в себе.

* * *

Белое зарево леса…

Вольно ему на Руси.

Сладится белая песня –

только, душа, попроси!

Сколько их выпело сердце!
Сколько споёт их до слёз,

на повседневную серость
выплеснув светлость берёз.

* * *

Стыл озябший огонь на вечерней заре.
Всплески пламени сникли больные.

В их печальной, почти безнадежной игре
тихо умерли краски шальные.

Ho плеснула на них ты живою водой
ласк волшебных,

прекрасно-безбожных, –

и воспрянули с силой они молодой
к жизни новой, вчера невозможной.

Это первым, седьмым ли,

мне чудом назвать –
я не знаю. Одно лишь и ясно,

что огнями вечерними небо сиять
может только под солнечной лаской.

* * *

Нет-нет, любовь не умирает!

А просто время настаёт –

она из сердца улетает

и в небе облачком плывёт.

Их, улетевших, много-много…

Сойдутся вместе в облака –

и на полях, и на дорогах

пройдут дожди или снега.

Нет-нет, любовь себя не прячет…

Расчёты с сердцем завершит –

и навсегда слезами плачет,

тоскою белою летит.

* * *

Прекрасны женщины утрами,

когда, зарёй озарены,

дневными тяжкими трудами

их лица не утомлены.

Печалью взгляд не затуманен,

заботой не отягощён.,

Ещё он грубостью не ранен

и наглым взглядом не смущён.

Ещё в улыбке безмятежной,

рождённой ласковостью сна,

ничем не спугнутая нежность

влекущей прелести полна.

И так её очарованье

Разлилось щедро, широко,

что дня тяжёлое дыханье

ложится на душу легко.

* * *

Бархатистая царственность розы,

обретя неназойливый блеск,

повседневные смяла вопросы,

всё собою заполнив окрест.

Tак нечаянно с сердцем бывает.

Что-то тронет его, всколыхнет –

словно музыка в нём заиграет,

словно солнышко расцветёт.

Жизнь моя недалёко от краю,

где ни света, ни искры огня.

Мир спасёт красота? Я не знаю.

Но спасала, случалось, меня.

ВЛАСТЬ

Не знак всесильной неизбежности,

не ослепления напасть,

но паутинка кроткой нежности –

твоя незыблемая власть.

Да бесконечное изящество

безгрешной, словно снег, души.

Да сердца милое ребячество,

столь редкое в людской глуши.

Как вздох, она не утомляет.

Как сон, не тяготит она.

Как жизнь – вся красками играет.

Как воздух – каждый миг нужна!

ЛИЦО

В нём не было печали, грусти,

и радости не лился свет.

Казалось – неземное чувство

летучий оставляет след.

Вдруг, озаряясь, умилилось,

но оставалось в полусне.

И долго, медленно лучилось,

немного будто не в себе…

О КРАСОТЕ

О, чудный всплеск очарованья!..

Как созревает и растёт

в глубинах нашего сознанья

его пленительный полёт?

Как меж всеобщего обвала

морали, нравов…

красота

себя в грязи не потеряла,

свежа осталась и чиста?

И с чуткой жадностью я слышу,

как воспарив над суетным,

она мне прямо в душу дышит

огнём спасительным своим!

* * *

Эта женщина во мне

тo появится, то канет.

Вся она в полутумане,

в полуяви, в полусне.

Полурадость, полугрусть –

те ответ, а лишь вопросы…

И в порыве первом чувств

только черновой набросок.

Может, это всё напрасно?

Может, стороной пройдёт…

Но так чудно, так прекрасно

мучить не перестаёт.

* * *

Ты снова была, весенняя,

так в этой окраске вольна…

Сжигали меня откровения –

и ночь пролетала без сна.

Мир как бы рождался заново

и спешно устраивал ум –

в нём зыбко всё и непланово,

невразумительно –

наобум.

И ты легкокрылой бабочкой

порхала в нём – наугад!..

И так неуместно в рамочку

одет был окна квадрат.

* * *

Наживлённые на нитку

полулепет, полувздох –

сердца милые попытки
сделать разуму подвох.

Цепь уклончивых уловок,
чуть намеченных силков –
бесконечность их обновок
в западне влекущих слов.

Всё слабей желанье скрыться,
лечь в самом себе на дно.

Видно, разуму мириться

снова с сердцем суждено!

ВЕСНОЙ

Ещё с себя не сбросив сонность,

ещё накалом не сильна,

листва горит чуть удивлённо,

освобожденьем смущена.

И весь в трепещущих огнях

посёлок дышит просветленьем.

На улицах и во дворах

как будто сняли затемненье

* * *

Над серебряным блюдцем воды

мошкара незатейливо вьётся.

Вырываясь из страшной беды,

рыбка в воздухе вдруг пронесётся.

Но прохладою утра дыша,

камышинка не шелохнётся.

Жизнь, наверно, и тем хороша,

что никем здесь не сознаётся.

Приглушенный послышится всплеск.

Кто-то в зарослях жалобно пискнет.

И над чьей-то судьбой, словно крест,

тишина одиноко повиснет.

* * *

Осенний день. Пора прощальная

и с молодостью, и с теплом.

И всё же осень – не печальная

сентябрьским погожим днём.

Она и светлая, и ясная,

нарядной юности под стать.

Но ко всему живому ласкова

уже как женщина, как мать.

* * *

Осень первое золото бросила –

лишь полгорсточки только всего.

Tоропясь, молодая берёзка

нацепила на кудри его.

Ах ты, глупая, – всё в начале.

Завтра так будет осень щедра –

по макушку тебе навалит

своего золотого добра.

Только вскоре хребты поседеют.

Ветры шалые налетят –

и сорвут они, и развеют

бутафорный этот наряд.

И твоё обнажённое тело,

за набегом свершая набег,

всё лютей целовать будет белый,

до нутра леденящий, снег.

* * *

Всё оловяннее вода.

Круги всё медленнее, туже.

Всё ближе подступают стужа

и тяжесть давящего льда.

Вверх из плывущей полутьмы

фонтанчиками – испаренье,

как шанс последний на спасенье

перед жестокостью зимы.

СНЕГА РОССИИ

Просторно снегу на России

от Балтики и до Курил.

В нём ширь с мистическою силой

как будто кто соединил.

Снега… Снега… В морозной стыни,

в метельных прихотях вольны,

они величию России

века сопутствием верны.

России к Дальнему Востоку

путь так снегами осиян,

что величал волной высокой

их, встретив, Tихий океан !

* * *

А снег идёт, и не спеша

в округе всё им обеляется.

Светлеет грешная душа,

и понемногу обновляется.

Он, как освобожденье – снег –

от грустных дум и от печали.

И словно медленный побег

в сплошь белые, иные дали.