Низкая обморочность
Низкая обморочность
Система ниппель
Налево – созвездий пасущийся скот,
направо – вселенная лезет в бутылку,
с Венеры на Землю смотрю в телескоп
и всякую тварь узнаю по затылку,
когда-то стремительных гор буруны
в огне и дыму уходящих под воду,
ловлю очертанья родной стороны
по люрексу рек и руинам заводов,
где каждый голыш Евтушенко воспет,
и даже немого поймают на слове,
сквозь дыры от запуска новых ракет
протянуты тросы в озоновом слое –
гудят по ночам, за струною струна,
как в шахте устройство её стволовое,
луны хачапури, и чайник слона,
и плащ каракатицы над головою,
любая успешка мечтает ферзём,
воюет надежда с мучительным страхом,
и космос – блестящий его чернозём,
фантазией Гаррисона перепахан,
как дождь из лягушек и это пройдёт,
но вечность запомнит мои позывные,
где ландыш, на старте, ушами прядёт,
и ноют от сладкого пни коренные.
Зимородок
Ивану Шепете
Кукушка верная охрипла, когда в расщелинах чернил
совпали Сцилла и Харибда – а ты мизинец прищемил,
сожмётся сердце и отпустит, пока лелеешь в пальцах дрожь,
не рубишь в квашенной капусте, мечом в науках не сечёшь,
и провожая тех, кто дорог, сам, непростительно ничей,
пропахший керосином город залапан копотью грачей,
апрель, как зуб передний выбит, и стружкой веет с верстака,
стакан, решая что бы выпить, нагуглишь в яндексе, пока
в угарной пене горностая встаёт царица прочих влаг,
в мятежный дух перерастая из алюминиевых фляг,
закусывая правду сплетней, к чему разыгрывать гамбит,
когда не крайний, а последний твой одноклеточный убит,
на злобу дня твердишь упрямо мишпухе корабельных крыс -
дрожащая имеет право, и жизнь раба имеет смысл,
и сколько этот мир ни гните – одна верёвочка сплела
всех, как опилки на магните с обратной стороны стола.
На море
Проживая скопленное набело,
к пионерской зорьке будь готов –
Куравлёв, поющий в пачку «Мальборо»,
Вицин, усыпляющий котов,
мне легко с попутчицами бодрыми
поделиться в радость, чем богат,
грузовик прошёл с пустыми вёдрами,
молния упала на шпагат,
просто с поэтессами поддатыми
занимать коньяк у молдаван,
Коктебель во сне скрипит цикадами,
дышит, как продавленный диван,
по карманам дождь попрятал лезвия –
в норках неуёмные стрижи,
позвоню Ван Гогу, соболезнуя,
чтобы к трубке ухо приложил,
знаю, от него ушла не зря жена,
к сведению будущих рубак –
у меня ружьё всегда заряжено,
даже если это и не так,
сердце тараторит с промежуткими,
подбираюсь к девушке-врачу –
сетует, завязывайте с шутками,
не смешно – а я и не шучу.
Заполярье 1990
Кого-то на травку тянет, кого-то на авокадо,
другой в Нарьян-Мар и Сыню мотался на отдых трижды,
где в тундре совсем житья нет и почвы для адвоката,
одни лишь грибы босые, и голос конвоя: «слышь, ты»,
постижное скоро лето подёрнуто пухом козьим,
кислят сигареты «Вега», осока сечёт колени,
стучит вертолёт-калека, и азбукой веди морзе
от мошек спасают веки и так никакое зренье,
последний комар-зануда заходит по ветру справа,
морошки ведро врачу я – горит от укусов кожа,
а где-то пасёт верблюдов саудовская орава,
а где-то Москва ночует, на тлеющий пень похожа,
набит вертолёт бичами – их пьяный базар тревожный,
в Печоре муксун и нельма, скрипит свежим лыком лапоть,
а втянешь живот с харчами – с хребта потрошит таможня,
мешает работать сдельно, к горе Росомахе драпать,
не выйдет догнать подранка – вдруг с севера дунет-плюнет,
по весям скользит никчёмным сияний полярных шёпот,
а мне, отложив берданку, поскольку ни звёзд, ни лун нет –
дыру во Вселенной чёрной на голой коленке штопать.
Буратино
Рубанок на фанере женит и в стружках плавает верстак,
а я был молод неужели, и оборудован весь так,
закусывая горьким луком, последнюю просыпал соль –
и обменял свою базуку на фантик с надписью контроль,
в объятьях театральной клаки, резвился в праздничной стране,
где хлопали цветные флаги, как стометровка на спине,
сорвавшись с огненной рессоры, протискиваясь выйти вон,
на лапу наступил Азору, а взвыл позорник Артемон,
каблук шузы моей не роза, перегорел под кожей чип –
и нет спасенья от занозы которой хвостик не торчит,
живу картинкой в букваре я и, одновременно, извне,
не убивайся, дай скорее, Азор, на счастье лапу мне,
не обращай, что деревянный, мне, за красивые гроши,
полиция накрыть поляну с поличным вряд ли разрешит,
на сцену выходя с повинной, прошу присяжных всей душой
голосовать за чай с Мальвиной, и доли лобной небольшой.
Низкая обморочность
В зеркале обратном вида я тебя не знаю, маска –
зарекаясь от ковида, не гримасничай, будь ласка,
век мой, вроде, не просрочен, но покашливает в душу
доктор, неприятно очень, хоть напоминает Буншу,
с кем, закусывая воблой, водку вёдрами вязали,
разбивали кием Волги пирамиду из Казани,
даже в Киеве днепруха и хана тому, кто шпилит,
если ни пера ни пуха, а под футом восемь килек,
от хлопушки новогодней веет ужасом пещерным,
в светлом будущем сегодня перебои с освещеньем,
несмотря на то, что провод перегрызли крысы-лоси,
в гриппе выжили Петровы, может, и не жили вовсе.
Иду на выкл
Друзья, пока свободою пылим
по чердакам, есть повод для насмешки,
не прилепился к Леду Цеппелин –
разъехался разъём китайской флешки,
расстроенная женщина в летах,
которой всё на свете полосато,
исполнила на мартовских котах
оттаявших газонов Травиату,
везде попса, откуда ни копни,
один БГ сочувствия не просит –
пошмыгивает носом из копны,
как суслик из люцерны на покосе,
другой, в наколках, щёлкает хрящом,
другая хорохорится, как дервиш –
но центнер так от тяжести смещён,
что галоперидолом не удержишь,
а кто-то, очумелый от муры,
язык свой к микрофону приморозил –
катает в глотке злобные шары,
подрагивая нервно, как бульдозер,
ковшом губищу тоже раскатал,
а я давно тоски такой не мыкал,
пока скакал с канала на канал,
добравшись, наконец, до кнопки выкл.
Старый телевизор
За то, что бабье лето и т. д., антоновские яблоки в охотку,
с утра, такой единственной, тебе я посвятил футбольную погодку,
где, с занавеской в окнах не в ладу, похож на сумасшедшую указку,
цветёт засохший кактус раз в году, блондинок молодых
вгоняя в краску,
увы, румяной юности друзья, прошла пора выпендриваться скопом –
один успешкой вырвался в ферзя, другой холопом скачет по европам,
быть равноправным каждому дано, всех несогласных
время раскатало,
и не с кем пить поганое вино, переключать советские каналы,
остались пыль да копоть про запас, любимую едва не проворонил,
у спутника над нами глаз-алмаз – кристалл Swarovski
в солнечной короне,
скачаешь, на досуге, новый патч – отыщется канал такой же редкий
по ссылке из программы передач в за телек завалившейся газетке,
где почему – всегда по кочану, показывают что-нибудь, и ладно –
я непременно старый починю, сколоченный в Союзе, ящик панды,
уверен, обойдёмся без франшиз – с тобой, родная, будущее ближе,
пусть тумблером пощёлкивает жизнь, пока за нами Бог и пассатижи.