«Июля крапивное жженье...»
«Июля крапивное жженье...»
* * *
Не живу, а украдкой
существую — уже
на остаточном, кратком,
некрутом вираже.
Но дышу и надеюсь —
существую еще,
как впадающий в ересь,
этим миром прельщен.
Что за блажь — быть счастливым?
Как минуешь разлук?
Но живителен ливня
жестяной перестук
по ветшающей крыше,
и от летних щедрот
не иначе как свыше
перепало. Ну вот
и впускай благодарно
зыбко длящийся свет.
Вдруг за ним и подавно
ничего больше нет.
* * *
Июля крапивное жженье
и овод у медленных вод,
где млечных животных скольженье
и рыбы неведомый ход.
И тихая буря бурьяна
за избами, смрад земляной.
Воинственный гуд комарья на
болотах и тягостный зной.
Глубинка, истоки… Все просто
и буднично даже вблизи:
чахоточный с виду подросток,
влекущий мопед по грязи.
Вдали подмечаешь под вечер
усталое стадо коров.
Да здесь ты и сам, человече,
не весел, не бодр, не здоров.
И где же фонарь? Где аптека?
Обширен погост за рекой…
И пыльная скука от века.
И вечный, и вечный покой…
* * *
В небе заиндевелом
солнце плывет наугад.
Церковки белое тело
светится сквозь листопад.
Горнее стало телесным,
в прочную плоть облеклось,
чтобы нам, рея над бездной,
не уповать на авось.
Чтобы нам было не поздно
щедрым дивиться дарам…
В почву врастает и в воздух
сельский приземистый храм.
Столб у размокшей дороги
туч подпирает навес.
Смысла земного немного
впрямь — без подпорки небес.
Так бы тщетой и скосило,
намертво выжгло бы здесь,
кабы не веянье силы,
нас возвышающей днесь.
* * *
Стихла конечная нота кузнечиков,
оркестровавших прогретый простор.
Лето прошло. И добавить тут нечего.
В озере красочный гасит костер
небо, успев будто вылинять в щелочи.
В мокрый песок лодка въелась кормой.
Сумраком ранним объяты поселочки,
и рыбаки поспешают домой.
Может, и мне впору сматывать удочки
перед лицом наступающей тьмы?
Ветер утюжит волн мелкие складочки.
Нечего ждать здесь, вот разве зимы…
* * *
Памяти протоиерея Алексея Расева
Забудем как-нибудь
суеты давних лет.
И твой недолгий путь
мне — как продленный свет.
Рядки плакучих свеч
чуть источают чад.
И о тебе — вся речь.
И о тебе — молчат.
Уйти, так навсегда,
чтоб для других ожить…
И чуткая вода
в купели задрожит.
* * *
Я живу, не так уж бесшабашен,
в башне — на последнем этаже,
где любовь и с нею юность нашу
сквозняками выдуло уже.
Новая шпана — своя вендетта,
лезвия мелькают возле щек.
Чахнет зелень, но в бетонном гетто
тлеет лето, теплится еще.
А у нас — осенняя ли зрелость?
Все своим, конечно, чередом.
И о том, что в молодости пелось,
вспоминаю сладко и с трудом.
Где она? Разыскивать не станешь.
Навсегда украл незримый тать.
Вроде вот она — рукой достанешь.
Но махнешь рукою — не достать.
По своим судьба творит канонам,
промысла являя торжество.
Сбудется лишь то, что суждено нам,
ничего не будет сверх того.
Это счастье — жили мы на свете.
И живем, как будто вопреки…
Слава богу, подрастают дети.
Да и мы еще не старики.
О прошедшей жизни не вздыхаю,
счастлив продолжением ее.
Были б слезы — сразу б высыхали,
как от ветра летнего белье.
* * *
Хорошо бывает жить, скажи…
Благодатна летняя истома.
И обворожительно снежит,
отцветая, яблоня у дома.
Сроки все исполнились, и здесь,
на земле, так радостно мне стало,
хоть в земном и смысла очень мало —
в лёте лета, может быть, он весь…
* * *
В размывах северного света
теряется конек избы.
Вот вновь пролистанное лето
в затертой книжечке судьбы.
Средь вод крадется плоскодонка,
веслом надломанный камыш…
И комариным звоном тонко
порвется пасмурная тишь.
Привычно осень осеняет
эти дремотные края,
уже ничем не удивляет,
но все же радует меня.
* * *
Каменистые края
моря. И вдоль пенной кромки —
поезд пыльный, тряский, громкий.
Это молодость моя —
и свежа, и коротка,
как июльское ненастье.
Где-то там мелькнуло счастье,
как короткий взмах платка.
Юг, горячие дожди,
шторм за матовою шторой,
сонно примеряют горы
облачные бигуди.
Неуемная волна,
встречный ветер и свобода —
и все это мимоходом,
из вагонного окна…
* * *
Золотясь и стаями соря,
догорят остатки октября.
И напрасно ждешь ты, чтобы жгло
тихое прощальное тепло.
Светлый ветер с неба вдруг донес
музыку, исполненную слез.
Может, это золото в золе —
все, что ты запомнишь на земле.