Кулак
Кулак
Африканская чума пришла в край, и свиньи заполыхали по хуторам. Крик и вой поднялся по округе. Визжали свиноматки, среди бела дня оттаскиваемые от поросят и сытного пойла, тоскливо ревели хряки, предчувствуя скорую смерть. Бабы выли от непонимания и обиды.
— Житьто нам на что теперь?! Жить на что, фашисты?! Куда без свиньи на дворе? — в отчаянии голосили хозяйки, кидаясь на приходящих ветеринаров. Но те лишь методично изымали свиней и бубнили: «Карантин есть карантин». А потом кололи животным яд, подцепляли туши экскаватором и свозили на край села — сжигать и закапывать. Дым застилал небо, вонь от хлорки и паленого мяса еще долго стояла над поселками.
Неслыханная, страшная болезнь, АЧС, появилась в крае два месяца назад, по весне. Занесли ее дикие кабаны откудато изза границы — так сказали по телевизору. Заражение распространялось мгновенно. От заморской чумы свиньи переставали есть, покрывались фиолетовыми пятнами и подыхали в муках. Лечить их было бессмысленно — только блокада и полное уничтожение, причем под раздачу попадали и больные, и здоровые: все, что в радиусе 10–15 километров имело пятачок и хрюкало.
Не миновала эта чаша и Маньков хутор.
Тревожным холодком по дворам плеснуло уже с утра: к сельской администрации подкатили несколько машин, оттуда вышли люди в пиджаках и быстро скрылись за дверью. Ктото углядел среди них главного районного ветеринара — человека сурового и способного к компромиссам только за крупные взятки. А в десять часов на площадке у Дома культуры объявили общий сход, и бледный глава поселения Рожков официально сообщил: в ЗАО «Советское», недалеко отсюда, произошел падеж свиней. Патологический материал отправлен на анализ, сомнений нет — африканская чума.
— И теперь, вы знаете… в целях безопасности, — запинаясь, говорил Рожков. За его спиной и впрямь стоял районный ветеринар, а еще участковый и начальник местного штаба ГО и ЧС. — В карантинных целях… все поголовье в угрожаемой зоне надо ликвидировать. Свиноводство под ударом… Важнейшая отрасль, сотни предприятий. Восьмая вспышка за последнее время. Сами понимаете…
Но народ не дал договорить.
— Ни хрена мы не понимаем! У нас все свиньи здоровые! Хай у себя палят, если им надо! — заорал с места какойто мужик.
И дальше уже понеслось без разбора.
— Вам, живодерам, только и надо, чтоб нас в одну кучу сгарнуть! Вместе со свиньями!
— Не пущу на двор!
— Разорители!
— Понастроили мясокомплексов, а теперь мы конкуренты!
Глава поселения нервно оглянулся на стоявших сзади.
— Послушайте, не надо политизировать…
Ветеринар откашлялся, отодвинул главу и решительно вышел вперед. Хуторяне притихли.
— Значит, так, кто не понял — объясняю еще раз популярно, — начал он. — АЧС — это вирус контагиозный, то есть крайне заразный. Он не опасен для человека, но для свиньи смертелен.
— А если сам человек — свинья? — пробурчал ктото в толпе.
Но говорившего тут же хлопнули по макушке.
— …Страна может остаться вообще без мяса! А потому — всякому, кто сокроет хоть одну свинью, грозит штраф или уголовная ответственность! Проверим все дворы! Это прямое указание из Москвы. Государственная задача. И мы ее выполним! Насчет убытков не беспокойтесь — за каждую тушу вам выплатят компенсацию.
— Знаем мы ваши компенсации! — крикнула в ответ одна баба. — На рынке я за килограмм свинины по двести пятьдесят рублей получу! А вы по сотне оцениваете, и потом еще ждать их три месяца!
Но ее слова потонули в общем гуле.
Сход продолжался еще с полчаса и завершился внезапно. Ветеринар махнул комуто рукой, и из фургона за углом выскочили люди в белых халатах. Подъехал замызганный, в пятнах, экскаватор. Бабы зарыдали и бросились по домам. Мужики схватились за головы — началось изъятие.
— Уведите отсюда детей! — умолял глава Рожков.
Через несколько часов забой кончился. Стены сараев и пол во дворах были обильно политы дезраствором. Полсотни свиных трупов сбросили в грузовик и накрыли брезентом. На некоторых яд действовал не сразу — валяясь в кузове, свиньи механически подергивали задними ногами и тихо взвизгивали.
В хуторе Маньков оставалось последнее место, куда еще не заехали дезинфекторы.
* * *
Фермерское подворье Василия Марухно находилось за хутором, среди полей. Причин тому было две. Вопервых, санитария: Марухно держал самое большое в Маньковом поголовье свиней. Пять десятков крепких, толстозадых маток и поросят толклись на огороженной площадке, в центре которой стоял грязный кирпичный свинарник. Чуть поодаль располагался дом, рядом с ним — туалет и обширный сарай. Под самодельным навесом прятался трактор.
Вовторых, Марухно был, что называется, единоличник по роду и по характеру. Его прадед, Лаврентий Никифорович, до революции имел здесь небольшое хозяйство, держал коров и лошадей. В 1930 году он отказался вступать в колхоз, и его, конечно, раскулачили. Всю семью от мала до велика вывезли в телячьем вагоне за Урал, на строительство сталелитейного завода. В ссылке прадед, по семейным рассказам, страшно похудел, стал нелюдим, но тяжелую лопатную работу поначалу тянул — сказалась крестьянская привычка к надсаде. Всё надеялся, что простят и отпустят «до своей земельки». Хватило его на пять лет: в 1935 году прадед слег с чахоткой и уже не встал с постели. Перед смертью он завещал детям во что бы то ни стало вернуться домой, в край.
Получилось это только у отца Марухно, спустя тридцать с лишним лет. Во время «оттепели», отслужив в армии, он перевез родителей на дедовские места. Бабка к тому времени померла, а теток размотало по стране еще во время войны.
К колхозной работе Марухностарший, понятно, склонности не имел и всю жизнь проработал в поселке завмагом. А потому после развала СССР ему не досталось земельных паев. И когда Василий, решив в начале 1990х продолжить прерванную когдато крестьянскую династию и стать фермером, начинать ему пришлось с нуля.
Дни его были тяжелы, а ночи полны дум и подсчетов.
Марухно сеял пшеницу и подсолнечник: но много ли насеешь на восьмидесяти гектарах, взятых в аренду! Начал разводить телят, но цена на молоко упала — заводы предпочитали дешевое импортное сырье. Стадо ушло под нож.
Василий не терял надежды и, как прадед, был уперт. Помощи ниоткуда не ждал, обещаниям не верил.
— Х… вам! — говорил он неизвестно кому в свои самые трудные моменты. И добавлял то ли в шутку, то ли всерьез: — Кулака не одолеешь!
Наконец у него получилось — выручили свиньи. Среднерусские белые, которых Василий Иванович собственноручно отобрал на племрепродукторе и нежнейше доставил до свинарника, давали хорошие привесы и вкусное мясо.
Свинина уходила на ура. Дела вроде пошли на лад — и тут на тебе…
Однако чрезвычайную комиссию, добравшуюся до подворья уже после обеда, Марухно встретил спокойно.
— Ну, здравствуй! — сказал, первым вылезая из «Нивы», районный ветеринар. — Слыхал уже, что тут происходит?
Марухно мрачно кивнул.
— И слыхал, и вдыхал… Кошмар. Людей жалко, и так на гроши живут.
— И мне жалко, ну а что я сделаю? Карантин есть карантин. Хотя бы ты не будешь истерику устраивать? А то народ с ума сходит — чуть не под машины бросаются…
Марухно махнул рукой в сторону фермы.
— Да у меня и свиней почти не осталось. Бог отвел — распродал три дня назад. Хлопцы приехали двумя фурами и забрали сорок голов. Вот, поросят немного да хряки… Знал бы, что так выйдет, и тех бы за полцены отдал.
— Ну, считай, отдашь, когда компенсация придет.
Марухно хмыкнул.
— Да уж, выгодная сделка.
Ветеринар немного подумал о чемто, а потом повернулся к машинам и дал знак работникам: начинайте.
Через час тринадцать свиных туш погрузили в грузовик. Все это время Марухно стоял возле забора фермы, сжав кулаки, но в процесс не вмешивался. Рожков заполнял протокол изъятия.
— Ты прямо так спокоен. Удивительно, — сказал ветеринар, приближаясь и предлагая Марухно сигарету.
Фермер вытащил из кармана зажигалку. Пожал плечами.
— А что остается? Так и так заберете. Карантин.
Ветеринар покивал, глядя кудато вдаль, в сторону дома.
Вдруг он бросил недокуренный бычок на землю и попросил:
— Василий Иваныч, а разрешика туалетом попользоваться. За весь день, клянусь, поссать ни разу не сходил.
Марухно настороженно посмотрел на ветеринара.
— Ну, иди, какие вопросы.
И двинулся вслед за ним.
Но ветеринар пошел не в туалет. Резко ускорившись, он подбежал к сараю на заднем дворе и прислонил ухо к стене. А потом замахал руками.
— Давай мне ключ!
Собака на цепи зашлась в бешеном лае.
Не выдержав, из дома выбежала жена Марухно. Больше на подворье никого не было — дети учились в городе.
— Что вы делаете! — закричала она. — Отойдите, это чужая собственность!
— Я сейчас покажу собственность! Участковый, скорее сюда! Будем оформлять протокол.
Марухно медленно подошел к сараю и трясущимися руками достал ключи. Тяжело и шумно вздохнул.
— Антон Олегович, ты знаешь, у меня кредит на свинарник. — Впервые за вечер он назвал ветеринара по имени. — И за трактор еще. Не хватит никакой компенсации… Разоришь.
Ветеринар только выпучил глаза.
— Вася, ты озверел совсем? У меня инструкция! Это тебе не понос какойнибудь. Тут под суд можно загреметь!
После чего он выхватил ключи и открыл дверь. В ноги ему бросились розоватосерые, как упавшее в пыль мыло, поросята. Одуревшие за день от тесноты, они выбегали из сарая и тыкались пятачками во все, что попадалось на пути. За ними медленно вываливались толстые хряки и свиноматки.
Жена Марухно со стоном опустилась на колени.
— Не отдам! Я ведь сама их с ложки кормила!
— Валя, встань, прошу тебя, — глухо проговорил Марухно. — Не унижайся, оставь. Видишь, как оно все…
* * *
Комиссия уехала от Марухно уже заполночь. За попытку скрыть поголовье фермеру выписали штраф. Не глядя Василию в глаза, глава поселения отдал ему две бумажки и убежал с крыльца. Участковый сочувственно хлопал по плечу.
Всех найденных животных забили и увезли сжигать.
— Господи, за что же нам это! — причитала Валентина, когда дом наконец опустел. — Мы ведь честно работали! Ну, за что?
— За морду, ***, кулацкую, — ядовито отвечал Марухно.
В третьем часу ночи жена наплакалась и заснула на диване. Василий заботливо укрыл ее одеялом, а потом полез в подпол. Он достал оттуда бутыль самогона, соленые огурцы и веревку. Заперся в кухне и долго, мучительно, со слезами пил.
Затем взял со стола веревку и вышел наружу.
На дворе было темно и тихо. Собака, поскуливая, спала около будки. С полей несся сухой, горьковатый запах земли. Сто гектаров ее здесь уже принадлежали Марухно: выкупил, выгадал, выкрутил у старых колхозных бабок и их разлетевшихся по городам внуков. Остальное разобрали крупные хозяйства.
Огромная латунная луна сияла наверху, словно гонг.
Василий покачал нетрезвой головой. Отец когдато рассказывал, что его раскулаченного прадеда каждый день звали долбить уральскую глину вот таким гонгом. И он долбил ее, всё мечтая вернуться сюда. Может быть, на эту самую ферму.
Да уж…
Лаврентий Никифорович, враг народа. Увидеть бы тебя, какой ты был. Ни фотографии, ни портрета — одни рассказы остались.
Дорогой ты мой человек.
Марухно отвел глаза от луны и недоуменно посмотрел на веревку.
Потом пьяно усмехнулся и отбросил ее в сторону.
Погрозил комуто вдалеке и медленно, чеканя слова, произнес:
— А вот х… вам всем. Х… вам. Настоящего кулака — не одолеешь!