Артем. Костры из осенних листьев

Артем. Костры из осенних листьев

(рассказы)

Артем

 

Вероятно, мои обрывочные записи нельзя назвать рассказом, но мне хочется поделиться воспоминаниями о друге детства. До сих пор у меня остается чувство вины перед ним.

Артем приезжал к бабушке, жившей в соседнем доме, на выходные и в каникулы из окрестной деревни Калинники. Мы познакомились во время игры в квадрат в общей компании.

Об игре, пожалуй, следует рассказать подробнее. Для нашего поколения ребят, рожденных в 80-е, она была культовой, как баскетбол для афроамериканцев, хоккей для канадцев или футбол для англичан. Большой квадрат делился двумя перпендикулярными линиями на четыре равных сектора — зоны. На каждой зоне располагался игрок. В середине квадрата — круг, в который упирались перпендикуляры. В круг производилась подача: мяч бросали так, чтобы он, отбившись от земли, отлетел в зону соседнего игрока. Мяч можно было отбивать ногой, коленом, головой, грудью. Рукой — нельзя. Если мяч касался зоны дважды — это гол. Если мяч падал за пределами квадрата — гол тому, кто его отбил. И, наконец, если мяч падал на линию круга или квадрата, подача производилась повторно.

Игра проводилась в двух режимах: «на вылет», если игроков четыре (равное количеству зон) или меньше, и «на залет» — если игроков больше четырех. Обычно играли до пяти голов. Потом игрок вылетал из зоны, и на его место заходил новый. Если играешь один на один, каждый игрок держит две зоны. Можно играть хоть до пятидесяти голов. В игре «на вылет» последний оставшийся игрок — «король квадрата».

Первенство в игре зависело не от грубой силы, а от ловкости и быстроты реакции. Звездой квадрата мог стать и совсем хлипкий паренек. Как, например, мой друг Сережа Самойлов, выработавший уникальную технику отражения мяча глушащим ударом на зону противника. Подача или удар с глушением — когда мяч отбивается под острым углом и с определенной силой, таким образом, что он либо отскакивает очень низко, либо скользит по земле. Фактически он ударяется о зону один раз, но отбить его невозможно. Прием считался «грязным», но не запрещенным.

Мое первое воспоминание об Артеме связано именно с квадратом. Артем появился неожиданно и просто, но вел себя так, как будто мы все давно знакомы. Играл честно, без глушащих. Не выяснял в занудных перебранках, была линия квадрата или нет. Сразу шел на «спорный» — то есть разыгрывалась подача один на один. Кто выиграет, тот и прав.

Часто бывало, что не хотелось засчитывать гол, приводящий к вылету, и многие ссылались на «линию квадрата»: типа, гола не было. В споре его можно скосить и подольше остаться в игре.

В день нашего знакомства с Артемом игра происходила размерено и мирно. Начинались летние каникулы. Все соседские ребята уезжали к бабушкам и дедушкам в деревню или в детские лагеря. Мне некуда было ехать. Я оставался один, без друзей, что сильно меня печалило. А Артем, наоборот, приезжал в город к бабушке. Поэтому мы с ним и подружились.

 

По утрам после завтрака я обычно читал книгу о приключениях Алисы Селезневой «Конец Атлантиды». Однажды во время утреннего чтения раздался звонок в дверь. Открыла мама, и я услышал детский голос, который не узнал:

А Игорь дома?

Дома. Сейчас я его позову.

Недовольный тем, что меня отвлекли, потому как был совершенно заворожен прочитанным, я пошел к двери и увидел вчерашнего новенького мальчика. На нем были шорты, футболка и модная в те времена темно-синяя бейсболка с сетчатым затыльником.

Привет! Выйдешь на улицу?

Да, сейчас, только переоденусь. Подождешь меня?

Да, я тебя здесь подожду.

Одевшись для улицы, я вышел в прохладный подъезд, и мы спустились на первый этаж. Артем произнес заговорщицким шепотом:

Подожди-ка, — и, подойдя к одной из соседских дверей, нажал кнопку звонка. Раздалась продолжительная, настойчивая трель. Я не понял, зачем он это сделал, и оставался на месте.

Артем, хлопнув меня ладонью по плечу, сказал:

Что стоишь? Бежим скорее, а то получим взбучку!

Мы бросились наутек. Потом мы часто так делали, но не думаю, что это кого-то сильно беспокоило. Скорее всего, соседи были на работе в эти утренние часы. Впрочем, иногда наша шалость носила благотворительный характер: мы звонили в двери, возле которых сидели кошки, ждущие, когда хозяева впустят их внутрь.

 

Мы чудесно проводили время! Играли в квадрат один на один — можно играть, сколько хочешь. Нет угрозы вылета и утомительного ожидания, когда выбьют игрока, чтобы занять его зону.

У нас были водяные пистолеты, и мы обстреливали друг друга водой. Однажды вышло очень забавно. Артем забежал в кусты шиповника, в которых был лаз. Он имел два выхода. Перемещаться по нему было трудно: цеплялись ветви, и нужно было идти внаклонку. Я заблокировал Артема в зеленом тоннеле. Стрелял в него водой у одного входа, а когда он пытался выбежать с другого, я быстро перебегал туда и снова встречал его струями холодной воды. Другие стали бы возмущаться: «ты нечестно играешь!», полезли бы в драку. Но Артем был добрым и веселым мальчиком. Он смеялся звонко и радостно, и я смеялся тоже.

Так со смехом я поливал его с ног до головы, пока в резервуаре пистолета не кончилась вода. Наконец, Артем смог выйти из кустов, продолжая смеяться.

Извини, но это было так весело, что я не мог остановиться, — объяснился я, испытывая неловкость за свою безжалостность.

Ничего, на такой жаре я быстро высохну. Мне тоже было смешно. Прикольно получилось, как я попал в западню!

Стоял знойный июнь. Деревья и кусты пышно зеленели, на клумбах росли бархатцы, мальвы, астры, сирень и еще десятки красивых благоухающих цветов, названия которых мы не знали. И этот рай принадлежал нам, и мы делали все, что хотели, не злоупотребляя своей безграничной властью над миром. Потому что были детьми и были счастливы.

 

У нас было много забав. Мы ловили шмелей бутонами мальвы. Вырывали в песочнице ямку, устилали ее лепестками цветов и накрывали кусками стекла, а потом запускали туда пойманных шмелей. А когда их там накапливалось некоторое количество, выпускали. Прикол был в том, что мы сразу разбегались, боясь, что они ужалят в отместку. Отбрасывая стекла, мы приговаривали, чувствуя в себе нарастающие страх и веселье, приятно щекочущие нервы: «Граната взрывается, осколки разлетаются!»

После дождя в мокрой песочнице мы строили крепости, и иногда так увлекались, что создавали целые города. Продолжали с энтузиазмом звонить в двери соседей, а потом убегать. Гоняли кошек, обстреливая из водяных пистолетов.

Это было невероятно смешно: лежит себе вальяжно какая-нибудь пушистая откормленная кошара, прохлаждается в тенечке, блаженно закрыв глаза. А тут мы — подкрадываемся на цыпочках, представляя себя отважными охотниками на львов, и начинаем поливать ее водой, бортовым залпом из двух стволов. Кошка в прединфарктном состоянии, ничего не понимая, подрывается, вопит почем зря и пытается убежать, но мы, ребята не промах, перекрываем возможные пути отступления с двух сторон. Кошка мечется между нами, потом все-таки находит, куда ускользнуть, и несется со всей дури, обалдевшая, а мы бежим за ней, пока наши струи достают до цели.

А вечером, отдыхая на скамейке, слушаем, как девушки-соседки, постарше нас, недоумевают: почему их кошки вернулись домой мокрыми, в такую-то жару. Мы таинственно и молча улыбаемся друг другу.

Еще играли в индейцев. Мастерили из ветвей американского клена луки и стрелы, строили шалаши-вигвамы из самого невообразимого мусора. Играли в догонялки на крышах гаражей и сараев, а потом убегали от разъяренных бледнолицых — хозяев гаражей.

Катались на велосипеде по очереди, носились по улице с утра до вечера. Заходили домой лишь на обед. Еще наше внимание мог привлечь какой-нибудь детский фильм — например, «Гостья из будущего», «Приключения Электроника» или «В поисках капитана Гранта».

Вечером не хотелось идти домой, и мы убегали куда-нибудь — как правило, к сараям, к садам-огородам, расположенным за домом Артема, и прятались там от моих родителей. Иногда издали наблюдали, как они бродят в сгущающихся сумерках и ищут нас. Когда нас находили, мама пугала, что больше не отпустит меня играть с новым другом. Угроза имела положительное педагогическое воздействие.

Но начиналось новое утро, и Артем заходил ко мне домой и звал на улицу:

Хватит сидеть дома, выходи скорее.

И я, домашний, прилежный мальчик, покидал тепличный комфорт и учился приспосабливаться к диким условиям жизни на опасной, полной удивительных открытий улице. Как здорово, что не надо идти в школу, выполнять домашние задания! Мы свободны, и весь мир принадлежит нам!

Постепенно в город возвращались загорелые ребята. Друзей становилось все больше. Репертуар игр расширился до коллективных. Особенно нас привлекали «Казаки-разбойники», «Двенадцать палочек», «Выше ножки».

 

В отличие от городских ребят, Артем казался более честным, открытым и добрым. Шалости, что он придумывал, были беззлобны и не наносили никому вреда. Городские же дети жестоки и подлы, стремятся показать свое превосходство над другими. При этом они зачастую трусливы и способны проявлять силу только перед слабыми, перед сильными же пасуют.

Артем смело вступал в противостояние с теми, кто сильнее. Он никогда не ныл, не жаловался и всегда шутил. Крепкого для своего возраста телосложения, в конфликтах он был спокоен и уверен в себе. И ребята не решались ввязываться с ним в драки.

Если нам становилось скучно, Артем всегда находил, чем заняться, о чем поговорить. Иногда мы уходили так далеко, что забывали об игре. Оказывались в новых местах, забредали на улицы, на которых раньше не были. Чувство новизны так впечатляло нас, что мы чувствовали себя путешественниками, открывшими новые земли, конкистадорами,
достигшими Эльдорадо!

Когда мы играли в прятки с другими детьми, он ловко прятался и помогал прятаться мне. Когда ко мне кто-то придирался, Артем всегда вступался за меня, был преданным другом.

А я его оставил дважды.

Во дворе у меня был еще один близкий друг, Сережа Самойлов. У нас были общие интересы: мы коллекционировали солдатиков, увлекались военной историей и фильмами о войне. Сергей — артистическая натура и большой весельчак, он любил смешить людей. Во мне он находил как раз тот отклик, который вдохновлял его на творчество: меня искренне смешило все, что он делал и говорил.

К сожалению, Сережа невзлюбил Артема и часто с ним ссорился.

Однажды мы собрались играть в «баш» на крышах сараек. Мячом (он же — баш) ведущий должен был попасть в убегающих игроков. В кого попадет — тот и «мается». Прелесть в том, что игра проходила в условиях пересеченного ландшафта. Нужно было забираться на гараж, бежать по крыше, потом слезать, — а за тобой все время гонятся, и ты спиной чувствуешь угрозу. Перца добавляло то, что в любой момент следом могли помчаться разъяренные хозяева гаража, а то и запустить палкой.

Я не помню, что не поделили мои друзья, но только Сережа заявил, что Артем не будет играть с нами в баш. Сережа был хозяином мяча, и это давало ему некоторую долю власти. Тогда Артем обратился ко мне:

Бабушка просила купить молока. Пойдешь со мной?

Я знал, что должен пойти с ним. Но мне так хотелось поиграть с ребятами! Я понимал, что, если пойду с Артемом, меня могут больше не принять в игру, поэтому, пролепетав в оправдание что-то несуразное и бессмысленное, я отказался идти с ним.

Лето шло к завершению. Мы еще виделись и играли вместе. Благородный Артем не вспоминал того случая, и все продолжалось, как раньше. Почему бы и нет? Мы же не ссорились. Ничего страшного не произошло.

Артем оставался в городе до конца каникул, а потом уезжал домой. Начиналась учеба, и некоторое время спустя я начинал тосковать по другу. Часто вспоминал наши беззаботные игры. Я понимал, что Артем — мой самый верный и лучший друг.

 

Как же я обрадовался, когда он приехал на несколько дней в конце зимних каникул! Мы играли втроем с моим соседом и школьным другом Лешкой Лобовым. Главной забавой была игра в «войнушку». Мы представляли, что воюем с фашистами. После празднования Нового года многие жильцы окрестных домов сбрасывали елки с балконов. Мы собирали их, отламывали от стволов ветки — получалось оружие. Стволы потоньше, чудесно пахнущие елочной смолой, были винтовками Мосина, более длинные и массивные — пулеметами Дегтярева или противотанковыми бронебоями.

Выкопав окопы в сугробах, мы занимали позицию вдоль дороги. Проезжающие мимо машины были вражескими танками. Поразив бронетехнику врага (мы кидали снежные комья в кузова грузовых машин), мы отважно бросались в контратаки и, когда нас поражали воображаемые пули, со всего размаха радостно падали в мягкие сугробы, проявляя воинское мужество: лицом в снег. А потом, встав, терпели и ждали, пока он сам растает.

Мы обсуждали фильмы, мечтали поскорее вырасти и пойти в армию, грезили о военных подвигах, о том, как отважно будем поражать врагов: сотни — одной левой, тысячи — правой. «Жалко, что войны нет», — думали глупые мальчишки.

 

А потом снова пришло лето. Однажды в пятницу мы играли в квадрат «на вылет». Мне быстро забили несколько голов. Оставался последний, после которого я должен уступить зону следующему игроку, из-за чего нервничал и злился. И вот я снова пропустил мяч — с подачи Артема — и, не желая признавать свое поражение, стал ссылаться на «линию квадрата». Это было не совсем правдой: точка касания мяча находилась возле линии, над ней же выпирала лишь его выпуклая поверхность.

Мы с Артемом спорили и ругались. Я не хотел уступать. В общем-то, это была обычная практика: если мяч падал возле линии, всегда можно было смухлевать. Так делали все. Артем не любил спорить. Не потому, что не умел доказать свою правоту, а потому что считал пререкания недостойным занятием. Дворовые ребята стали на мою сторону: территориальная солидарность. И тогда Артем в сердцах сказал:

Ты такой же, как Сережа: тебе лишь бы поспорить!

С этими словами он просто покинул квадрат, даже не став проводить спорную подачу. Я понимал, что неправ, но уязвленное самолюбие не позволяло признать свой мухлеж.

Потом по телевизору начался фильм, и мы разбежались по домам. Пока я смотрел кино, думал о ссоре и понял, что повел себя с лучшим другом некрасиво, и должен извиниться. А потом мы снова вышли на улицу.

Я играл в песочнице в солдатики с кем-то из друзей. В это время Артем вышел из парадной дома, в котором жила его бабушка. В руках у него был пакет. Краем глаза я наблюдал, как он приближается. Ему нужно было пройти мимо песочницы. Я разволновался, и извинения застряли в горле.

Когда Артем подошел, я заговорил с ним, как будто ничего не произошло:

Ты уезжаешь?

Да, за мной мама приедет, — он улыбнулся тоже так, как будто ничего не произошло. — Мне нужно встретить ее на автобусной остановке.

А когда ты вернешься?

В следующие выходные, через неделю.

Когда приедешь, зайдешь ко мне?

Конечно, зайду. Пока!

Пока! Приезжай скорее!

Я думал: вот со дня на день приедет Артем, и я обязательно извинюсь. Но он все не появлялся. Уже прошли выходные, а его все не было. Я ждал приезда друга каждый день, пока его бабушка не рассказала, что он утонул в реке во время рыбалки: лодка перевернулась.

Я должен был опечалиться, но не опечалился. Сознание отказывалось понимать, что такое возможно. Я лишь позже осознал, что моего друга не стало, и я его больше не увижу. Я потом долго грустил о нем.

С удивлением заметил, что все дворовые ребята, в том числе Сережа, с горьким сожалением отреагировали на печальную новость. Оказалось, все уважали Артема и вспоминали только добрыми словами.

Мне жаль, что я так и не извинился перед ним. Но я знаю, что он был хорошим и добрым мальчиком и не мог на меня долго злиться. И, судя по его улыбке, он простил меня тогда, у песочницы, когда я заговорил с ним.

Мне кажется, что души таких мальчиков становятся ангелами. Когда я думаю о том, что у меня, как и у каждого человека, есть ангел-хранитель, мне представляется образ Артема. Он никогда не обижал слабых, не пасовал перед сильными, никому не причинял зла и всем поднимал настроение. Казалось, если Артем рядом, ничего плохого не случится, а если случится, он сумеет все исправить. Основательность и спокойствие от осознания своей правоты отличали его.

Он был благородным и достойным парнем тринадцати лет, маленьким рыцарем без страха и упрека. Его не успела испортить взрослая жизнь. Но, как бы она ни сложилась, я уверен: он бы вырос честным, сильным и справедливым человеком.

С тех пор я не люблю спорить и знаю, как важно не только признавать свои ошибки, но и вовремя извиняться за них. Особенно перед людьми, которые к нам добры.

 

 

Костры из осенних листьев

 

Неподалеку от нашего двора частенько шло какое-нибудь строительство, ремонт дороги или рытье траншей для прокладки водопроводных и газовых труб. Для нас, детей, это было отличное развлечение. Мы могли раздобыть материал для постройки шалашей: доски, толь, шифер, проволоку, картон, пенопласт и карбид! А еще могли залезть в кабину экскаватора или асфальтоукладочного катка, оставленных без присмотра, когда рабочие уходили на обед.

Из кусков пенопласта мы, ширкая о кирпичную стену, делали кораблики. Втыкали в податливый материал палочку с парусом из бумаги, пускали по лужам. Ветер дул в парус, и кораблик плыл. А мы кидали в него камешки — обстреливали из береговых батарей.

Куски расколотого шифера кидали в костер, и они там громко взрывались. Кто-то из прохожих взрослых напугал нас, сказав, что когда мы ломаем шифер, то выделяется ядовитая пыль. Но наш страх длился недолго, потому что мы не ощущали никаких последствий. И с удовольствием крушили шифер дальше.

Огромная радость — найти остатки карбида. Его кидали в лужу, где он шипел и пузырился, а мы с удовольствием наблюдали за процессом. Еще карбид засовывали в пластмассовые бутылки из-под шампуня, наполненные водой. Образовавшийся ацетилен с шумом и брызгами разрывал пластик на ошметки.

Но все эти забавы на какое-то время затмило неожиданное и всеобщее увлечение лепкой из глины.

За одним из домов нашего двора вырыли траншею: меняли водопровод, кажется. Облазав вал, насыпанный вдоль траншеи, и саму траншею (играли в альпинистов), мы обнаружили глиняную жилу. Глина оказалась влажной, пластичной и цепкой. Поделки, высыхая на солнце, становились твердыми, и сломать их было непросто.

Лепили всевозможную домашнюю технику, в то время только появившуюся в продаже: плееры, аудио- и видеомагнитофоны, игровые приставки, микропроцессоры, тетрисы, калькуляторы и прочее в том же роде.

Глину для начала нужно добыть — залезть в яму полутораметровой глубины. Приложив усилия, перепачкавшись, наскрести на кусок картона массу побольше, с поклажей выбраться обратно, и так — несколько раз. Сложность мероприятия состояла в том, что взрослые не разрешали играть в грязной яме и постоянно гоняли нас оттуда. Каждая вылазка сопровождалась риском быть обруганным и загнанным домой, поэтому глина ценилась высоко.

Увлечение возникло в последний день каникул. Набрав глины, мы всей дворовой компанией, человек десять-двенадцать, устроились возле сараев на улице Гагарина, сразу за проезжей частью. Здесь в нашем распоряжении были бревна, чурбаны и доски, из которых мы смастерили столы, скамейки, стулья.

Мы с упоением лепили все, что приходило в голову, а потом с любопытством рассматривали, у кого что получилось. Кто-то слепил компьютер, которого ни у кого тогда не было, и он походил на обыкновенный телевизор с клавиатурой. У кого-то появился магнитофон, а кто-то вылепил солдатиков и оружие. Охваченные восторгом, мы искренне восхищались творческой фантазией друг друга и удивлялись, как умело мы лепим из глины.

Вечером никто не хотел возвращаться домой. Но идти пришлось, ведь назавтра было первое сентября, День знаний. С грустью в сердце, подавляя нетерпение, мы спрятали слепленные игрушки и запасы глины в высоких зарослях топинамбура, укрыв их кусками толи и картона, и, вдохновленные удачной выдумкой, разбрелись по домам, радостно предвкушая завтрашнее продолжение.

Отгремела праздничная линейка, прошел классный час, и нас отпустили домой. Скинув неудобную школьную форму, после обеда мы высыпали на улицу. Было немного грустно от того, что лето прошло, и теперь снова придется долгие месяцы ходить в школу. Там, конечно, интересно, кормят, и даже весело, — но разве может школа сравниться с беззаботной жизнью во время каникул?

Довольные тем, что так скоро развязались с первым учебным днем (нам даже домашнего задания не задали), мы помчались к деревянным сараям, в мастерскую под открытым небом — уютный уголок, огороженный с двух сторон деревянными строениями. С третьей стороны были штабелем выложены доски, а четвертая сторона смотрела на проезжую часть.

В этот день мы усложнили процесс. Сережа Самойлов — неутомимый выдумщик и шутник — предложил провести лотерею: скатать несколько шариков и положить в один из них палочку или лепесток цветка, обозначающий выигрыш. Призом служило какое-нибудь изделие. Шарики предполагалось покупать за некоторое количество глины — мера ее была условной и очень разной. Каждый хотел получить побольше, отдав поменьше. Чем лучше была игрушка, тем настойчивее хотелось ее приобрести, за нее готовы были отдать больше глины, поэтому мы выставляли в качестве приза самую лучшую подделку.

Сережа — тот еще ловкач: выставил в качестве приза «радиолокационную установку» с наушниками и большим количеством кнопок и антенн. Он слепил множество шариков, получив солидный куш — огромный кусок глины.

Слушайте, и не говорите, что не слышали, — объявил Сережа тоном глашатая восточного базара, — сегодня проводится мегакрутая лотерея. Разыгрывается суперприз — офигенный компьютер, телевизор и видеомагнитофон! На нем еще и аудиокассеты можно слушать…

Такого не бывает, — скептически заметил крупный большеголовый увалень Андрюша, сын школьных учителей, научивший меня материться.

А это — техника из будущего! Ее доставили к нам машиной времени. К многофункциональному визору прилагается навороченная суперантенна, она способна улавливать сигналы из других Галактик. Такой супервизор существует в единственном варианте — засекреченная разработка секретных спецслужб США, которую пока еще не создали!..

«Надо же так заливать! Молодец! Писателем-фантастом вырастет… или жуликом», — думал я. Мое воображение пленили чудесные видения инопланетного кинематографа, навеянные вкладышами от жвачки с фрагментами из комиксов про звездные войны и космические путешествия.

Ах, как всем захотелось заполучить чудесный «супервизор»! Удачный маркетинговый ход возымел эффект.

Началась глиняная лихорадка. Все несли к Сережиному столу свои запасы глины, а если ее не оставалось, ребята отдавали изделия, зачастую более красивые и оригинальные, на которые ушло гораздо больше глины, чем на Сережин суперприз. Куча глины — прибыль, полученная за шарики, — у Сережи росла, как на дрожжах. Из нее он лепил новые игрушки, быстро, но не очень качественно, и продавал их снова и снова.

Купив у него несколько шариков, я, как и все, стал искать выигрышный. Найдя какую-то травинку, я, возликовав от радости, воскликнул:

Вот! Я нашел! Я выиграл!

Да нет… Это просто соринка случайно попала. Я вкладывал другой предмет, извини, — вкрадчиво произнес Сережа.

Тем летом утонул мой лучший друг, с которым в последнюю встречу я затеял несправедливый с моей стороны спор. Я не успел извиниться перед ним, и с тех пор не люблю спорить, даже когда уверен в своей правоте.

И в этот раз я махнул рукой.

Ты мухлюешь… Нет там никакого выигрыша, — разочарованно говорили ребята, отходя от его стола. Некоторые просадили все свои запасы, и теперь вновь лезли в яму, рискуя навлечь на себя ругань взрослых.

Да нет же, сейчас я вам покажу! Смотрите!

Я видел (наши рабочие места были рядом — я сидел сбоку от него), как он под столом, когда все отвернулись, закатал в шарик метку-приз и незаметно выложил его на игровой стол. Заметив, что я наблюдаю за его махинацией, он умоляюще приложил палец к губам.

Сережа был моим другом, и я его не выдал.

Вот же, смотрите сами! — убеждал Сергей, разламывая шарик за шариком.

Наконец, нашелся только что вложенный выигрыш — белый лепесток ромашки.

Несмотря на свое молчание, внутренне я был возмущен наглой ложью. Мне хотелось встать и вывести Сережу на чистую воду. Но я этого не сделал. В конце концов, он ведь мой друг.

Я вознамерился, как и все остальные, отбить впустую потраченную глину, которой у меня оставалось мало. И я полез с другими обнищавшими ребятами в грязную траншею за новым материалом. Я хотел слепить что-то по-настоящему грандиозное — не какой-нибудь кирпич с прилепленными кнопками и примитивной антенной, а шедевр, неотличимый от оригинала, — выставить его на лотерею и заработать глины больше, чем у Сергея.

После упорного труда из-под моих рук вышел здоровенный двухкассетный магнитофон. Именно такой был у меня дома. Была мысль — смухлевать по Сережиной схеме, но я не смог себе этого позволить и вложил в один из шариков выигрыш — маленькую деревянную щепочку.

Я успел слепить немного шариков, как хитрые ребята, прельщенные магнитофоном, накинулись на мою лотерею, едва приметив шарики на столе.

Ух ты! У тебя круто получилось! Как настоящий, — восторженно хвалили они меня.

Я предвкушал большую прибыль.

Подождите, еще рано…

Не волнует! Ты уже выставил лотерею.

Ребята несли глину — дело пошло! К моему столу подошел ловкач Сережа и купил пару шариков. Отойдя за спины других, он вскоре вернулся:

Что ты вкладывал?

Маленькую палочку, обломок от дощечки.

Посмотри! Я нашел твой приз, — показал он мне деревянную щепочку на ладони.

Ах, как досадно отдавать приз так рано! И навариться-то толком не успел. Мне показалось, что это не та метка, которую я закатал в шарик. Но вот она, перед глазами! Ведь не может же друг Сереженька меня нагло обманывать?..

Двухкассетник перекочевал с моего стола на Сережин. Оглушенный потерей, в расстройстве я стал разламывать оставшиеся шарики, чтобы из них что-нибудь вылепить. Вдруг с удивлением я обнаружил в одном из шариков вложенный мной злополучный кусок щепки!

Ты обманул меня, — в сердцах я крикнул Сереже. — Вот моя метка!

Все ребята повернули головы к нам. Я был очень взволнован. Неприятно сознаваться в том, что тебя обманули, то есть публично расписываться в собственной глупости.

Да нет, в шарике была палочка — ну, вот же… Может, это какой-то мусор случайно попал…

Все опять отвернусь. Сережу не переспорить: звучит правдоподобно, такое могло произойти. Я так торопился накатать шариков, что забыл, как выглядела щепочка. Может, я и правда ошибся? Разве может Сережа врать — он же мой друг!

К этому моменту многие лишившиеся глины постепенно покидали наш закуток-мастерскую, с нескрываемой досадой разбивая вдребезги свои игрушки, чтобы никому не достались. И я, такой же разочарованный, глядя на них, подумал, что нет смысла браться за новую лепку. Все равно все продую и останусь ни с чем. Конкурировать с Сережей в деловой хватке мне не по силам.

Я не злился на него. Сережа был хорошим парнем: веселил меня, в спорах и драках принимал мою сторону, у нас были общие увлечения. Просто он был практичнее, чем я, и умел делает то, что приносило выгоду.

 

На стыке сентября и октября мы сжигали опавшие листья. Нам разрешали разводить костры прямо во дворе. Сейчас это кажется невозможным. Нам лишь запрещали разводить огонь возле деревянных сараев — только там, куда выходили окна наших квартир, чтобы родители могли контролировать нас.

Традиция жечь костры во дворах пошла от субботников. Весной и осенью все взрослые — родители и соседи, ребята постарше и мы — убирали сухие ветви, листву, бытовые выбросы, поддающиеся огню, сносили в одно место и жгли. Было по-праздничному людно и весело. Взрослые что-то обсуждали и деловито командовали, а мы с интересом слушали и подчинялись.

И вот в начале учебного года мы стаскиваем в кучу охапки золотых листьев. Сначала играем: падаем в нее с разбега, зарываемся в нее. От листвы исходит сладко-терпкий, теплый запах. Потом разжигаем, обычно несколько костров: листьев слишком много, их нужно жечь понемногу. Листья медленно тлеют, постепенно разгораясь. Снопы искорок в темно-синих сумерках красиво разлетаются во все стороны. У нас в руках палки, которыми мы сбиваем лишнее пламя. Топчем ногами искры. Когда пламя расходится в полную силу, мы прыгаем через него, опаляя одежду, за что потом получаем дома втык.

Нам нравится, надев на палку пластмассовую бутылку, держать ее над костром так, чтобы она тихонько загорелась и начинала капать. Мы называли это «бомбардировкой». Расплавленная пластмасса горящими каплями со свистящим звуком выстрела стекает с палки на сухую траву или листья, воспламеняя их.

И как только мы умудрились не превратить свой квартал в пепелище?

Изредка пекли картошку или жарили ломти хлеба, нанизанные на тополиные прутья. Некоторые отваживались есть испеченные желуди. В соседнем дворе, в котором был пруд, ребята постарше вылавливали водяных червей или жуков, жарили их и ели.

Потом огонь, пожрав все заготовленное топливо — листья, ветви, картон, газеты, пластмассовые бутылки, толь — усмирялся. Спрессованная зола от листьев и мусора тлела множеством искорок, похожих на созвездия.

Целая вселенная — у наших ног! Дым низко стелется. Ветер играет с ним, словно ребенок с котенком, направляет синие клубы в наши лица. Дым щиплет глаза, а мы приговариваем: «Куда фига — туда дым!» Если заклинание не срабатывает, сами отходим в сторону.

Сумерки густеют. Молча стоим в темноте у догорающего костра, озаряемые последними всполохами, и его ослабевающие языки ласково греют наши ноги. Мы умиротворены и печальны. Не шумим, не деремся и больше не спорим. Смотрим, задумавшись каждый о своем, на тлеющий костер из осенних листьев, как на живое существо, испускающее дух на наших глазах. В нем догорают наши печали, незаслуженные обиды, страхи и все плохое, что было. Ничего этого больше нет. Мы — дети этого мира, мы все — друзья и братья. И Сережа — тоже мой добрый друг, и я не держу зла за его хитрые проделки. Разве можно сердиться на друзей?

Родители в форточки выкрикивают наши имена. Расходимся по домам.

 

Прошли годы. Мы выросли. При редких встречах едва заметно улыбаемся и тепло пожимаем друг другу руки, вспоминая детство. На миг нас словно выдирает из матрицы неотступных забот текущего момента в другой мир.

Мне рассказывали, что Сережа закончил один из самых престижных вузов в республике и работает большим начальником в сфере снабжения. Думаю, он весьма успешно справляется со служебными обязанностями.

Я искренне ему этого желаю.