Журнальный мир

В июле 1942 года 4-я воздушная армия потеряла 186 самолётов. Из них 76 самолётов были сбиты противником в воздушных боях. 43 самолёта были сбиты огнём зенитной артиллерии противника. 18 самолётов потерпели аварии, в том числе, разбились при посадке из-за повреждений, полученных в боях. На земле сгорели 13 самолётов, уничтоженных при налётах противника на аэродромы и подорванных своими из-за невозможности эвакуации. Ещё 36 самолётов числились «без вести пропавшими» с формулировкой «не вернулись с задания», никто не смог заявить о том, что видел, как они падали, сбитые в воздушном бою или огнём ПВО противника, но они не вернулись. За один месяц целая воздушная армия практически погибла.

Согласно справке о боевой работе 4 ВА в воздушных боях в том же июле сбиты 94 самолёта противника и ещё 14 уничтожены на земле; всего 108 самолётов. Если принять эти данные за правду и добавить потери немцев от зенитного огня, то страшные цифры наших потерь окажутся вполне сопоставимыми с потерями немцев. Однако согласно той же справке на земле уничтожено 585 немецких танков. К сожалению, мы не можем признать эти сведения правдивыми. Если бы вермахт понёс такие огромные потери в танках только от авиации, то наступательный порыв немцев иссяк бы уже в июле и захватчики не дошли бы до Терека. Скорее всего, данные о нанесённом врагу атаками «воздух–земля» ущербе завышены в несколько раз. Ведь оценивались они с неба, «на глаз», а проверить в условиях отступления возможности не было: поле боя снова и снова оставалось за немцами. Вполне вероятно, что и данные об уничтоженных самолётах противника неточны. Но здесь речь не может идти о завышении «в разы», скорее на треть, не более. Потому что сведения о сбитых самолётах тщательно проверялись, да и воздушные бои проходили в небе, у всех на виду, свидетелей хватало. Ты не мог просто написать в отчёте, что уничтожил «585 самолётов».

Наши сбили, согласно отчётам, 42 истребителя «мессершмитт-109», 11 истребителей «мессершмитт-109ф», 3 истребителя «хейнкель-113», 2 истребителя «макки С-200», 16 тяжёлых истребителей «мессершмитт-110», 4 бомбардировщика «хейнкель-111», 9 разведчиков «фокке-вульф-189», 1 бомбардировщик «юнкерс-87», 4 штурмовых бомбардировщика «юнкерс-88», 1 разведчик «хеншель-126», 1 бомбардировщик «дорнье-215». Всего 74 истребителя, 10 разведчиков и 10 бомбардировщиков. Много истребителей и очень мало бомбардировщиков. Это значит, что немецкие истребители хорошо выполняли свою работу: защищали бомбардировщики, которые терзали отступающие советские войска. Краснозвёздные истребители пытались воспрепятствовать бомбардировкам, но «мессершмитты» навязывали им бой в небе, а «юнкерсы» продолжали штурмовать цели на земле. У нас в воздушных боях было потеряно 43 истребителя и 33 бомбардировщика, а ещё 29 сбиты зенитной артиллерией врага. Нашим истребителям не удавалось обеспечить защиту своих бомбардировщиков и штурмовиков так же хорошо, как это удавалось немцам.

Однако говорить о том, что в июле 1942 года в небе над Доном безраздельно господствовали самолёты люфтваффе, а советские самолёты не могли ни контратаковать в воздухе, ни беспокоить наземные части вермахта, было бы несправедливым преувеличением. Иногда и немцы ошибались, а русские пользовались этим, и удача в небе бывала и на нашей стороне.

22 июля около 17 часов над Батайском появились 8 «юнкерсов», шедших с северо-запада на юго-восток. Очевидно, они собирались штурмовать дорожную развилку восточнее Батайска. Развилка была во всякое время суток забита, запружена отступающими войсками, грузовиками, тракторами, а вдоль дороги шёл скот. Самолёты были замечены одиночным МиГ-3, который летел встречным курсом восточнее в верхнем эшелоне на разведку вдоль Дона. Разведчик сообщил в штаб дивизии, и с аэродрома под Батайском немедленно были подняты в воздух 9 Як-1 истребительно-авиационного полка. С высоких небес на русских тотчас же обрушились истребители прикрытия: пара «мессершмиттов», которые шли невидимые над «юнкерсами». Одно звено русских истребителей вступило в схватку с «мессерами», остальные два звена ударили по «юнкерсам».

Штурмовики хорошо защищены от атак спереди, сзади и сверху несколькими пулемётами, но уязвимы для атаки сбоку. «Юнкерс-88» быстрый и маневренный, однако только когда он пустой, а с полным набором бомб становится тяжёлым и неуклюжим. Русские оказались достаточно опытными и хитрыми, зашли в бок, а ещё и от солнца, которое уже катилось от полудня к горизонту заката. Унтер-офицер Артур Дитман, стрелок-радист, сидевший спиной к пилоту, пытался развернуть пулемёт и стрелять по атакующим истребителям, но трассеры улетали в солнце и гасли в ослепительном блеске. Дитман увидел, как справа взорвался гауптман, командир эскадрильи, его самолёт с грохотом разлетелся на куски, сдетонировал полный боекомплект. Пилот экипажа Дитмана, лейтенант барон фон Спанхейм, принял на себя командование эскадрильей и отдал по рации приказ сбросить бомбы. Бомбы полетели куда попало, в основном разрывая на красное мясо гуртовавшийся у обочин скот. Облегчённые штурмовики взмыли в высокие эшелоны неба, развернулись и, бешено огрызаясь пламенем всех пулемётов, уходили к Дону. Серо-жёлтые «мессершмитты» ястребами кружили в смертельном танце с соколами большевиков. Один русский истребитель задымил, подбитый, и снизился, стараясь дотянуть до своего аэродрома. Другие уже не атаковали так беззастенчиво. Но барону не удалось вывести свой самолёт из-под огня. Заглох левый двигатель, что-то горело, штурман-бомбардир сник с окровавленной головой, отрубило хвостовые стабилизаторы, самолёт терял управляемость. Лейтенант приказал прыгать. «Юнкерс» завалился в пике. Сдвинулся фонарь, вывалился барон, за ним Дитмана подхватил тугой противоток воздуха. В небе раскрылись два парашюта. Но Дон был далеко, и спускались лётчики прямо на русских.

На что надеялся барон, непонятно. Когда его на земле окружили русские автоматчики, он пытался отстреливаться из своего испанского пистолета «астра» и был убит. Дитман не стал сопротивляться. Злые, в выжженных гимнастёрках, небритые солдаты обшарили его, отобрали пистолет, зажигалку, портсигар, часы, сумку, грубо связали ремнями, бросили в грузовик и повезли.

Унтер-офицеру Артуру Дитману был 21 год. Он был австрийским немцем и жил в Инсбруке, где его отец держал канцелярскую лавку. Дядя Дитман, родной брат отца, в 1934 году принял участие в тирольском мятеже, а после аншлюса триумфально вернулся в Инсбрук функционером НСДАП. Не дожидаясь мобилизации, старшие устроили Артура в лётную школу. Лётчиком всё же престижнее, чем пехотинцем или даже танкистом. В лётчики шли многие отпрыски дворянских семейств. Для того чтобы стать сразу ещё и офицером, протекции дяди не хватило. С весны 1942 года Дитман был зачислен в экипаж лейтенанта фон Спанхейма, который тоже только что получил звание и должность. Лейтенанту было 22 года. Бомбардир, 36-летний Иоганн Блум, выглядел рядом с ними стариком.

Лейтенант оказался ничуть не чопорным, сразу устранил лишнюю субординацию, не подчёркивал разницу между собой, офицером и бароном, и Артуром, сыном лавочника и солдатом. Он сказал: зови меня просто Хельмут. Но, конечно, только наедине. И пойдём выпьем.

Ах, как они гуляли в увольнительных по кабакам австрийской столицы! Их запасной авиакорпус дислоцировался на большом военном аэродроме под Веной. Где-то на востоке уже шла большая война, непохожая на аншлюс и прочие европейские операции. Время от времени укомплектованные эскадры отправлялись с венского аэродрома в сторону неведомой Азии. Иногда корпус посещали прославленные асы. Рассказывали о том, что коммунисты не умеют летать. У них бумажные самолёты. Каждый немец сбивает дюжину русских на завтрак, а к обеду приносит ещё дюжину скальпов.

Артур запомнил одного лётчика, гауптман Роберт-Георг Фрайхерр фон Малаперт-Нойфвилле был 30-летним, опытным и дерзким, он тоже летал на «юнкерсе». Приезжал весной вдохновлять молодых лётчиков, рассказывал о том, как использовать преимущества немецкого штурмового бомбардировщика, как охотиться на русские самолёты, даже на истребители. Летом стало известно, что он погиб: при налёте на мост был сбит зениткой, сел в тылу русских, почти пробрался к своим, но, не дойдя несколько шагов до немецкой траншеи, был убит русским снайпером. Точным выстрелом в затылок.

А они с Хельмутом шатались вечерами по прекрасным улицам Вены, чуть в подпитии и в прекрасном настроении. Сладко пахли цветы после дождя, ещё слаще пахли духами венские девушки. Хельмут, человек высокой витальности, крутил сразу пять или шесть романов, но Артур влюбился в одну молодую женщину, преподавательницу музыки. Они встретились случайно во время прогулки. Ларисса несла ноты, картонная папка распахнулась, и линованные листы со значками зашифрованной музыки белыми голубями разлетелись по мостовой. Дитман бросился собирать листы, а подняв голову, увидел над собой редкой белизны лицо, похожее на лица мраморных статуй Девы Марии в католических соборах. Через месяц Артур лежал на кровати дешёвого отеля для свиданий и гладил ноги Девы Марии, Лариссы, гладил, играя, слегка небритые, против короткой жёсткой чёрной щетины, такой, однако, милой. Она была добра и поверила в чистоту намерений Дитмана. Унтер-офицер и не хотел никого обманывать, он сообщил своим родителям о помолвке. Скромную свадьбу решили сыграть после боевого крещения, в первом же отпуске.

Потому что война уже дышала в лицо. Скоро, скоро на восток. Россия пожирала эскадру за эскадрой. Самолёты люфтваффе растворялись в русском небе, как в кислоте.

10 июля 1942 года эскадрилья из 12 «юнкерсов-88» вылетела в город Юзовка освобождённой от большевиков Украины. При Советах город назывался Сталино. Лететь было полторы тысячи километров. По пути сделали две остановки. Не особенно торопились. К месту назначения прибыли 12 июля. И сразу началась работа. Кошмарная работа. По 2-3 боевых вылета в день. Летали за сотню километров от аэродрома, на восток и юго-восток, бомбили и штурмовали позиции русских, потом отступающие, бегущие русские войска. В последние дни бомбили переправы через Дон, заполненные остатками красноармейских частей, техникой, артиллерией на марше. Зенитное прикрытие переправ было слабым. Тем не менее 4 из 12 самолётов эскадрильи получили повреждения и ремонтировались. От русских истребителей надёжно охраняли звенья «мессершмиттов». Погибших и раненых в экипажах до 22 июля не было.

В этот день эскадрилья из 8 боеготовых «юнкерсов» уже отбомбилась по переправе с раннего утра. Вылетали на рассвете, когда алый глаз небес поднимался в лёгком тумане, предвещая ясный и жаркий день. Вернулись к обеду. Успели поесть в столовой, пока самолёты осмотрели, заправили, зарядили боекомплектом, подвесили бомбы. И вылетели снова, на этот раз за Дон и всего с двумя истребителями. Командование заявило, что опасности нет. Русская авиация раздавлена, все русские самолёты сожжены, остатки воздушной армии коммунистов в спешке перелетают за Кубань, на новые аэродромы. «Мессершмитты» полетели добивать подранков в небе. Боевая задача – сбросить бомбы и штурмовать скопление войск на развилке восточнее Батайска, за Ростовом.

«Свободная охота», воздушные охотники, асы. Летать сопровождая «юнкерсы» было скучно. Гораздо веселее рыскать по небу в поисках русских самолётов, летящих на разведку или передислоцирующихся на новые аэродромы, чтобы свалиться камнем с высокого эшелона, убить и уйти на предельной скорости. Росли результаты, ближе Железный крест, слава аса. С двумя четырёхсамолётными звеньями «юнкерсов» полетели только два «мессершмитта», лётчики остальных отдыхали либо были заняты своей «свободной охотой».

…Привезли в какое-то село, выгрузили, сняли ремень с ног и толчками повели в глиняный дом. В доме развязали руки. Дали воды, оправиться, и сразу начался допрос. Допрашивал через переводчика сам начальник разведотдела штаба 4 ВА полковник Дроздов. Спрашивали про часть, про боевые задания. Дитман отвечал. Он где-то слышал, что это нормально. Это не предательство. Попавший в плен солдат может отвечать на вопросы и сообщить номер своей части, имя командира, общую информацию. Только если у него есть особо секретная штабная информация, только тогда он должен молчать. У Дитмана не было особо секретных сведений. Он отвечал. Часть номер 37119. Базируется на аэродроме Юзовка. Сталино? Да, Сталино. Около сотни самолётов. Может, двести. В России с 12 июля. 25 боевых вылетов. Из Австрии. Да, австриец. Вся эскадрилья из Австрии, прилетели из Вены. Да, Венская опера, да, был, да, Штраус. Нет, сам не музыкант. Радист-стрелок экипажа Ю-88. Командир экипажа и звена пилот лейтенант Хельмут фон Спанхейм. Что с ним? Ясно.

На ночь определили в сарай. Дали кружку воды, кусок белого хлеба и большой красный томат. Артур запустил зубы в овощ, и алый сок брызнул на его шею и грудь. От волнений и страхов пробрал понос, и Дитман сидел на отхожем ведре, брызгая фекалиями, не попадая в ведро. Плохо было, что не помыться. Ночью едва спал, забывался ненадолго тревожным сном.

Рано утром конвоир зашёл, повертел носом, сморщился. Велел вынести ведро в отхожую яму, сопроводил. Дал другое, целое ведро чистой воды. Артур помылся, даже штаны слегка застирал. Думал: пока не убили, наверное, будет новый допрос. Но нового допроса не было. Но ведь не зря же кормили, поили, дали поспать и помыться?

Вокруг всё куда-то эвакуировалось. Дитман думал: повезут в тыл, в штаб, в лагерь военнопленных или передумали и тут расстреляют? Видно же, бегут, до пленных ли им? И, говорят, красные пленных расстреливают сразу после допроса. Дитман подумал: это жаль. Ведь он ещё молод. А Ларисса… выходит, что он её обманул… забрал её невинность на застиранных простынях отеля для свиданий, а оставил не женой, не вдовой, а чёрной невестой, но ведь он не хотел, он не хотел так. И Хельмут мёртвый. Весёлый Хельмут теперь мёртв. Почему же так вышло?.. Да чёрт с ними, с Лариссой и Хельмутом, себя, себя жалко. Дитман сидел у сарая рядом с конвоиром и тихонько плакал.

Конвоир ткнул прикладом и сказал: давай, фриц, шнель! Артур встал и пошёл. Ноги дрожали и грудь тряслась. Дитман ждал выстрела в затылок. Но конвоир толкал его к грузовику. Пленного связали, снова бросили в кузов, вместе с мешками, ящиками, с каким-то имуществом, двое красноармейцев с винтовками сели на ящики, постучали по крыше кабины: поехали! Грузовик тронулся. У Дитмана отлегло. Если не расстреляли сразу, значит, эвакуируют! В тыл, в штаб, в лагерь. Значит, он будет жить! И, может быть, скоро вернётся домой, в Австрию. Через полгода война закончится. Русские подпишут какой-то мир. Может, у них отнимут западные территории, как уже не раз отнимали. Война всегда заканчивается миром. Главное – выжить. И пока что это получается. Дитман молился Иисусу Христу и Деве Марии, сжимая свой серебряный крестик, который не отобрали при пленении солдаты. Дитман был католиком, не протестантом, как немцы из Германии. Что касается нацистов, то с их верой всё было сложно. Дядя Дитман говорил, что надо возродить древнюю веру в германских богов. Древних германских богов называли асами. Асы. Теперь асами звали лучших из лётчиков. Ведь они тоже летают, как боги. И побеждают в небе. Асы враждуют с ванами, ваны тоже боги, но древние, варварские. Как русские иваны – ваны. Асы обязательно победят. Когда асы не побеждают, наступает рагнарёк, но до этого ещё далеко. Дитман верил в асов, ванов и Рагнарёк, но думал, что сейчас лучше молиться Деве Марии, потому что она добрая, как Ларисса, и Христос добрый, а ему, Дитману, сейчас нужна доброта богов, нужно прощение, потому что он пленный, он сбитый ас, он на земле, в плену у иванов, а Дева Мария может его защитить, и молитвы Лариссы.

Дитман думал сумбурно, кочковато, и кочковатой была дорога, трясло на ухабах, и с каждой встряской мозги словно бы начинали думать заново и по-новому, хотя всё время про одно и то же: очень хотелось жить. Ехали по просёлку час и два, потом выехали на шоссе и влились в медленный, тягучий, как сусло и венозная кровь, вязкий поток машин, тракторов с прицепами, усталых и безразличных людей, лошадей и повозок. Дитман лежал на спине и смотрел в небо, ярко-голубое небо, перевёрнутое ложе асов. Чистое небо. Пустое. Без облаков. Без русских истребителей. И ему стало страшно.

Скоро с запада раздался гул двухмоторных бомбардировщиков. Дитман узнал по звуку. Он приподнялся на локтях и вскоре увидел. Шли «юнкерсы», не 88-е, не венской эскадрильи, другие, 87-е. Дитман взмолился: где же русские асы, где русские ваны, иваны, русские истребители?! Смотрите, вот идут «юнкерсы» убивать вас, русских, и меня вместе с вами, меня, унтер-офицера Артура Дитмана, австрийца, католика, о, Дева Мария, подними с аэродрома русские истребители, защити меня, защити нас!

Но Дева Мария не слышала. Безучастной несказанно белой мраморной статуей она стояла в нишах католических церквей Вены, склоняла голову свою над младенцем Иисусом Христом и то ли улыбалась, то ли плакала, а бомбы падали на дорогу, пулемётные очереди били в камни и пыль, люди бежали от обочин, кони вставали на дыбы, грузовики переворачивались и горели, и алый сок человеческих тел надрывал трещащую от напряжения жизни бледную тонкую кожу.