Журнальный мир

В 1958 году из Москвы в Крым в село Листовое, в 25-ти километрах от Евпатории, к моей маме в гости приехала ее подруга, известная еврейская писательница Шира Горшман. В молодости они обе были коммунарками еврейской сельхозкоммуны «Войо-Нова».

Шира была в числе тех, кто приехал из Палестины, а моя мама приехала туда по комсомольской путевке с Украины. В коммуне они обе работали доярками. Спустя какое-то время Шира вышла замуж за московского художника М.Горшмана и переехала в Москву с тремя своими несовершеннолетними дочерями.

В Крым она приехала в творческую командировку по заданию журнала «Советиш Геймланд» («Советская Родина»), членом редколлегии которого состояла, собирать материал о бывшей коммуне и коммунарах. С моей мамой они не виделись более двадцати пяти лет и ничего друг о друге не знали. Шира рассказала маме о том, как сложилась её жизнь в Москве, как она стала писательницей, о недавнем замужестве младшей дочери Шламиты, мужем которой стал артист Иннокентий Смоктуновский.

Я слышал, как она сказала о нём:

– Он пока ещё малоизвестный актер, но чертовски талантлив. Поверьте мне – он станет знаменитым.

К её словам я отнёсся более чем скептически. Она почувствовала мою реакцию и, глядя мне в глаза, спросила:

– Что, не веришь? Вижу, что не веришь.

Я отвел глаза и смущенно пожал плечами:

– Время покажет, Шира Григорьевна.

– Вот с этим я согласна. Сейчас он в Ленинграде у Товстоногова готовит князя Мышкина в «Идиоте» Достоевского. Думаю, это будет бомба!

Фамилию «Смоктуновский» я услышал в тот вечер впервые, хотя к тому времени он уже успел сняться в эпизоде в фильме «Убийство на улице Данте» и в фильме «Солдаты» по повести В. Некрасова «В окопах Сталинграда», где сыграл Фарбера. Но в первом случае я его не запомнил, а второй фильм, ещё не видел.

Шира Григорьевна пробыла неделю. Читала нам свои рассказы и была в восторге от того, что я понимал язык идиш. Она обладала огромной эрудицией, мы с ней много беседовали о литературе, музыке, живописи и очень подружились. Она пригласила меня приехать в Москву, в которой мне ещё не доводилось бывать.

В конце этого же года в Ленинграде в Большом драматическом театре (БДТ) состоялась премьера спектакля «Идиот» со Смоктуновским в главной роли. В «Советской культуре» написали, что в театре Г.Товстоногова появился актер, который не играет на сцене, а живет на ней.

Вскоре на экраны страны вышел фильм Калатозова «Неотправленное письмо» с Иннокентием Смоктуновским в компании с Татьяной Самойловой, Евгением Урбанским и Василием Ливановым.

Когда через два года, летом 1960 года я приехал в Москву, имя Иннокентия Смоктуновского уже было на слуху. Все, кому посчастливилось увидеть его в роли князя Мышкина, единодушно отмечали, что Смоктуновский – это явление на театральных подмостках.

Шира Григорьевна вместе с мужем, известным московским художником Михаилом (Менделем) Ефимовичем и сыном Аликом, студентом техникума, жила в Бауманском районе Москвы, недалеко от метро «Бауманская», в переулке Посланников, дом № 7. Двухкомнатная квартира с мансардой располагалась на третьем этаже трехэтажного дома. Дом был деревянный, очень старый, с перекосившимися и трескучими половицами на лестничных пролётах.

Когда я приехал, меня поместили в мансарду, под самой крышей. Спал я на раскладушке. До переезда в Ленинград в мансарде жили Иннокентий и Шламита («Соломка», как он её называл). Здесь же родился их первенец Филипп.

На второй или третий день моего пребывания в Москве в мансарде появилась вторая раскладушка, и Шира Григорьевна сказала, что завтра из Ленинграда приедет Смоктуновский, которого пригласили сниматься в каком-то фильме. К вечеру следующего дня я вернулся из города и на лестничном пролете третьего этажа увидел спину молодого мужчины, который, наклонившись, чистил на ступеньках обувной щеткой туфли.

Бросились в глаза его белые носки, и мне почему-то показалось странным: черные туфли и вдруг белые носки. В провинции тогда такого ещё нельзя было увидеть. Он перегораживал мне дорогу. Я остановился, и в этот момент он, выпрямившись, повернулся ко мне лицом:

– Вы, наверное, тот самый Золя из Крыма, сын коммунаров. Ну, здравствуйте. Иннокентий, – представился он и протянул мне руку.

– Тот самый, – ответил я, пожимая его руку.

Шира Григорьвна пригласила нас к ужину.В мансарде между двумя раскладушками стоял небольшой журнальный столик.

На нём располагалось большое блюдо с сосисками, нарезанный бородинский хлеб, горчица, две тарелки, ножи и вилки.

– Я с дороги – проголодался, – сказал Иннокентий и сразу начал есть, а я несколько замешкался.

– Ну, что же вы, Золя? Не смущайтесь. Жрите сосиски, – и засмеялся своим характерным смехом. – Первый раз в Москве?

Я кивнул:

– Да.

– Вы приехали покорять Москву или знакомиться с ней?

– Конечно, знакомиться, – смутившись, ответил я, дожевывая сосиску. – Скажите, Иннокентий, а в каком фильме вы будете сниматься?

– Рабочее название «До будущей весны». Я буду играть сельского учителя.

Допив горячий чай, приподнявшись, потянулся и зевнул:

– Ну что, Золя, будем укладываться, завтра рано вставать. Съемки в Подмосковье, где-то на Истре.

Когда утром я проснулся, его уже не было – он уехал на съёмки. Несколько дней он не приходил ночевать, потом появился усталый и, как мне показалось, осунувшийся.

В мансарду вошла Шира Григорьевна, в руках она держала том Хемингуэя. Вся семья Горшман увлеклась чтением этого писателя. Увидев книжку, Иннокентий членораздельно произнес:

– К литературе страсть имея,

Купил я том Хемингуэя.

Прочел весь том до корки я,

Не понял ни хе-мин-гуя, – и зашелся заливистым смехом.

– Ну, как вам, Иннокентий, не стыдно, – начала его журить Шира Григорьевна.

– Не слушайте, Золя, его глупости. Лучше возьмите и прочитайте «Старик и море».

На следующий день Иннокентий был свободен от съёмок, и я слышал, как он по телефону договаривался с Евгением Урбанским о встрече. С ним они подружились на съемках фильма «Неотправленное письмо».

Незадолго до его ухода на встречу я, осмелев, рассказал ему, что увлечен театром и уже несколько лет играю в самодеятельном театре, показав альбом с фотографиями из спектаклей, в которых я играл. Когда он начал смотреть фотографии спектакля «Предложение» по Чехову, то начал долго, буквально до слез, смеяться. Я почувствовал себя неловко и уже пожалел, что показал их ему. Досмотрев альбом, он сказал:

– Нет, вы посмотрите! Какая искренность и как естественно. Без присущего многим профессионалам театрального пафоса и позерства, – и похлопал, как бы аплодируя.

Когда я уезжал из Москвы, то не решился попросить у него автограф, но он сам достал фотографию (кадр из фильма «Неотправленное письмо») и прямо на самой фотографии написал:

«Ну же, нажимайте, и все будет так, как Вы того пожелаете».

А на обратной стороне добавил:

«Золе в память о Московской мансарде и разных-всяких разговорах от И.С».

Попрощавшись с ним, я в тот момент ещё в полной мере не сознавал, с какой необыкновенной личностью и с каким гениальным артистом свела меня судьба.

Зная, что из Москвы я еду в Ленинград, он попросил меня навестить на даче в Комарово его семью – жену «Соломку» и трёхлетнего сына Филиппа, передать им привет, рассказать, что у него все в порядке. (В то время телефонной связи с дачным поселком не было.) В подарок Филиппу он передал игрушечный автомобиль «Волга».

Прошло много лет, но я хорошо помню, как Филипп обрадовавался подарку, а когда я уходил, попросил передать папе, чтобы он купил настоящую «Волгу».