Журнальный мир

Живу от снега и до снега…

Аркадий Кутилов

«Белое на белом»¹ – наиболее точный образ сибирской поэзии, утверждающий реальность существования поэтического пространства, заключённого в географические границы огромной части суши – от Уральских гор до берегов Колымы, сравнимой по площади с Северной Америкой. Погружаясь в безбрежные воды сибирской поэзии, мы волей-неволей улавливаем некую общую тональность – ту центростремительную силу, которая объединяет стихи сибирских авторов в единый поэтический текст. «Белое на белом» – кровь и плоть Сибири: мироощущение, рождающее гармонию поэтической строки, определяющее её ритм и плотность  – «как он дышит – так и пишет…».

«Белое на белом» – воплощение бесконечности и безвременности – заснеженное пространство от горизонта до горизонта, зима, длящаяся бесконечно долго: «Я родился и жил посредине зимы – /В океанских снегах, где холмы и холмы…»; «Пятый час пополудни./До горизонта – зима…»; «Морозы крепчали, и трещины в воздухе были видны./И казалось, не кончатся эти дни…» (Александр Ибрагимов). Первозданное пространство, которое не имеет начала и конца, внешнего и внутреннего, в котором нет жизни, но нет и смерти – только единая воля живого Бога – бесконечно длящийся миг «Да будет!». «Не моя воля, а твоя, Господи…» – отсюда приятие судьбы, какой бы она ни была, несуетливость, склонность к молчанию и любовь к тишине.

Первый снег. И прохлада. И воля.

И равнины нетронутый лист.

И гуляет по чистому полю

Звук, похожий на медленный свист…

(Владимир Иванов)

Сибирская поэзия набирает силу в советские 60-е, когда в печати появляются стихи таких ярких поэтов-реалистов, как Александр Плитченко (Новосибирск), Владимир Башунов (Барнаул), Михаил Небогатов, Игорь Киселёв и Виктор Баянов (Кемерово), которые крепко стоят на земле и чтут традицию обыденности.

За рекой талиновой, за мельницей

Земляникой крашены холмы.

Ввек ничто, казалось, не изменится –

Ни деревья, ни земля, ни мы…

(Виктор Баянов)

В 70-е врывается новое поколение поэтов, которое с интересом читает Пастернака, Мандельштама, Цветаеву, Заболоцкого, Лорку, Вознесенского, Евтушенко, Ахмадуллину, Окуджаву, цитирует строки Леонида Губанова: «Холст 37 на 37,/ такого же размера рамка./ Мы умираем не от рака/ и не от старости совсем…». Первое поколение сибирских бунтарей, которое ведёт творческий поиск во всех направлениях, ищет связи со столичной поэзией и, оставаясь в своей сибирской глухомани с изящным клеймом «космополит», упорно пишет «в стол» под негласным надзором КГБ. 70-е – это Анатолий Кобенков (Иркутск), Александр Казанцев (Томск), Игорь Гурьянов (Новокузнецк), Александр Денисенко (Новосибирск), Сергей Кузнечихин (Красноярск), кемеровские поэты Александр Ибрагимов и Николай Колмогоров. В 70-е из Томска выдворяют поэта Владимира Лосева, который сверяет свои навигационные карты с ломоносовскими временами: «Звезда к звезде, наверно, ближе,/ Чем к человеку человек…». В это же время чингисханствуют рождённые среди угольных терриконов Прокопьевска Владимир Берязев и Иосиф Куралов, уютно обживает время и старательно прописывает городское пространство Кемерова Сергей Донбай. Самобытность косноязычия и наивное христианство – основа творчества кемеровского поэта-печника Виталия Крёкова, выдохнувшего запоминающуюся строку: «Наша бедность граничила с Богом…». Книгу тайги пишет охотник и поэт из Барзаса Леонид Гержидович. Изломанно живёт талантливый кемеровский поэт Владимир Поташов – его небольшая книга издаётся только после смерти.

80-е – 90-е – эпоха прочтения Бродского, время поэтов-одиночек и самиздата. В Омске бродяжничает и бунтует поэт Аркадий Кутилов. В Новокузнецке мучительно пишет и не справляется с одиночеством Сергей Фофанов, а тонкий знаток и почитатель Бродского Руслан Сидоров собирает полные библиотечные залы. В 90-е кемеровский поэт Сергей Самойленко издаёт одну из самых адекватных книг конца столетия «Неполное смыкание век». Университетская публика с интересом слушает и с готовностью принимает новую поэзию, и первым кемеровским «королём поэтов» становится ни на кого не похожий Макс Уколов: «Девушки плачут берёзовым соком,/ а я говорю электрическим током…» В  90-е центр притяжения пишущей молодёжи Кузбасса – Мастерская «АЗ» Кемеровского университета. Здесь оттачивают своё мастерство молодые талантливые поэты Андрей Правда, Алексей Петров, Алексей Гамзов, Андрей Пятак, Дмитрий Мурзин. Мастерскую не единожды посещают и буквально завораживают своим блистательным чтением поэтессы Ольга Комарова из Томска и Татьяна Николаева из Новокузнецка.

Сегодня – другие времена, другие нравы: каждый, кто осмеливается назвать себя поэтом, свободно выходит к читателю через интернет и при желании всегда находит способ издать книгу. Однако это обстоятельство вовсе не отменяет саму поэзию – она узнаётся как тайнопись – как «белое на белом»:

И мотылёк, которому я снюсь,

и мотылёк, который снится мне, –

одна и та же солнечная грусть,

развеянная ветром по весне …

(Дмитрий Румянцев)

В Омске живут и пишут замечательные поэты – Юрий Перминов, Дмитрий Румянцев, Олег Клишин, Вероника Шелленберг, Сергей Денисенко, Андрей Ключанский. Восемь изумительных строк «Раскручивается локон/ и падает на висок./ Раскручивается кокон/ и падает на песок./День выстужен до предела/ черёмухой молодой./ Река. И нагое тело./ И ласточки над водой…» написаны также в Омске, автор – чуткая и ранимая Евгения Кордзахия. В Кемерово живут поэты Александр Ибрагимов, Андрей Правда, Андрей Пятак, Алексей Петров, Дмитрий Мурзин. В Красноярске  – Сергей Кузнечихин, Александр Ёлтышев, Рустам Карапетьян, Ольга Левская, Оксана Горошкина. В Барнауле – Михаил Гундарин, Владимир Токмаков, Фарида Габдраупова, Елена Ожич, Дмитрий Мухачёв, Константин Гришин, Елена Гешелина, умный и бесконечно талантливый Александр Строганов, написавший о Бродском: «…Клинопись, слог на коленях. Изнанка /Ближе расшитого звёздами неба,/ В токе предчувствия – привкус заклания,/ В токе сознания – корочка хлеба…». Томск – родной город Владимира Крюкова, Ольги Комаровой, Елены Клименко, Владимира Пшеничного, Анастасии Губайдуллиной; Абакан – Натальи Ахпашевой; Тюмень – Екатерины Володиной. В Иркутске живут Людмила Бендер, Олег Кузьминский, Светлана Михеева, Алёна Рычкова-Закаблуковская, Андрей Сизых. А Новосибирск сегодня – настоящее поэтическое пиршество – здесь пишут Александр Денисенко, Владимир Берязев, блистательно владеющий словом Борис Гринберг, вдумчивый и легко воспламеняющийся Станислав Михайлов, говорящий с небом поэт-подранок Юлия Пивоварова. Новосибирск – это ошеломляющая остро-бритвенная правда Екатерины Гилевой, по-новому звучащая поэзия Антона Метелькова, Павла Куравского, Сергея Шубы, Андрея Верхова, Олега Копылова, Виталия Шатовкина, Сергея Васильева, Ивана Полторацкого.

Магия белого: сколько бы поэт ни писал – перед ним всегда чистый белый лист. И сколько бы ни было поэтов в Сибири, сколько бы они ни писали, сибирская поэзия остаётся тайной – «белое на белом».

Снега упадут, а потом лежат.

Сосны стоят, будто их сторожат.

Дни коротки, а зимы злы,

растёт в поддувале запас золы.

И сколько быть морозам – бог весть…

Вспомнит Господь, что я где-то есть.

Пошлёт ангела навестить меня,

тот опустится на исходе дня

ниже крон сосновых в моём бору

в инее, приближенном к серебру.

Он найдёт мой дом, подлетит к окну,

не нарушит белую тишину.

Он увидит стол, он увидит печь

и меня, присевшего её разжечь.

Вот я подкладываю дрова,

вот пишу за столом слова.

Раз трещат поленья – тепло в дому, –

так он скажет Господу моему,

скажет, видел огонь на бересте,

скажет, видел знаки на белом листе.

И кивает Господь на слова его:

значит, ладно всё, значит, ничего.

Ветер, что слетит к сосняку,

принесёт божественную строку.

(Владимир Крюков)