Бесславно погребенные

Бесславно погребенные

(выручайте, милые!)

Крещенские морозы были крепки и жгучи, то и дело потрескивали в деревянных углах пригорода военного Полоцка 1942 года. Иной раз так трещало, что невозможно было понять, мороз это или одиночные винтовочные выстрелы. Мирные жители топили печи чем могли, поддерживая плюсовую температуру своих жилищ. Иногда старики в разговоре сетовали на лютый мороз да вспоминали советских бойцов, которым нелегко приходилось на фронтах большой России, Украины и Белоруссии. Более разговорчивые женщины исподтишка передавали друг дружке неизвестно откуда просочившуюся весть о том, что дали немцу по шее под Москвой так, что еле-еле ноги унес в обратном направлении. Хоть и говорили бабоньки об этом шепотом, а в глазах была радость да думка о том, что уже недолго осталось терпеть эту войну. Жителям Лозовки было известно, кто так их обрадовал. Однажды во время конвоирования в Спасс-городок очередной партии военнопленных один солдат выкрикнул стоящим вдоль дороги жителям города о том, что прижали хвост Гитлеру у стен столицы. За эти слова пленный расплатился жизнью, оставшись лежать на заваленной снегом обочине с прошитым насквозь молодым телом. «Шмайсер» конвоира, как показалось народу, долгое время плевался раскаленными пулями, пытаясь заставить замолчать солдата. В завершение фашист пнул уже бездыханное тело пленного, выругавшись при этом по-своему.

Подружкам Надежде Вороновой и Вере Макрецкой было по тринадцать лет, и они так же, как и взрослые, не могли привыкнуть к ужасам войны. Время заставило их смотреть на то, как очень часто разгружались эшелоны с советскими, плененными где-то на дорогах войны, солдатами. Девочки жили рядом с железной дорогой и совсем недалеко от их дома происходила разгрузка измученных, истерзанных воинов Красной Армии. Некоторых тут же у насыпи немцы приговаривали к смерти, избавляясь от лишней волокиты.

В то раннее утро, дыша в прижатые к лицу ладони, прикрытые рваными варежками, девочки опять стояли возле дороги, по которой вели очередную партию военнопленных. Надя держала подмышкой завернутые в тряпицу серого цвета пяток вареных картофелин, выбирая удобный момент передать кому-нибудь. Страх быть побитой конвоирами заставлял осторожничать, ибо девочки насмотрелись уже всякого, да и голодные взгляды истощившихся пленных парализовали так, что очень долго потом приходилось приводить нервы в порядок. Заметив приближающегося с боку колонны конвоира с собакой, девочки отошли подальше. Но через какое-то время их окликнули.

— Девочки, детки мои, подойдите поближе.— Надя и Вера переглянулись и, не сговариваясь, приблизились к говорившему, которого вели под руки двое других военнопленных.

— Верочка, я тебя узнал. Я из Светличищ, с отцом твоим дружили. Выручайте, милые, бегите в деревню, скажите моей Марии — может быть, успеет завтра забрать меня из плена еще живым. Зачем я немцам такой нужен: иду и падаю. Отдадут меня жене, они отдают иногда.

Надя, глядя на то, как измучен солдат, сунула ему за пазуху разорванной шинели сверток и успела при этом заглянуть в глаза. Она увидела там все: разочарование, безнадежность и стыд, страх, ненависть и унижение, а главное — пронизывающую насквозь боль, которая сразу пригвоздила к земле, сковала, сжала все хрупкое детское тело. Колонна прошла мимо, а Надя все стояла столбом, будто примерзла к обочине. Вера толкнула ее в бок:

— Что, подружка, делать будем? У меня валенки дырявые, пятки со снегом целуются, да и у тебя не лучше.

Надя молчала.

— Может быть, зайдем домой, намотаем побольше портянок на ноги, валенки-то большие, мамины. А там и побежим,— прострекотала Вера.

Надя пришла в себя.

— Если зайдем домой, то нас не пустят. До той деревни километров двадцать, а то и больше будет, да и дороги нет, наверное. Ладно, нечего тут раздумывать, хоть одного спасем, и то победа будет ближе. Побежали.

Девочки, взявшись за руки, прытко ринулись в сторону Светличищ. Минут двадцать бежали легко, потом по мере удаления от города сбавили темп, поскольку дорога сузилась, перешла в санный след. Уже через час дети шли, проваливаясь по колено в снег. По всему было видно, что на лошадях в сторону Полоцка дня три никто не ездил. Надя остановилась, поправляя сбившийся на лоб платок, спросила Веру:

— Верка, а если немцы попадутся, что скажем?

— Да чего им здесь прозябать среди леса и снега, у них и в городе дел хватает. А если и попадутся, скажем, что в деревню идем за картошкой, ведь у меня там тетка живет.

— Ладно, успокоила. Давай передохнем немного, да снег из валенок выгребем.

Девочки, поочередно поддерживая под руки друг дружку, перемотали портянки и снова двинулись в путь.

— А как мы найдем ту тетю Марию? — спросила Надя.

— Да знаю я, где она живет. Сундуковы, вроде, их фамилия. У людей спросим.

Не успела Вера сказать эти слова, как метрах в ста от них разорвался снаряд, со свистом пролетев над головами. Подруги остановились, не зная, что бы это значило. Когда разорвался второй, но уже гораздо ближе, дети бросились на снег. Разгоряченные быстрой ходьбой тела прошиб озноб то ли от страха, то ли от холодного снега. Глаза испуганно смотрели на оседающую снежную пыль. Третий снаряд разорвался метров за триста впереди от девочек.

— Ой, Верка, что это? Куда нам теперь — вперед или назад? Чего это по нам бьют, заметили, что ли?

— Не знаю, Надя, полежим еще немного, потом решим, что делать.

Еще добрых десять минут девочки маскировались в холодном снегу. И когда уже стали коченеть, Вера сказала:

— Немцы, наверно, для острастки палили. Может быть, тут какие-нибудь партизаны есть? Вот бы их найти, пусть бы пошли с боем, выручили всех пленных.

— Верка, Верка, что ты говоришь! Сколько тех партизан будет — горстка, а фашистов в сто раз больше. Пошли вперед,— решительно сказала Надя.

…Озябшие и измученные девочки пришли в дом Марии на исходе короткого январского дня. В избе было тепло, но лампы еще не зажигали, и поэтому не сразу Вера узнала тетю Марию, сидящую за столом с двумя детьми и матерью-старушкой.

— Здравствуйте,— сказала Мария.— Откуда вы такие будете?

— Ой, тетка Мария, это я — Вера Макрецкая с подружкой Надей. Из Полоцка пришли к вам. Сегодня среди пленных вашего мужа видели. Он попросил, чтобы вы забрали его завтра.

Мария хотела что-то сказать, но это ей удалось не сразу.

— Какой он, как выглядит? Не ранен? — тревожно встала со скамейки женщина.

— Знаете, тетка Мария, совсем плох. Два товарища вели под руки, еле ноги переставлял.

Мария заходила по избе, не зная за что схватиться и что предпринять. Потом спохватилась:

— Да что же это я, совсем голову потеряла… Садитесь к столу, поешьте картошки с кислой капустой. Тут еще и хлебушек остался. Ешьте, ешьте, а я сбегаю, спрошу насчет коня.

Съев по несколько картофелин с хлебом и капустой, дети, разомлев от тепла, прислонили головы к столу. Бабушка, заметив это, погнала их на русскую печь.

— Полезайте, ложитесь на тулуп и спите до утра.

Ночью Надя видела сон. Как они приехали в Спасс-городок, как комендант лагеря вывел им Василия Сундукова и на ломаном русском языке сказал: «Не воевайт против великой Германии», а Василий подмигнул Наде, усаживаясь в сани, мол, ничего, вот окрепну, так еще до Берлина дойду. Вот на этом самом месте и разбудила девочек тетка Мария, не дав Наде досмотреть сон. Сунув в руки по краюхе хлеба, сказала:

— Поехали быстрей, лошадь раздобыла.

До лагеря доехали часа за два. То, что увидели дети, их ужаснуло. Тысячи пленных советских солдат стояли под открытым небом. Десятки, а может и сотни трупов были свалены в кучу около забора из колючей проволоки. Мария пошла к воротам и долго о чем-то говорила с часовыми. Потом она стала выкрикивать в толпу военнопленных фамилию своего мужа. Кричала долго, со слезами на глазах.

— Васенька, где ты? Отзовись! Василий Сундуков, откликнись!

Ей никто не отвечал.

Умер, баба, твой муж. Сегодня ночью умер от мороза и побоев,— сказал, пробившись сквозь толпу к колючке, седой солдат. Отвези домой, хоть похоронишь по-человечески. Да и нас сразу помяни, доживаем последние дни.— Замолчал солдат, потом заговорил опять дрогнувшим голосом.— Ты-то хоть мертвого нашла, а мы без вести пропавшие да бесславно погребенные для своих жен будем. Помяни нас всех, матушка, да свечку зажги, если есть, а нет, так и лучинка сойдет. Да молитву не забудь прочитать — все легче на том свете будет. Сейчас мы тебе его погрузим на сани.

Окоченевшее скрюченное тело, которое было уже без шинели, пленные вынесли к воротам и под присмотром часовых аккуратно, словно боясь разбудить, положили на сани. Девочки видели слезы на глазах Марии, которая не могла произнести ни слова. Они попытались усадить ее в сани, но Мария замотала головой:

— Пойду рядом, пока город, а там уже вместе с ним поедем.

Натянув вожжи, она понукнула лошадь, и та пошла тихим шагом, Вера и Надя следом за ними. Молчаливое шествие до района Лозовки длилось несколько минут. Поравнявшись с домом, Вера и Надя стали прощаться:

— До свидания, тетка Мария. Извините, что так получилось.

Мария обняла обеих.

— Спасибо вам, милые мои, большое.— Потом, помолчав, добавила: — Мой-то Васенька хоть в свою землю ляжет, а остальные-то солдатушки, остальные…