Журнальный мир

Будущего юк¹

Рамиль бежал по белоснежному пляжу севастопольского побережья. Брызги моря летели ему в лицо. Он падал в теплую воду, вскакивал и, радостно хохоча, продолжал бежать. Ну и что, что он абсолютно голый! Ведь здесь, в Севастополе, его никто не знает! Вообще никто! Он наконец-то сюда приехал. И главное, приехал один. Без семьи. Без друзей. Без детей. Без родителей. И он счастлив! Счастлив бегать голым по белоснежному пляжу и падать в теплую, как подостывший растворимый кофе, воду. Это просто прекрасно. Вот бы так бегать всю жизнь, засыпая на берегу Черного моря, и просыпаться снова в Севастополе. А что ему мешает? Ведь он же может здесь остаться! И он останется. Пошло оно все к чертям! Он остается здесь, на прекрасном берегу Черного моря!..

— Рамиль. Рами-иль!

Твою ж мать! А где же Севастополь? Что это вокруг?

— Рамиль, Рифат звонил.

— Я на Черном море. Не трогай меня.

— На каком «море»? Обоссался, что ли? Рифат звонил.

— Дай мне докупаться.

— Вставай, дурень. Рифат тебя спрашивал.

Рамиль разлепил глаза. Да, не Севастополь. Совсем не Севастополь. Это его двухкомнатная хрущевка на Кузоватовской. Та, что он получил тридцать лет назад от УАЗа и в которой теперь доживает свой гребаный век. Вместе со своей гребаной женой. Ладно, хоть без гребаных детей, которые разъехались по своим женам и мужьям.

— Чего он хотел?

— Спрашивал, пойдешь ты на ифтар² или нет.

— Скажи, что не пойду.

— Он перезвонит.

— Пошел бы он в жопу. Вместе со своим ифтаром, ваххабит хренов.

— Ваххабиты не бухают.

— А это ваххабит-алкоголик.

Рамиль сел на кровати в одних трусах и растер руками лицо. Пообещаешь по пьяни всякой фигни, а кто-то ее всерьез воспринимает.

— А ты — просто алкоголик.

— А я — просто, — промурлыкал под нос Рамиль. — Я просто…

Он натянул на себя треники, майку с Путиным в черных очках и залез ногами в сланцы.

— И куда ты собрался? Позавтракать со мной не желаешь? Я вообще-то еды приготовила.

— Не желаю, но чаю попью. От еды я блевану.

Ингрида, жена Рамиля, достала из хрущевского холодильника банку соленых огурцов и, ловко вскрыв открывашкой, сунула ее под нос мужу и, отдернув руку, проговорила:

— Завязывать не собираешься, пьянь? Тебе до пенсии маленько, а ты синячишь, как боров.

— Нет, не собираюсь.

— Молодец. На, хлебай рассол.

Рамиль присосался к банке и, едва не подавившись огурцами, выхлебал всю жидкость, что была в ней. Жить стало лучше. Жить стало веселее. Ингрида, медленно и тщательно прожевывая омлет, смотрела на мужа.

— Что-то поздно тебя кризис среднего возраста накрыл.

— Ты это каждое утро будешь говорить?

— А я уже говорила?

— Да, вчера и позавчера.

— Ну, забыла. У тебя алкоголизм. У меня склероз.

Прожевав остатки омлета и прихлебнув их растворимым кофе, Ингрида, теперь уже серьезно, спросила:

— Может, тебе отвлечься? Может, заняться чем? Татарский выучить, например.

— Всю жизнь три матных слова на нем знал, а теперь выучу. Ага, конечно. И кто меня научит?

— Вообще-то я. Как погляжу, у тебя тоже склероз.

— Да нет у меня ничего. Ни склероза. Ни интереса. Мне вот Севастополь сегодня приснился.

— Ты же там не был.

— Нет. Вано как-то рассказывал на пьянке, как там красиво, и все такое.

— Ну, давай съездим туда.

Рамиль опустил взгляд в стол. Посмотрел в окно. Прихлебнул подостывший, как севастопольское море, кофе.

— Нет. Я пойду. У «Москвича» свечи барахлили. Ты телефон зарядила?

Ингрида толкнула к нему мобильный и, уже не обращая внимания на мужа, включила телевизор, висевший в углу. Очередная попытка сделать субботу днем семейного общения² провалилась.

Рамиль вышел в свой гребаный двор. Утро было не раннее, на скамейках уже паслись гребаные соседи. Вот Михандрий к нему плетется. Полтинник занимать будет.

— Здорово, Рамиль, — одновременно прогнусавил и прохрипел Михандрий. — Дай полтос до понедельника.

— Нет. Ты же никогда не возвращаешь.

— И что? Ну, дай полтос. Сам знаешь, как по субботам трубы горят.

— Знаю, потому и не дам. Самому нужнее, — отвечал Рамиль.

— Ну, пошли вместе возьмем.

— Михандрий идет на хрен. А Рамиль идет по делам.

Михандрий на такую формулировку обиделся, но ненадолго. Рамиль посмотрел ему вслед. Это существо уже нашло более сердобольную душу в лице бабки, имя которой Рамиль за тридцать лет так и не выучил. Он перевел взгляд в дальний конец двора. Там стояла «скорая», а из приоткрытого окна вроде как доносился вой. Что там за хрень? Опять кто-то «того»? Рамиль небыстро проследовал в ту сторону. К его подходу врачи уже выносили нечто, полностью закрытое простыней.

— Это кто? — поинтересовался Рамиль у деда Паши.

— Ильдус. Вчера вместе, что ли, бухали?

— Угу, — промычал Рамиль.

— Дрянь, что ли, какую?

— Да нет, водку нормальную. В «Гулливере» брали.

— Значит, сердце. Он старше тебя был?

— На два года младше.

Из подъезда темной тенью вышла Фанися, жена Ильдуса. Рамиль часто задумывался над странностью их семьи. Ильдус был страшным бухариком, но в какой-то момент начал корчить из себя великого блюстителя шариата, хотя «Корана» никогда в руках не держал. Зато знал, что жена должна в хиджабе ходить. Вот и сейчас, он уж все, а Фанися в хиджабе.

— Привет, Фанися.

Женщина посмотрела на Рамиля пустыми глазами, ничего не сказала. Рамиль не умел читать мысли, но на секунду в глазах Фаниси мелькнуло явное: «Чтоб ты сдох!»

— Как скажешь, Фанися.

«Скорая» увезла мертвого мужчину и его еле живую жену, а Рамиль обогнул дом и зашел в небольшой магазин. Еще выходя из квартиры, он не знал, что купит, но сейчас определился.

— Марина, мне две бутылки водки. И банку огурцов.

— Деньги сразу.

— Ну, это самой собой. Вчера же зарплата была. А, и пакет не­прозрачный. И зажигалку еще. И сигарет две пачки. Самых дешевых. И шпрот банку. Вроде все.

Рамиль кинул на прилавок две по пятьсот, утаенных от Ингриды за притолокой подъезда.

Шаркающей походкой он вышел из магазина и, закурив, встал на крыльце. Вот, вроде бы май. Тепло. Птички поют. Листья на деревьях распускаются. Скоро лето. Можно на пляж поехать. Хотя бы на Свияжский. Не Севастополь, конечно, но позагорать-то можно. На сиськи девок молодых там можно посмотреть. Если без жены поехать. Хотя с кем? Раньше вот с Ильдусом ездили. Иногда даже с «бальзаковскими дамами» замутить получалось. «Вдали от жен, в кустах Свияги³». Ильдус же еще и поэтом был. Вот он как-то стишок про их похождения и сочинил. Теперь он вряд ли туда поедет. Не одному же. Не с женой же этой гребаной ехать.

Рамиль, шаркая сланцами, добрался до гаража. В полумраке, освещенном обосранной мухами лампочкой, он открыл всю закуску. Достал из «Москвича» засаленный стакан. Включил в магнитоле Дюмина. Больно уж его Ильдус любил. Хороший он все-таки был человек. Сколько они с ним провернули на пару! Наверное, запчастей, которые они с завода вынесли, на целую автоколонну хватило бы. Эх, если бы все эти деньги в дом, а не на бухло и шалав! Богачами были бы. Зато — о чем было бы вспомнить? А так, сколько они девок перетрахали в этом гараже, вот в этом самом «Москвиче». А главное, жены ведь ни о чем не догадывались. Ингрида вот точно не догадывалась. Она думала, что они здесь только бухают. Ладно…

Рамиль переместился с верстака, на котором пил первую бутылку, за руль «Моквича». Только он выпил полстакана, как позвонила гребаная жена.

— Ты где пропал? Свечи спиртом залило?

— Немного, — промямлил Рамиль.

— Ты слышал — Ильдус умер.

— Да.

— Когда хоронить будут, в курсе?

— Нет.

— Ты его, что ли, поминаешь?

— Нет. Чего мне его поминать. Я просто задремал. Скоро дома буду.

— Ну-ну, задремал. Если меня дома не будет, я у Фаниси. Помогать буду.

— Ну. Ладно. Давай.

Рамиль вкинул в себя еще. Начал тихо подпевать Дюмину. Так, а ведь в бардачке должен валяться насвай. Рамиль пошарил и действительно нашел пакет с темно-зелеными шариками. Закинул немного под язык и, сплевывая на пол гаража, продолжил подвывать шансонье и вспоминать благодатные времена своей молодости. От насвая накрыло еще сильнее. Он выплюнул остатки и налил еще. Выпил без закуски. А, собственно, что ему теперь делать на земле? Жену он не любит. Детей тоже. Когда-то всех их любил, но потом понял, что они ему только жизнь портят. Мешают свободно и счастливо жить. Вот Ильдус не мешал. С ним было весело. До последнего дня.

— Ильду-у-ус, братка. Ну, как так-то, — начал выть пьяный в хлам Рамиль.

Еще одна рюмку отправилась внутрь, обжигая пищевод и добавляя помутнения. И что вот он сейчас? Ну, вернется? Там эта грымза — утю-тю, утю-тю. Попей рассола, покушай котлет. Татарский она знает…

— А я вот не знаю, и хрен ли!

Рамиль кулаком ударил в лобовое стекло. Из пораненных костяшек выступила кровь.

— Твою мать!

Он облизал кулак, и собственная кровь подействовала на него сильнее, чем водка. Глаза стали красными. Он выскочил из машины, схватил монтировку и сбросил ею все, что лежало на верстаке.

— Пошло все к чертям поганым!

Рамиль схватил канистру с бензином, стоявшую в дальнем углу, и принялся поливать из нее «Москвич».

— В Севастополь она, тварь, захотела! Я тебе устрою Севастополь! Ты мне за Севастополь еще ответишь! Я на заводе целыми днями, а она с петухами какими-то по ресторанам, — нес несусветную чушь Рамиль, в мозгу которого творилось черт-те что.

Он уже собрался чиркнуть зажигалкой, но водка, насвай и бензин наконец-то свалили немолодого, но все еще жилистого алкоголика. Рамиль выпустил из рук канистру и сел, прислонившись к двери гаража.

— Я вам всем… Я… Ильдус, братан… Я тебе…

Рамиль замолчал. Рамиль уснул.

Он бежал по белоснежному севастопольскому пляжу. В лицо ему летели брызги соленого Черного моря. А над пляжем, морем и Севастополем разносились какие-то невероятные благоухания. Он вдыхал их и все никак не мог надышаться. Он готов был упасть в теплое, солоноватое крымское Черное море и дышать этим воздухом! Дышать! Дышать!

В кармане завибрировало, запели «Люберцы» Дюмина. Звонила Ингрида.

— Ты куда пропал? Ты живой вообще?

— Живой, — выдавил Рамиль через силу из-за невероятной головной боли. — Приду сейчас. Я в гараже.

— Ночь вообще-то на дворе. Ильдуса завтра хоронят. Я от Фаниси пришла уже. Поминки у нас в кафе будут. Вынос в 11:00. Иди домой. Тебе еще помыться, побриться.

— Да-да, иду.

Рамиль вышел на улицу. После бензинового духа свежий майский ветерок освежил не хуже ледяной воды. Рамиль достал из кармана пачку мятых сигарет. В руке вдруг проснулась боль от порезов.

— Вот я идиот, — кашлянул он и закурил сигарету.

Рамиль уже закрывал гараж, но вспомнил, что не закрыл двери машины. Вдруг кто залезет в гараж и угонит его старый «Москвич»? Хотя кому он нужен, к тому же с разбитым стеклом… Ну ладно, закрою. Рамиль зашел в гараж. Еще и свет не выключил. И стакан нужно спрятать. И сигарета погасла. Одной рукой Рамиль убирал в бардачок стакан, другой начал чиркать зажигалкой…

В Севастополе жаркое солнце…