Журнальный мир

В прошлом году мне удивительным образом выпало провести время карантина на Николиной горе, в доме, что стоит напротив дачи Никиты Сергеевича Михалкова. Кто там сейчас живёт, сказать не могу (забор высок), ну да это и неважно. Я давно собирался написать о творчестве Никиты Михалкова, и лучшего случая (а, можно сказать, и повода) мне уж точно не представится.

Это будут заметки внимательного зрителя, не более того. Я не критик и не собираюсь рассуждать, что хорошо, а что нехорошо в фильмах Михалкова. Я всего лишь хочу сказать о том, что мне кажется наиболее интересным и ценным в его работах. А также о том, почему они вызывают столь яростный протест.

1

Кинорежиссёр, на мой взгляд, самая сложная из творческих профессий. В кино конечный результат зависит от сотен людей и тысячи причин, поэтому здесь так ощутима разница между «что хотел сказать автор» и «что сказалось им». Впрочем, таковы правила, известные каждому, кто «пускался на дебют»: оценивают не намерения, а то, что видно на экране.

Оставить цельное наследие – задача недостижимая даже для писателя (а он меньше всего подвержен власти обстоятельств). Вот и фильмография Никиты Михалкова, безусловно, неравнозначна. Но у него как у художника есть такие черты, по которым всегда и безошибочно можно определить авторство.

Начнём, как полагается, с Аристотеля. Великий грек считал, что искусство – одна из форм познания действительности (пересказ мысли философа, может быть, вольный, но по сути точный). Именно этот подход Никиты Михалкова к творческой деятельности мне чрезвычайно дорог. Он никогда не снимал ни коммерческого, ни фестивального кино. Своими фильмами он поднимает общественно важные вопросы, пытается разобраться (иногда более, иногда менее удачно, но это уж другое дело) в том, что происходит вокруг. Путь сложный, конечно, чреватый набитыми шишками, но честный по отношению к искусству.

Бешеное неприятие всего, что делает Никита Сергеевич Михалков, свойственное либерально настроенной публике, – особый феномен. Не надо думать, что к творчеству это не имеет отношения. Напротив. Даже самые раздражающие черты характера были бы терпимы, если бы он говорил о другом или хотя бы иначе. Так что разгадку вызываемой им ненависти надо искать именно в фильмах.

2

Есть в фильмах Михалкова две темы, которые мне особенно близки (почему я, собственно, и хочу о них поговорить). Я бы их сформулировал так:

• Как мы профукали Россию

• Как я профукал свою жизнь

Тем этих Никита Михалков касается постоянно, говорит откровенно и, я бы сказал, безжалостно. Вообще, если бы у нас не было всё перевёрнуто с ног на голову, то как раз Никиту Сергеевича Михалкова и следовало бы назвать художником либерального толка. А попытки сделать из него этакого охранителя и мракобеса – это либо невежество, либо злонамеренность. Или, что скорее всего, и то, и другое сразу.

3

История России двух последних столетий – объект многолетних художественных исследований режиссёра. И вопрос «как всё это случилось?» - он же не только в «Солнечном ударе» звучит. Можно сказать, для Михалкова это вопрос вопросов.

«Неоконченная пьеса для механического пианино», «Раба любви», «Несколько дней из жизни И. И. Обломова», «Утомлённые солнцем», «Солнечный удар» - всё это попытки понять, как могла рухнуть величественная и могучая Российская Империя. Сорок лет Никита Михалков стремится разгадать загадку русской катастрофы ХХ века, и, на мой взгляд, многого достиг на этом пути.

Проходит время, меняются оценки исторических событий и произведений, в которых они отражены. Мы можем восхищаться тем, как сделаны фильмы Михаила Ромма, но и «Ленин в Октябре», и «Ленин в 1918 году» мало могут помочь в понимании того, что реально происходило в ту пору. С Никитой Михалковым подобного не случилось. Его фильмы не нуждаются в современной редакции, и это стоит отметить: такое редко бывало в нашем донельзя политизированном кинематографе. Собственно, одна из причин ненависти, которую он вызывает среди либеральной элиты, в том и заключается, что ему, в отличие от многих, удалось обойтись без двоемыслия.

Можно возразить: нельзя равнять 30-е и 70-е годы. Так я и не равняю. Я исключительно о двоемыслии, которое в 70-е вовсе не было условием выживания. Вы можете не любить фильмы Михалкова и его самого, но нельзя не признать, что он-то как раз с годами не поменял своего мировоззрения.

4

«Утомлённые солнцем» не противоречат «Рабе любви». Да и вообще исторические работы Никиты Михалкова – это скорее повесть с продолжением, а не разные повествования. Если так воспринимать их, становятся понятны и переклички, и умолчания, и вопросы, будто бы повисшие в воздухе.

Помните, в «Утомлённых солнцем» Котов спрашивает: «Вас послушаешь, какая же у вас жизнь-то была хорошая… Что же вы тогда её не защитили-то, ребятки?» Резонный вопрос. Надо признать: в нужную минуту одни не смогли, другие не захотели, а третьи вообще перешли на сторону революции. Общество раскололось - и погибло. В полном соответствии с евангельским «дом, разделившийся сам в себе, не устоит».

Герои фильмов «Неоконченная пьеса…» и «Раба любви» - в сущности, милые люди. Вызывающие если не симпатию, то жалость. Но вообще-то именно эти два поколения милых людей проболтали страну. Они, конечно, что-то чувствовали, но думали, опять же, по словам Котова, что «всё как-то само рассосётся». Само собой не получилось…

Михалков относится к ним сочувствием, без насмешки. О чём говорит и выбор актеров. Да, Серж Войницев – недалёкий человек, и, вероятно, прав Платонов, называющий его пигмеем, погрязшим в безделье. Но роль отдана Юрию Богатырёву, одному из самых обаятельных артистов своего поколения. Как презирать такого Войницева? Или вот ещё, мой любимый персонаж из «Рабы любви» - Иван Карлович, бухгалтер. Готлиб Ронинсон в этой роли трогает до слёз. За несколько секунд экранного времени он играет всё – и то, что прежней России больше не будет, и то, что его жизнь – кончена. Он плачет от страха, а зритель – от жалости.

Да, этих людей безмерно жаль, и всё-таки их уход (а вместе с ними и уход всего прежнего уклада) – неминуем. Кто-то уцелеет, и мы узнаем их в котовских приживалах. Котов относится к ним со снисходительностью победителя. Это тоже обидно, но они уж притерпелись. Коли Бог дал жизнь, надо жить, куда денешься.

Никита Михалков любит ту, потерянную нами Россию. Но это любовь трезвая. Любовь человека, знающего о ней не по carte postale. Разумеется, можно зажмуриться и наморщить носик от умиления: как всё было прекрасно. И огорчённо вздохнуть: а потом пришли злые большевики (жидомасоны, немцы) – и всё испортили. Так можно, конечно. Только для этого необходимо соблюсти одно условие: не читать русской классической литературы. Не читать Бунина, Чехова, Глеба Успенского, Лескова, Некрасова, Салтыкова-Щедрина. Русская литература («святая», по слову Томаса Манна) говорила о несправедливости и учила деятельному состраданию. Её уроки не были выучены русским обществом.

Каждый внёс своё в копилку разрушения. Доктор Трилецкий не хочет трястись к больной по отвратительным дорогам. Батюшка просит 10 рублей за освящение крестика. Щербук говорит о презрении к чумазым, сидя за столом, оплаченным Петриным, из простых. Молодой учитель из Петербурга объясняет ученикам, что Бога нет, а человек произошёл от обезьяны. По отдельности – мелочи. Но одно тянет за собой другое и тянет на дно. По-моему, очень ясный и объективный взгляд режиссёра на наше прошлое.

5

Крах страны страшен. Но страшен и крах человека. Тема пропавшей жизни – самая русская и самая что ни на есть михалковская. Не любовница ушла к любовнице, не начальство душит, а вот именно что жизнь прошла неизвестно зачем. Это и есть, по Михалкову, подлинная трагедия.

Великий пастырь Антоний Сурожский говорил: «Мы должны задумываться над жизнью и над собой. Над жизнью – какой её Господь задумал для нас, и над собой – какой мы эту жизнь сделали». Это сложно, не хочется, да и не приучены мы соотносить своё существование с замыслом Божьим. Но без этого как понять, зачем вообще живешь?

Именно здесь, в расхождении по самому сущностному вопросу о свободе, и проходит ещё одна линия разлома между режиссером и либеральной элитой. Трагедия не там, где человек не волен делать, что хочет, а там, где его свободная воля противоречит Божьему замыслу. Он заходит в тупик не потому, что ему чего-то не дают, а потому что лишен цели и служения.

Человек, растративший своё время – постоянный персонаж Михалкова. Есть яркие эпизоды – Вовчик (Иван Бортник, «Родня»), таксист (Сергей Гармаш, «Двенадцать»). Есть фильм «Без свидетелей», где герой Михаила Ульянова, имеющий всё, о чём мог мечтать обыватель начала 80-х, буквально «рассыпается» у нас на глазах. Положение, благополучие – есть, а за душой – ничего. Да и жива ли она вообще, душа?

О двух фильмах я хотел бы сказать особо. «Несколько дней из жизни И. И. Обломова» – это, на мой взгляд, реквием попусту прошедшей жизни. Ум, талант, будущность – всё загублено. И дело не в лени. (Во всяком случае, не только в лени). Илья Ильич – человек с определённым мировоззрением, даже идеями. Он не хочет жить по правилам, принятым в обществе и необходимым для успеха. Но ничего своего, взамен, у него нет. И получается такая нелепая и трагичная форма протеста: лежу на диване, ни в чём не участвую. Если учесть, что фильм вышел в конце 70-х, посыл режиссёра читался очень ясно.

Можно, разумеется, сказать, что всяк волен распоряжаться тем, что ему дано, в том числе и жизнью, по своему разумению. Можно. Если не задумываться, Кем дано.

Закончить разговор на эту тему хочу сценой из «Неоконченной пьесы…» - на мой взгляд, одной из самых сильных во всём российском кинематографе. Я впервые увидел этот фильм, когда мне было двадцать лет. И по сию пору помню, как страшен мне был отчаянный крик Платонова: «Мне тридцать пять лет… А я ничего в вашей проклятой жизни не сделал… Ничего!»

Всё, как полагается у Чехова: вроде бы ничего не происходит. Обычные люди: болтают, обедают, и вдруг ясно становится, что ничего уже не будет и ничего нельзя изменить. Это и смолоду страшно, а уж на исходе дней – подавно.

6

Думаю, фильмы Михалкова с каждым годом будут всё более темны для зрителя. Говорю об этом с сожалением и уверенностью. Никита Михалков вырос на русской классике. Он прекрасно знает живопись, музыку. Многие его метафоры, ассоциации рождаются от глубокого знания искусства. Но это и зрителю предъявляет требования.

Тут уместно вспомнить Цветаеву, говорившую, что чтение – это разгадывание, толкование, извлечение тайного, оставшегося за строками, а потому «если устал… - значит, хорошо читал и – хорошее читал».

Дело не в том, что искусство – ребус. Но ведь действительно, не зная Писания, не поймёшь Пушкина. Да, собственно, вся русская литература – литература христианская в своей основе. Если не помнить об этом, то и Достоевский – просто мастер психологического детектива.

Можно сказать, что подобный подход – прошлый век, и это будет правдой. Мы живём в опасное время, когда задачей школы становится не развитие, а социализация. Научи жить в обществе: подчиняться закону, делать заказ, расплачиваться, голосовать, – и довольно.

Михалков своим творчеством противостоит этому сползанию в пещеры. Понятно, силы неравны, но, помните, Мелузов говорит у Островского: «Я просвещаю, а вы развращаете… Вот и давайте бороться: вы своё дело делайте, а я буду своё».

Фильмы Никиты Михалкова безукоризненно логичны. Но простота их обманчива. Я бы остерёгся говорить, что мне всё понятно. Так бывает, когда считываешь только первый уровень. А у Михалкова везде достаточно сложный и неявный ассоциативный ряд, требующий, снова скажу, серьёзной подготовки.

У меня нет исследовательской задачи, и я не собираюсь подробно разбирать художественные приёмы Михалкова. Я всего лишь хочу обратить внимание читающих эти заметки на многозначность его образной системы.

7

Мало кто умеет так снимать русскую природу, как Никита Михалков. Он всегда долго, придирчиво ищет натуру, потому что пейзаж для него – действующее лицо, а не место действия. Но ведь пейзаж в михалковских фильмах – это не просто красивый, хорошо простроенный кадр. Это кадр, простроенный в соответствии с традицией русской школы живописи. Традицией Нестерова, Левитана, Сурикова. Возьмите любой альбом, поставьте любой фильм – и вы увидите, что это так. Сознательное это или интуитивное решение – не знаю. Знаю, что оно не случайно.

Как не бывает случайным в фильмах Михалкова и музыкальный ряд. Вообще, надо сказать, музыкальное решение кульминационной сцены – фирменный знак его кинематографа. В самый драматический момент «Неоконченной пьесы…» (ночная сцена) звучит ария Неморино из оперы «Любовный напиток» Доницетти. Вообще-то «Любовный напиток» – комическая опера. Там никаких страданий не предполагается. Но… Двое влюблённых, Неморино и Адина, дразнят друг друга, играют в «люблю – не люблю». Всё вроде бы должно закончиться хорошо, но тут происходит что-то странное: Неморино вдруг начинает верить в то, что возлюбленная и правда его не любит. Он верит в это и – умирает. Никак иначе не скажешь об Una furtive lagrima (может быть, самой гениальной из всех оперных арий). Да, это ария человека, который умирает. В этой музыке слышится боль невозвратимой потери, что удивительным образом рифмуется с событиями фильма. Не слишком умные и глубокие люди. Мелкие переживания, страстишки. И Платонов – вдруг всё это осознавший и задыхающийся от невозможности дальше жить.

Если всего этого не знать, то видишь, что Платонов страдает под очень красивую музыку. Но, согласитесь, лучше знать.

Музыкальная тема «Солнечного удара» - ария Далилы из оперы «Самсон и Далила». Резонно задаться вопросом: почему именно она? Думаю, дело в том, что «Самсон и Далила» - опера о предательстве. И о том, что обманутый герой только своей смертью может искупить вину. Далила клянется в любви, но для того лишь, чтобы погубить Самсона. «Мое сердце открывается звуку твоего голоса», – поёт она, и каждое слово – ложь. По-моему, знать это – важно для понимания общего замысла фильма. (Ведь не о любовной же истории тут речь).

Ещё одна важная особенность фильмов Михалкова: содержание их никогда не ограничивается литературным первоисточником. Вот, скажем, в «Неоконченной пьесе» упоминаются Глеб Успенский и Николай Лесков – как возможные авторы рассказа, будто бы прочитанного где-то Платоновым. История о студенте, которого забыла девушка, студенте, поначалу страдавшем, а потом ставшим «обыкновенным шеловеком», - это уж скорее «обыкновенная история», ни Глеб Успенский, ни Николай Лесков тут ни причем. Но имена их возникают не случайно – это авторы, много и с тревогой писавшие о разломе русского общества. Вот бы читать их внимательно!

Интересен с этой точки зрения и «Солнечный удар». Чтобы понять, про что этот фильм, мало прочесть Бунина. Великий писатель был несравненным мастером рассказа о любви, это бесспорно. Но он следовал чеховской традиции, всегда чуть ироничной. Для понимания надо помнить и об этом, и о прежних обращениях режиссёра к Чехову. Что касается крымской части фильма, описания страшных событий периода гражданской войны, очевидно, что Михалков опирался не только на «Окаянные дни». Он непременно должен был перечитать и «Солнце мертвых» Ивана Шмелёва, и «В тупике» Викентия Вересаева. Уж не говорим о публицистике тех лет, мемуарах, исторических документах. То же самое полезно сделать и зрителю михалковского фильма.

У Никиты Михалкова не бывает ничего случайного, досконально не проверенного. Известна его скрупулёзная точность в деталях быта, за какое бы время он ни взялся. Причем точность его не носит намеренного, натужного характера, как это частенько бывает с другими режиссёрами. Для него это просто основа профессии, не более. Во второй части «Утомлённых солнцем» показана жизнь на войне, именно жизнь, а не бесконечные сражения. Тут, конечно, военный быт важен, потому и воспроизводится подробно. Только в одном случае Михалков особо задерживает внимание зрителя на деталях интерьера – в фильме «Пять вечеров». Но там это более чем оправдано – такой показ рассказывает о послевоенном времени лучше, чем толстый том воспоминаний.

Не секрет, что актёры любят сниматься у Михалкова, и, на мой взгляд, по двум причинам. Во-первых, участие в фильме Михалкова – это справка о профпригодности. Во-вторых, он всегда точно знает, чего хочет от актёра, и это помогает им добиваться успеха. Очень многие свои лучшие роли сыграли именно у Никиты Михалкова: актёры такое ценят.

8

Есть у кинематографа Михалкова еще одна особенность, о которой я бы хотел сказать отдельно. Его фильмы с полным основанием можно назвать энциклопедией русской жизни. Как одевались, как обедали, как разговаривали, как устраивали дела, как просили, как объяснялись, что держали на письменном столе, – всё это можно узнать из его фильмов. А еще – как ходили, как садились, как резали мясо, как ставили свечку, что такое русский жест. (Всё время вспоминаю Платонова, бегущего по лестнице и поднимающего руку – очень знакомо).

Не сомневаюсь, по Михалкову будут изучать русский быт и обычаи XIX – начала XX века. Его фильмы – настоящее учебное пособие и для тех, кто интересуется русской историей, и для тех, кто учится кинематографу. Однако могу предположить, что именно эта энциклопедичность является фактором раздражающим, особенно для тех, кто видит в России этакий плюсквамперфектум.

Нет, не давнопрошедшее. Михалков показывает народ, говорящий на своём языке, живущий ныне и собирающийся жить дальше, и не в этнографической деревне, а на своей земле. И понятие «русская цивилизация» для него не художественный образ, а то, что реально существует.

Никита Михалков заявляет себя русским художником. И сегодня именно он является безусловным символом, олицетворением русского искусства.

Игнорировать его, учитывая очевидный вклад в мировую культуру, сложно. Остаётся ненавидеть.

Мудрый Василий Сухомлинский говорил, что «патриотизм – чувство самое стыдливое и деликатное». Но любить да помалкивать, предпочитая дела – это одно. А быть равнодушным и кривиться от одного упоминания Родины – нечто совсем другое. Разумеется, никто не обязан любить своего Отечества. Но к чему же гордиться своей нелюбовью? К чему публично выступать, как подданный другого государства? Это уж чересчур, не правда ли? Что ж тут удивляться расхождению русского художника и самой что ни на есть передовой либеральной общественности. Тут точек соприкосновения совсем нет.

9

Принято считать, что с годами поэтическая мышца слабеет. Метафоры становятся не такими ослепительными, как раньше. Спору нет, время обмануть нельзя, искры высекаются всё реже. И всё-таки образное мышление - оно либо есть, либо его нет. Любителей симулировать у нас пруд пруди, но как сопоставишь их работы с михалковскими, сразу вспоминается Флор Федулыч Прибытков: «Не то, разница большая…»

Ярких образов в фильмах Михалкова, от ранних до нынешних, предостаточно, но я хочу сказать о двух, особенно мною любимых. Первый – из «Нескольких дней…», сцена встречи с министром (блистательный дуэт Кадочникова и Богатырёва). Помните, когда Штольц замечает, что Обломов, которого он взял с собой к министру, засыпает, он вдруг перебирает каблуками, и тот, от неожиданности, делает то же самое. Этот неожиданный перепляс будит Обломова. Ярчайшая вспышка! И второе: Котов тянет своё знаменитое «У-у-у-у». Тянет, тянет, и ты вдруг понимаешь, что всё он почувствовал, знает наперед, что ждёт его, знает, хотя и не хочет в том себе признаваться.

Всё это такие вещи, которые не придумаешь. Это должно само родиться. В том-то, еще раз скажу, и разница…

Прошу понять меня правильно. Я никоим образом не считаю себя безоговорочным поклонником творчества Никиты Сергеевича Михалкова. Я готов говорить по существу, готов говорить о тех художественных решениях, которые кажутся мне неудачными. Но ведь никакого разговора по существу нет, есть неистовая брань, вызванная глубочайшими идейными расхождениями между художником и теми, кто присвоил себе право именоваться интеллектуальной элитой.

Чтобы бесконечно упрекать Михалкова в том, что он ведёт себя, как барин, нужно чувствовать себя холопом. Но разве это его проблема? Да, он сам решает, с кем говорить, кому и как отвечать. Ну, что ж. Его внимание надо завоевать. Не хочешь – не надо.

Особенно мне смешны упрёки Михалкову в том, что он любит власть. Интерес художника к власти – тема настолько же старая, как и само искусство. Но, товарищи дорогие, тут если на что и обращать внимание, так на то, что Михалков, не для себя, а для сановника считает честью общение. В этом уж скорее гордыню можно усмотреть. И ставший притчей во языцех фильм «55», пожалуй, в большей степени факт биографии Путина, чем самого режиссёра.

В либеральной среде давно стало хорошим тоном ужасаться всему, что говорит и делает Михалков. Его оскорбительно именуют «бывший режиссер». Нисколько не собираюсь вступать в спор по этому ничтожному поводу. Просто замечу, что «бывшим» Никиту Михалкова именуют люди, вовсе не бывшие. Не оставившие сколько-нибудь заметного следа ни в одной области. Вероятно, это и есть та основная причина, что побуждает их сопровождать каждое слово режиссера зубовным скрежетом.

10

Блоку принадлежит удивительно точная формула: «Искусство – ноша на плечах». Эту тяжесть и эту меру ответственности Никита Михалков чувствует в полной мере.

2020 г.