Журнальный мир

Может быть, это даже не рецензия на конкретную книгу. Может быть, просто фрагмент размышления. О том, какая есть сейчас литература для детей.

Знакомо, как аксиома: лучшие книги для детей – они же и книги для взрослых. Книга Владимира Шкаликова «Ангел-хранитель» написана в период его жизни, когда, несмотря на душевную молодость, можно считаться дедом. А значит – рассказывать сказки.

Вот «Ангел-хранитель» сказка и есть.

Современная? Не знаю. Потому что времена смещены и совмещены. Потому что это и напоминание, и предостережение. Потому что сказка и должна быть на все времена.

Разница с теми, классическими, – только в реалиях… которыми здесь можно и пренебречь. Они очерчены в должной мере: в той, чтобы поверить.

То есть – чтобы ребёнок поверил.

Ребёнок видит как? Конкретно. А спрашивает как? На выходе в абстракцию… в свою логику: знание – обобщение.

Но чтобы обобщить, чтобы спросить – нужна конкретика. Иначе взгляд – мимо: не на чем зацепиться. Абстрактная мораль не воспринимается.

Что для ребёнка – самая необходимая конкретность? Мама. Бабушка. Дед. Дом. Место, где он нужен – потому что любим.

Абстракция – остальной мир. Который хочешь узнать и понять. И применить – к дому. Вписать в систему представлений, где ни один вопрос не должен остаться без ответа. Иначе мир деформируется.

Вопрос героя книги: где его отец?

Ему отвечают: воюет.

Где? С кем?

Нет ответа.

И мальчик уходит отца искать.

Потому что без отца мир неполон. Некомплектен. Что-то не так. Брешь в этом мире, а почему? Надо понять.

Ребёнку обязательно надо всё расставить по местам. Пока сам он – целое. Как дикарь, как первозданное существо, для которого уравновешены природа, люди и необходимая связь между ними, делающая мир неделимым.

А мальчик – герой повести-сказки – очень целен. Уже в восемь лет самодостаточен. Всё умеет, что должен будущий мужчина уметь.

Кроме – воевать. Это в его мирный мир не вписано никак.

И автор отправляет его всё это увидеть.

Жёстко. Потому что достаточно соблюдены реалии. Жёстко – потому что ребёнок ещё мал. Но наши дети давно выращиваются не на жёсткости – на жестокости. Которая уже вовсе не в жанре сказки.

Повесть Владимира Шкаликова – именно повесть-сказка. В ней героя берегут все: и те, и эти… все, кто воюет.

Потому что он такой хороший? Потому что везде оказывается нужен? Нет.

Потому что все уничтожающие друг друга не утратили чувства, что дальше всё же должна быть жизнь.

А значит, дети.

И мальчика передают из рук в руки, даже в мгновение собственной гибели… даже враждующей стороне: пусть уцелеет… он ребёнок… что-то должно быть после нас. Кто-то.

История вечных войн дана автором в путешествии героя. Это путешествие во времени, а воевали во все времена. Потому – без лишних литературных приёмов – герой переходит из одного времени в другое. Из одной войны в другую. Не конкретную. Просто войну. Меняется только вид оружия, не меняется суть.

И не меняется герой. Большой соблазн написать: до поры.

Не выходит.

Потому что всё в человеке заложено изначально.

Вопрос: кем?

Ответ в повести прост: предками. И, как во всякой сказке, герою придан мифический персонаж, которого никто более не видит и не слышит.

Хранитель рода.

Абсолютное продолжение сказочной традиции: ты крикни, я услышу… я помогу.

Тут, правда, и кричать не надо. Хранитель рода идет бок о бок с мальчиком в его путешествии. Исчезая только тогда, когда ребёнок перестаёт быть ребёнком. Но всё же являясь: как дар, как подтверждение правильности пути – уже взрослому. Так сделана композиция повести. Свернёшь с пути – дождусь, когда вернёшься…

Это мифическое существо обрисовано автором замечательно. Тоже в традиции наших сказок. Это вовсе не проглотивший аршин нравственный императив: он живой, он шутит, он развлекается – а как иначе выжить, потому и выжили предки, коих он воплощает теперь в одном лице. Он почти материален, как наши домовые и лешие – какие без них дом и лес?

Он может помочь – только словом – и никогда помешать. Он не хочет мешать личности.

Потому что личность – не только звено рода. Это стержень рода. И когда личностью становится очень добрый и очень умный мальчик… не теряя себя и будучи ценен другим… неизбежно встаёт вопрос о компромиссе.

Вот эту грань между компромиссом и личностью автор нашёл.

А ведь это очень трудно. В основном невозможно. Но на то и сказка…

Стиль повести лаконичен, с рефренами, как и принято в сказке. Герой повести – не мотающееся по воле ветра и волн существо (как часто принято в сказках), он в каждый момент – созидатель… а такого героя: не отрицателя, не борца с чем попало и в то же время не жертвы – в детской литературе сейчас не найдёшь.

Поэтому и хочется сказать: эта книга написана очень правильно. Есть пробуксовки, когда один страх сменяет другой страх, но ведь и в сказках герой вечно попадает из огня в полымя: значит, соблюдён жанр.

Соблюдён баланс меж драмой и юмором – стилистически. Баланс между предательством и верностью – философски.

* * *

Теперь попробуем вспомнить хотя бы фрагментарно, что предлагало искусство детям раньше и что имеем теперь.

И наше вспомним, и зарубежное. И литературу, и кино.

Что доминирует нынче – знают все. Кровожадные мультики сменились кровожадными компьютерными играми. Примкнувшие к этому наши фильмы якобы для детей удручают вовсе: на фоне национальных костюмов и роскошной нашей природы все всех мочат.

Что было раньше? Так, навскидку.

Зарубежное. Андерсен. С его Снежной королевой и мальчиком Каем. Малыш с Карлсоном: капризным виртуальным Карлсоном, для которого Малыш всё равно что опекун и старший брат…

Много позже: Толкиен. Который и для детей, и для взрослых.

Наше. Да, конечно, Гайдар. Великолепный стилист, проповедовавший служение ребёнка – Родине. Создавший литературную личность – Тимура с его словами: вот я стою… я смотрю. Всем хорошо! Все спокойны. Значит, и я спокоен тоже!

Наше. Да, конечно, и наши мультфильмы, где не было оскаленных пастей и сверхскоростного падения хищника на жертву. Были обаятельные добрые звери и соответственно добрые люди. Остались вошедшие в повседневность изреченья: ребята! Давайте жить дружно!

Зарубежное, снова навскидку. «Алиса», интеллектуальная сказка, где перемешаны детские капризы и приключения и мудрость – умная сказка, сочинённая очень усталым и одиноким человеком.

Ну и (перескочим снова хронологические промежутки) ну и, наконец, Гарри Поттер.

О чём базар! Тащатся все. Как не ощутить себя волшебником без нюансов? Авторша уже, кажется, миллионерша. Есть спрос…

А нюанс очень важный. Всемирные бестселлеры о Гарри – не есть литература.

Это киносценарий. На самую ходовую тему «наши ихних побьют».

Ни полутонов, ни размышлений. Ни чисто детской тоски: а где мой отец, ни чувства дома. Названо, да не исполнено. Есть действие: мгновенное и разя­щее. Их, плохих.

Есть (проснись, символизм!) персонаж, почти ни в чём не конкретный. Наделённый одним надчеловечьим могуществом. Вопрос только в том, успеет применить или перешибут. Кто? Ну, те, которые не наши. Но с тем же могуществом.

Плюс и минус. Ну чё придираться, речь о подростках, у них так и есть…

Но и «наших»-то нет. Они как бы есть, они обозначены: мол, наши. Близкие друзья и их волшебники-родители. Остальные внизу. Во всех отношениях.

Ни лица, ни тембра голоса. Только функция. Только действие.

…В повести «Ангел-хранитель» даже мифическое существо имеет тембр голоса.

Когда-то Стругацкие, используя философское определение «homo ludens» (человек играющий), назвали новое звено эволюции люденом. Но даже не стали договаривать, чем это почти уже не хомо в пространстве занимается. Просто – ушло вовне, само себя там развлекает. Игры. Уже не жизнь. И говорит, осознав этот момент эволюции, уставший герой: «Человечность. Это серьёзно».

Персонажи поздней литературы для детей – уже не герои литературы. Они бескровны.

Даже наши «Неуловимые мстители» всё же имели какую-то плоть… Хоть лица разные при функции одинаковой: карать.

…Герой повести Владимира Шкаликова никого не карает. Он тоже в какой-то мере символ: в той же, что Иван-дурачок, или Тимур… как любое литературное обобщение должно принять облик.

Максимально похожий на человека.