Чёрное озеро

Чёрное озеро

105-летию со дня рождения

 

МЁРТВАЯ ВОДА

 

Солнце закатывалось за лес, когда Николай Момоль остановил оленей на берегу затерянной в тайге речки. Откинув назад волосяной накомарник, он слез на землю и ладонью похлопал старого быка по мокрой от пота спине. Олень сделал шаг в сторону и, высоко вскинув голову с ветвистыми рогами, бесшумно прыгнул в кусты. Вслед за ним побежала самка оленя. Над рекой повисла глубокая тишина.

Момоль устало сел на ствол сваленной бурей пихты и с чувством человека, неплохо закончившего рабочий день, довольно улыбнулся. Он видел, что у речки - нетронутые пастбища, и олени за ночь должны были хорошо поесть и отдохнуть. А завтра чуть свет он поедет дальше и следующую ночь проведёт у Горячего Ключа, затем переночует в Широкой пади и, если олени побегут всё так же быстро, в конце дня будет в Городе. Там он остановится у старого друга — охотника Петра Матвеевича Шубина и отнесёт председателю райисполкома большой пакет с важными колхозными бумагами. После этого можно будет погостить денёк-другой в городе и, хорошо отдохнув, не торопясь поехать обратно.

И не то оттого, что колхоз поручил ему такое почётное дело, как доставка в город важных бумаг, не то от ожидания близкой встречи с Петром Матвеичем Момоль развеселился. Откинув сползающий на глаза накомарник, он затянул импровизированную песню:

Хорошо выезжать в дорогу, Когда здоровы и сыты олени. Весело кончать дальний путь, если ждёшь встречи с другом!”.

Эхо подхватило песню, и она, замирая, покатилась над тайгой. А Момоль, полузакрыв глаза и слегка раскачиваясь в ритм песне, пел ещё долго и самозабвенно. Лишь когда солнце скрылось за островерхими ёлками, он умолк и, подойдя по скрипучему песку к самой воде, остановился, восхищённо прищёлкнув языком.

Речка сверкала розоватыми отблесками вечерней зари. Стояло затишье, и белоснежные облака чётко отражались в спокойной глади. Лишь ласточки, стремительно кружась над самой водой, изредка черкали по ней концами крыльев. Тогда круги разбегались далеко по речке, колебля отражённое небо.

«Однако, ужинать время, — вспомнил Момоль. — Песнями сыт не будешь».

Он достал из дорожной сумки крючки и привязал их к срезанным гибким прутьям, затем начал ворочать валежник, разыскивая червей.

Наживив крючки и забросив их в воду, Момоль воткнул удилища в песок и присел на корточки.

Теперь, когда Момоль перестал петь и двигаться, тишина стала вязкой и липкой, как болотная тина. Она окутала его со всех сторон. Казалось, весь мир погрузился в эту мёртвую тишь, и нет силы, способной разорвать её цепкие путы.

Э-э! — Крикнул громко путник, чтобы нарушить гнетущую тишину. Эхо лениво, еле слышно повторило:

Э-э!..

И снова незримая тяжесть повисла над тайгой. Момолю почему-то вспомнилось далёкое время, когда жена его рожала первого ребёнка. Что-то похожее на эту тишину охватило стойбище. Люди бросили работу, не ели, не курили. Молча сидели они в своих чумах у потухших костров и ждали. Молчали старики, молчали дети. Так прошёл весь вечер и половина ночи. Потом вдруг звонкий детский плач разорвал тишину. И сразу заговорили, засуетились люди. Кто-то запел песню. Залаяли собаки. И в этом шуме услышал Николай желанное, радостное слово:

Сын!..

Так и сейчас… В голову невольно приходили странные мысли о том, что в природе свершается что-то большое, важное, что в недрах земли-матери зарождаются какие-то новые, никому неведомые силы…

Момоль усмехнулся своим мыслям и окинул взглядом тайгу. Всё было так же, как и час назад, только на востоке появилось большое чёрное облако. Оно разрасталось вширь и, неуклонно поднимаясь, вспененным гребнем клубилось над тайгой.

«Вон что! — догадался Николай. — Гроза будет».

Надвигалась непогода, а у Момоля ещё не было поймано ни рыбки. Торопясь закончить ловлю, он собрал удочки и по залому перебрался на другой берег речки. Ему вспомнилось расположенное на той стороне чудесное, кишащее рыбой озерцо.

Перейдя неширокую гриву, отделявшую речку от озера, Момоль спустился в котловину и, раздвинув руками ветки кустов, спрыгнул на песок. Но тут, взглянув перед собой, он широко открыл глаза и, выронив удочки, попятился.

Вода в озере, исчезла. Котловина была наполнена чёрной жидкостью. Маслянистую поверхность её слабо освещали отблески вечерней зари. Неподвижный воздух был насыщен запахом керосина.

Мёртвая вода! — В ужасе вскрикнул Момоль. Прыгая через кусты и валежник, спотыкаясь о кочки, бежал он всё дальше и дальше от страшного озера. Одним духом перемахнул Николай через речку, вылетел на полянку и оказался у своих оленей. Бык испуганно шарахнулся в сторону, но Момоль успел вспрыгнуть ему на спину. Колотя животное под бока пятками, размахивая руками, он исступлённо кричал:

Хор!.. Хор!..

Олень, вскинув рога, рванулся вперёд. В лицо стегнули ветки, что-то больно ударило по голове. Навстречу пахнул ветер, и по сторонам замелькали стволы вековых деревьев.

 

ВЫСТРЕЛ В СПИНУ

 

На краю городка Т., у обрывистого берега великой сибирской реки, стоял старый двухэтажный дом с голубыми ставнями. Над высоким крыльцом его, покрытым затейливой резьбой, уже много лет висела потускневшая от времени вывеска: «Краеведческий музей». И самый дом, и вывеска на нём так примелькались горожанам, что они уже перестали их замечать, как не замечают привычных предметов в своей комнате. Очень возможно, что именно по этой причине жители городка посещали музей довольно редко. Летом его двор зарастал густой травой, на которой обычно паслась коза уборщицы музея.

Только с прибытием пароходов тихие залы музея оживали. Пассажиры с любопытством разглядывали чучела зверей и птиц, удивлялись огромным размерам бивней мамонта, подолгу простаивали у древних воинских доспехов. Лишь на богатейшую коллекцию полезных ископаемых мало кто обращал внимание. Камни, камни и ещё камни… Конечно, это было интересным далеко не для каждого!

Всякий раз, видя равнодушие посетителей к коллекции ископаемых, директор музея Игорь Окунев вздыхал и начинал теребить отпущенную неведомо для чего жидкую бороду. Эта коллекция была его любимым детищем. Настойчиво, кропотливо собирал он новые экспонаты, и каждый невзрачный на вид камешек приводил его в восторг. О любом из них он мог бы прочесть целую лекцию.

Обратите внимание на карту нашего района,- говорил Игорь посетителям, заинтересовавшимся ископаемыми. — Легко сказать- сто семьдесят пять тысяч квадратных километров! На этой территории разместились бы Португалия, Дания и Швейцария. А ведь эти огромные пространства до сих пор ещё очень мало исследованы. Есть места, где ещё не ступала нога человека. Какие богатства скрыты в дикой тайге в недрах земли? Кто знает! Сейчас нам известно, что в районе находятся громаднейшие залежи каменного угля. Геологоразведкой у нас обнаружены железные руды, золото, медь, алюминий, марганец, графит, охра…

Перечислив ещё добрый десяток наименований, Окунев хлопал ладонью по испещрённой условными знаками карте и восклицал:

Мы - на пороге больших событий! Скоро, очень скоро поднимутся в нашей тайге копры шахт, вырастут домны, появятся заводы, фабрики. Через горные хребты и болотные топи протянется железная дорога, у городка возникнет шумная речная пристань. И в область преданий отойдёт время, когда мы, ходя по земле, не знали, что топчем золото…

Свою взволнованную речь Игорь обычно заключал восклицанием:

Вот о чём рассказывают эти камни!..

Впрочем, директор музея изливал душу перед посетителями далеко не всегда… Если он замечал, что человек слушает его без особого интереса, сразу же обрывал свой рассказ и предлагал:

Советую осмотреть бивень мамонта. Интересный экспонат…

Это значило, что Окунев низвёл посетителя до уровня обычного зевака…

Лишь с одним человеком Игорь разговаривал откровенно, без боязни, что тот его не поймёт. Это был Пётр Матвеич Шубин. Страстный охотник и следопыт, вечный таёжный скиталец, он всей душой любил свой край и тоже мечтал о его большом будущем. Несмотря на немалую разницу в возрасте, Шубин и Окунев крепко подружились. И не раз, возвратясь из тайги, Пётр Матвеич Приносил в музей сумку самых различных образцов.

Вот это — огнеупорная глина, — деловито объяснял он. — У Гремучего ключа нашёл. Эвенки из неё горшки делают. Любой жар выдерживают те горшки. Теперь — бутылка. В ней солёная вода. Понимаешь, бьёт в одном распадке горячий родник. Попробовал воду на язык — солёная, вроде как на курорте… А в этом камне какие-то блёстки. Не золото?..

Шубин был заражён страстью исследователя и во время своих скитаний по тайге внимательно прислушивался к рассказам эвенков о всяких диковинах. Так им были открыты залежи графита и медной руды. Поэтому понятно, с каким интересом отнёсся он к сбивчивому сообщению Момоля о «чёрном озере». «Неужто нефть?» — мелькнула у него догадка. И, даже не допив стакана чаю, он побежал к Окуневу.

Игорь встретил Петра Матвеича на крыльце.

Давненько не виделись! — произнёс он, делая шаг вперёд и разводя руками, словно собираясь обнять старого друга. — Где пропадал? Я уж думал…

Тут он внезапно замолчал, заметив необычное возбуждение Петра Матвеича.

Нефть! — воскликнул Шубин, срывая с головы кепку.

Что? — не понял Игорь.

Нефть, говорю, нашли в тайге! Уразумел?

Окунев на мгновение застыл с открытым ртом, словно в столбняке. Потом сорвался с места, сильными пальцами вцепился в рукав Петра Матвеича.

Нефть… Ты не шутишь? Где?.. Да говори же, говори!..

Шубин повторил рассказ Момоля.

Радоваться погоди, — попытался он охладить восторг Окунева. — Мало ли что могло почудиться Николаю…

Но ведь он сказал, что пахло керосином? Уж этого ему показаться не могло!

Что верно, то верно… — поскрёб в седеющей бороде Пётр Матвеич. — Обманывать Момоль не станет.

А Игорь, снова начиная трясти за рукав друга, восторженно восклицал:

Нефть! Кровь для Сибири! Ты подумай-ка, откуда её к нам привозят? За тысячи километров! В копеечку обходятся государству эти перевозки. А тут — на месте… Вот когда забурлит жизнь в нашем районе! Всё поднимем из земли: и уголь, и медь, и железо…

Постой, постой, — перебил его Пётр Матвеич. — Я вот о чём думаю, откуда она вдруг взялась на озере?

Откуда? — удивился Игорь. — Всё было очень просто. Мы знаем много случаев, когда под напором скопившихся газов нефть выходит на поверхность земли. Так получилось и здесь. Только пробилась она не на сушу, а в котловину озера. А так как нефть легче воды, она и поднялась вверх. И, видно, немало её вышло, если озеро стало чёрным!

Окунев увлёк друга в свою комнату и здесь возбуждённо зашагал из угла в угол, натыкаясь на мебель, ероша пальцами и без того вихрастые русые волосы. Затем остановился у окна, побарабанил ногтями по стеклу и решил:

Ехать туда надо, посмотреть. И ехать немедленно. У тебя время есть?

Идти сейчас в тайгу мне, по правде говоря, некстати, — отозвался Шубин, — но для такого дела время найду. Не так уж много его требуется. Неделя туда, неделя обратно.

Чудесно! А теперь не расспросить ли нам этого эвенка более подробно? Где его найти?

У меня остановился. Пойдём, он ещё, поди, не уснул.

Друзья вышли из дома, и тут Игорь предложил:

Знаешь, что я думаю? Говорить об этом пока никому не следует. Ещё неизвестно, что мы там найдём, у Чёрного озера. И, если нефти не окажется, засмеют нас потом… Но главное не в этом. Дело-то получается государственной важности, вот в чём штука!

Это верно, — согласился Пётр Матвеич. — В таком деле трепать языками не приходится.

Стоял полярный день. Часы показывали первый час ночи, но незакатное солнце большим красным шаром висело над горизонтом. На улицах было пустынно, и городок казался вымершим. Лениво колыхавшиеся у пристани безлюдные катера и наглухо закрытые ставни окон ещё более усиливали это впечатление.

Друзья прошли улицу, вымощенную бревенчатым настилом, и направились в узкий переулок, ведущий к дому Петра Матвеича. Они свернули за угол и, вздрогнув, остановились.

Перед ними лежал труп эвенка. Левая рука его была прижата туловищем, правая откинута в сторону. Из-под груди, обращённой к земле, по дорожной пыли расплылось большое бурое пятно. Потрёпанная пыжиковая шапка сиротливо валялась на дощатом тротуарчике.

Николай Момоль был убит выстрелом в спину/

 

ВСТРЕЧА В ТАЙГЕ

 

Таёжная тропа, извиваясь и делая петли, вела то среди сплошных зарослей пихтача, то взбегала на сопки, то тянулась по кочковатым болотам. Тайга, внешне однообразная и скучная, открывала перед путниками всё новые и новые неповторимые картины. Там, где хвойный лес надвигался на тропу сплошной стеной и только вверху голубел крошечный клочок неба, видны были лишь ближайшие деревья и тенистые прогалины между ними. Порою шли вперёд много часов и не встречали ничего, кроме обомшелых стволов столетних деревьев, мохнатых ветвей и бесконечного, нагромождённого во много ярусов валежника. Зато с перевалов горизонт раздвигался на много километров. Путникам, стоящим на вершине сопки, казалось, что под ними шумит необъятное темно-зелёное море, что волны, накатываясь одна на другую, звенят и зовут за собою в бескрайнюю даль…

Это были места, хорошо знакомые Шубину и Окуневу. Сколько раз пробирались они здесь в летний зной и в зимнюю стужу, под проливным осенним дождём и во время весенней распутицы… Каждая падь и сопка были ими тут изучены, каждую извилину тропы они помнили безошибочно. Неведомые дебри раскинулись впереди, а пока можно было, сидя на оленях, вести неторопливые разговоры.

Там, где путь пролегал через болота, Игорь всякий раз вздыхал и начинал рассуждать:

Ты посмотри на эту площадь, Матвеич. Ведь тут гектаров пятьсот будет. Чудеснейшие луга! Не хватает одного: водосточных канав…

Не хватает людей, — поправлял Шубин. — Канавы сами не появятся.

К чему я и речь веду! — подхватывал Игорь. — Осваивать надо тайгу, звать людей на эти нетронутые земли. Трудно будет только сначала, а потом… даже представить невозможно, какая тут жизнь забурлит!

Места привольные, что и говорить, — соглашался Пётр Матвеич. — Взять хотя бы гари. Сколько лет прошло с тех пор, как сгорел там лес, а ведь так они стоят и по сей день. А земля-то, земля какая на гарях! Чернозём, перегной… Вот где пустить бы тракторы да посеять хлеб! Не гляди, что север, вымахала бы рожь не хуже, чем в тёплых краях.

И Шубин так красочно рисовал будущую жизнь в тайге, что Игорь шутливо говорил:

За чем же дело стало, Матвеич? Давай подберём людей да и организуем колхоз на какой-нибудь таёжной гари!

Сперва нефть разыщем, — серьёзно отвечал Шубин. — Это, я думаю, сейчас поважнее.

При упоминании о цели их путешествия Окунев становился задумчив. Нефть… Слово это каким-то образом связывалось в его мыслях с загадочным убийством Николая Момоля. Как установило следствие, убийца стрелял из-за угла из малокалиберного, но сильного пистолета. В спину эвенку была выпущена лишь одна пуля, но она прошла навылет сквозь сердце, и смерть наступила мгновенно. Убийство совершалось, по всей вероятности, не с целью грабежа: национальный эвенкийский костюм Момоля, сшитый из грубой ткани, был так истрёпан в беспрерывных кочёвках по тайге, что вряд ли им соблазнился бы самый невзыскательный преступник. Денег или ценных вещей у эвенка не было, да убийца, по всем признакам, после выстрела даже не подходил к своей жертве. Значит, здесь крылось что-то другое. Но что? На этот вопрос Окунев не мог дать ответа.

Из многократно повторённого рассказа жены Петра Матвеича также нельзя было извлечь ничего полезного. Она пошла в спаленку укладывать в постели детей, Момоль тем временем остался на кухне допивать чай. Потом она слышала, как Николай, имевший привычку разговаривать сам с собой, сказал вслух: «Однако, покурить пойти». Вслед за тем скрипнула входная дверь, и некоторое время Момоль кашлял на крылечке. Тут она стала кормить грудью ребёнка и незаметно задремала на кровати… Разбудили её Пётр Матвеич и Игорь.

Следователь, вёдший дело об убийстве, был, как видно, новичок в своём деле. Именно поэтому он держался в высшей степени самоуверенно и старался показать, что уж ему-то ничего не стоит распутать нити преступления.

Я разберусь! — повторял он не раз. — От меня преступник не скроется.

Слушая его слова, звучавшие как бахвальство, Пётр Матвеич еле приметно иронически усмехался. Когда же следователь слишком уж подозрительно начал допрашивать Шубина и Окунева, оскорблённые друзья пришли к выводу, что умом этот новоявленный Шерлок Холмс совсем не блещет…

В конце концов расследование не дало никаких результатов и было прекращено.

Несмотря на то, что со времени убийства Момоля прошло уже немало дней, Окунев всё ещё не был спокоен. Откуда-то из глубины души поднималась смутная тревога, державшая в напряжении нервы и заставляющая снова и снова думать об одном и том же.

Знаешь, Матвеич, о чём я думаю, — сказал однажды Игорь. — Нам, пожалуй, всё-таки не надо было молчать о нефти. Чует моё сердце — связано это убийство каким-то образом с нефтью…

Сердце!.. — фыркнул Пётр Матвеич. — Ненадёжный инструмент… Ты меньше приключенческих книг читай, проще на жизнь смотреть будешь. Ну, при чём здесь нефть? Никак не вяжется. Момоль никому, кроме меня, и рассказать-то о ней не успел… Может, оно и правда, следовало рассказать, да только не такому дураку. Ишь, к чему он гнул, а зачем я вышел из дому, когда ко мне гость приехал, а не видел ли я у Момоля денег, а нет ли у меня пистолета… Тьфу! Ещё следователем называется…

Шубин сердито плюнул и умолк. Крепко обидело его, честного человека, нелепое подозрение следователя!

Так ехали путники по извилистой таёжной тропе, изредка перебрасываясь короткими фразами. Когда же молчание принимало слишком затяжной характер, Пётр Матвеич командовал:

А ну, спешивайся!

Он первый слезал с оленя и пешком шёл впереди своего «каравана». Игорь замыкал шествие. Всякий раз при этом Шубин объяснял своему спутнику, что беречь оленя в пути — первая заповедь таёжника. Всё это было правильно. Но Пётр Матвеич умалчивал ещё об одной причине, ради которой он устраивал длительные пешие переходы. Шубин хорошо знал, что когда человек чувствует усталость, ему совсем не до размышлений.

И в этом старый охотник достигал полного успеха. Когда раздавалась команда «стой!», оба они настолько уставали, что думали только о том, как бы взобраться на спины оленей.

Впрочем, скоро одно неожиданное происшествие внесло некоторое разнообразие в дальнейший путь.

Случилось это в узком глухом распадке. Пётр Матвеич, ехавший впереди, вдруг остановился и, приподняв накомарник, стал прислушиваться. Игорь сделал то же самое. С минуту не было слышно ничего, кроме монотонного звона комаров. Потом в этот звон вплёлся новый, еле уловимый звук.

Путники проехали ещё около сотни шагов и остановились снова. Ждать пришлось недолго. Звук повторился, на этот раз совсем близко. Где-то за кустами стонал человек.

Игорь и Пётр Матвеич бросились вперёд. Возле тропы на измятой траве лежала вся облепленная комарами молодая женщина. Рядом с нею валялись двуствольное ружьё и пустые гильзы.

 

НОВЫЙ СПУТНИК

 

Услышав над собой голоса, женщина шевельнулась и открыла глаза. Её смуглое лицо вдруг покрылось бледностью, а правая рука с дрожащими тонкими пальцами потянулась к ружью… Но в следующее мгновение она отдёрнула руку и, с трудом разжимая сухие губы, прошептала:

Пить!..

Игорь склонился над женщиной и, приподняв её голову, поднёс к губам фляжку с водой. Незнакомка жадно прильнула к алюминиевому горлышку. И пока она пила, путники смотрели на неё с затаённым любопытством.

Женщине, по всей вероятности, было около сорока лет, но на первый взгляд она казалась значительно моложе. Чувствовалось, что она уделяла себе много внимания. Это заметно было и по завитым со вкусом чёрным волосам, и по тщательно подбритым бровям, и по свежему маникюру. Одета она была в клетчатый спортивный костюм и аккуратные хромовые сапожки.

Как она сюда попала? — С изумлением произнёс Игорь, глядя на Петра Матвеича, словно надеясь услышать от него ответ. В это время женщина приподнялась на локте и слабым голосом заговорила:

Я ехала к эвенкам, в колхоз «Новый быт». Табак у них там кончился, вот меня и послали с небольшим грузом… Я продавец «Табакторга»… В дороге олень испугался медведя, бросился в сторону, я упала и, кажется, сломала ногу. Сколько лежу — не знаю. Наверное, около суток. Сперва стреляла, думала, кто-нибудь услышит. Потом патроны вышли… Соболева Нина Павловна меня зовут.

Пётр Матвеич, выслушав этот сбивчивый рассказ, присел на корточки и легонько стал ощупывать ноги Соболевой. Он делал это с таким серьёзным видом, словно был опытным врачом-профессионалом.

Внезапно Шубин сильно дёрнул левую ногу Нины Павловны. Соболева, глотнув широко открытым ртом воздух, ойкнула, и на глазах у неё выступили слёзы. А Пётр Матвеич улыбнулся и сказал:

Вот и вся операция. Никакого перелома нет, обыкновенный вывих. Случаи такие в тайге не в диковину. Теперь надо холодный компресс приложить, и через сутки всю болезнь как рукой снимет.

До вечера было ещё далеко, но путникам поневоле пришлось устраиваться на ночёвку. Окунев нарубил пихтовых веток, устроил мягкую постель и уложил на неё Нину Павловну. Затем он развёл маленький костёр, а когда огонь разгорелся, забросал его свежей травой и слегка присыпал землёй. Костёр стал дымить, комары, не дававшие покоя Соболевой, исчезли. А Пётр Матвеич тем временем занялся приготовлением обеда, и к смолистому запаху дыма стал примешиваться аппетитный запах жареного мяса.

Скоро Соболева почувствовала себя значительно лучше. Она села, поправила причёску и, взглянув на Окунева, улыбнулась, сверкнув золотым зубом.

Игорь, заметив её улыбку, смутился. Ох, уж эти женские улыбки, попробуй угадать, что под ними кроется! Окуневу почему-то всегда казалось, что женщины могут относиться к нему только иронически, с затаённой насмешкой. Ну, кому же, в самом деле, может понравиться его долговязая фигура, его усеянная веснушками физиономия…

Веснушки были истинным наказанием для Игоря. Они не сходили с его лица ни зимой, ни летом, густо усыпая не только нос и щёки, но перекидываясь даже на уши. А друзья Игоря в шутку говорили, что веснушки у него видны на белках глаз. И кто знает, может быть, именно по этой причине Окунев в присутствии девушек, женщин терялся и не знал, о чём говорить, и что, их общества, он до сих пор оставался холостым…

Между тем Соболева, продолжая улыбаться, спросила:

Невесёлые у вас мысли, правда?

Почему же? — Окончательно смутился Игорь.

Ну как же: не было печали… Возись в тайге с больной женщиной…

Что вы, что вы! — Запротестовал Окунев. — Какая возня! Сядете завтра на оленя и поедете. Мы ведь всё равно пешком идём.

Хлопот вы нам не прибавили, — вставил и Пётр Матвеич. — До старой шахты, куда мы пробираемся, теперь недалеко. Отдохнём там денёк-другой и в город вернёмся. Вот как только вы будете за оленя да за груз отчитываться?

Не знаю… — Вздохнула Соболева. — А что, разве олень в город не вернётся?

Какая нелёгкая его туда понесёт, — усмехнулся Шубин. — В тайге ему приволье… Видно, придётся на обратном пути поискать его, сейчас-то нам некогда. Ну, а если уж не найдём, пусть за всю эту историю Павел Иваныч отвечает, заведующий вашего магазина. Как ему пришло в голову послать в тайгу одну женщину…

Он не посылал, я сама настояла, — засмеялась Нина Павловна. — Смотрю я на здешних женщин, сильные, смелые они, ничего не боятся. Давно им завидую. Вот и подумалось мне: чем же я хуже их?.. Я ведь, хоть и давно здесь живу, а о тайге почти не имела понятия, один раз всего по этой тропе проезжала… с заведующим…

М-да… — ухмыльнулся в густую бороду Пётр Матвеич. — Теперь будете иметь некоторое представление… А вы откуда к нам приехали, позвольте полюбопытствовать? Встречаю-то я вас в нашем городишке уже несколько лет, с лотка вы махорку да папиросы продаёте…

Из Подмосковья я, — тихо и как бы с усилием ответила Соболева. — Все родные мои погибли во время войны, мужа убили на фронте… Я сюда эвакуировалась. Так здесь и прижилась…

Видно было, что Нине Павловне очень тяжело вспоминать прошлое, и Окунев поспешно перевёл разговор на другую тему.

Время летело незаметно. Солнце скрылось за лес, и вокруг разлился мягкий полумрак. Лишь кое-где между деревьев пробивались узкие полоски солнечного света, словно мечи, рассекающие сумрак. Лёгкий ветер, еле проникавший в тайгу, затих, и стало душно, как в полдень.

Пора спать, — объявил Пётр Матвеич. — Завтра у нас большой переход.

Он притащил себе охапку пихтовых веток, расстелил их толстым слоем и, натянув на лицо накомарник, сразу же захрапел. Игорь тоже расположился близ него, но уснуть долго не мог. Неожиданная встреча не выходила у него из головы. Он восторгался этой храброй женщиной, рискнувшей в одиночку пробираться к далёкому эвенкийскому стойбищу, удивлялся её самообладанию. «Из неё получился бы хороший геолог-разведчик», — подумал Игорь и тут же, чтобы отвлечься от мыслей о Соболевой, начал сам себе возражать. Чему он, в самом деле, удивляется? Экое событие — женщина в тайге… Мало ли работает их в самых глухих уголках: учительниц, врачей, метеорологов, продавцов… Нет в этом никакого подвига, просто каждый выполняет своё дело. И у него, у Окунева, тоже своё дело: разыскать нефть. И пока это дело не будет закончено, не следует отвлекаться ничем посторонним…

Игорь повернулся на бок и закрыл глаза. Тяжёлая дремота сковала веки, но в голове всё ещё носились обрывки мыслей, образов, фраз. Вот вьётся по глухой тайге бесконечная, еле заметная тропинка, и он, изнемогая от духоты, идёт по ней.

И вдруг тропинка кончилась на берегу зыбуна. Игорь шагнул в болото и сразу же до плеч погрузился в тёплую вязкую тину. Он хотел взмахнуть руками, но руки тоже увязли в трясине, попытался крикнуть — язык будто прилип к пересохшему нёбу. А зыбун всё засасывает глубже и глубже…

Окунев рванулся всем телом и проснулся. Он быстро сел, испуганно оглянулся вокруг. Шубин лежал всё в той же позе, сладко всхрапывая и посвистывая носом. Нина Павловна, приподнявшись на левом локте, смотрела на спящих.

Духота!.. — Прошептала она и, откидываясь на спину, широко расстегнула воротник куртки.

Окунев ничего не ответил. Морща веснушчатый лоб, Игорь никак не мог сообразить: во сне или наяву видел он, как в правой руке Соболевой сверкнул пистолет и вдруг исчез не то в заднем кармане широких спортивных брюк, не то в пихтовой подстилке…

 

У ЧЁРНОГО ОЗЕРА

 

Задолго до революции поселенец Пашка Обухов, путаясь по тайге, наткнулся на богатое месторождение россыпного золота. Работая кайлой и лотком, он намыл за лето кожаную сумку драгоценного металла и, выйдя «в жилуху», несколько недель кутил и дебоширил. А когда были пропиты последние штаны, Пашка продал за ведро водки найденное им место купцу Ступину. Какова была дальнейшая судьба Обухова, никто не знает, но зато многие старики хорошо запомнили историю купца Ступина.

Набрав артель из деревенской голытьбы, Ступин двинулся с нею в тайгу. Придя на место и увидев первые крупинки золота, купец словно обезумел от жадности. Он не давал ни минуты покоя своим рабочим, сутками не выпускал их из штольни. И чем больше росла добыча, тем усиливалась его алчность. Дошло до того, что он сам стал варить обед и, чтобы люди не теряли времени, приносил пищу в ведре на место работы.

Наступила осень, выпал первый снег, а Ступин, как одержимый, всё копал и копал. Он и слышать не хотел о возвращении домой до зимы.

В конце концов рабочие от него сбежали. Тогда купец взял кайлу и сам стал в забой… А через несколько месяцев Ступина нашли в штольне мёртвым. Закоченелыми руками он крепко сжимал мешок с золотом…

После смерти купца наследники его стали было продолжать работу, но скоро вынуждены были её прекратить: золото вдруг кончилось, самые тщательные поиски ни к чему не — привели. Штольню забросили, и вскоре о ней все забыли. Только покосившийся, полусгнивший домик, построенный здесь ступинскими наследниками, напоминал случайному’ путнику о давным-давно минувших днях…

К этому домику и стремились Шубин и Окунев. Это был конечный пункт их пути. Чёрное озеро находилось отсюда в какой-нибудь сотне шагов. А там…

Впрочем, теперь, когда из-за деревьев вот-вот должна была показаться крыша дома, оба они старались не думать о том, что ждёт их впереди: радость или разочарование.

Соболева, поднявшаяся утром с жалобой на головную боль, молчаливо ехала на олене Игоря. Окунев шагал вслед за нею и всё никак не мог отделаться от неприятного ощущения, оставшегося после сегодняшнего сна. Из головы не выходил пистолет в руке Нины Павловны. Было это в самом деле или мучает его всего лишь нелепый сон?..

Поздним вечером олени вышли на маленькую полянку, и путники оказались перед хилым, покосившимся домом. На завалинках его и у самого крыльца буйно кустился малинник, с чердака сквозь проломы крыши к свету тянулась высокая лебеда, стены зеленели от моха. Осколки стёкол, кое-где сохранившиеся в рамах, лишь усиливали печальную картину запустения.

Пётр Матвеич, раздвинув кустарник, поднялся на полуразрушенное крыльцо и, оборачиваясь к спутникам, воскликнул:

А ведь тут недавно кто-то был!

И он указал пальцем на свежесломанную веточку.

Видимо, медведь, — высказала предположение Соболева. — Кругом малина…

Но стоило им открыть дверь, как в глаза бросились следы сапог, чётко выделявшиеся на покрытом слоем пыли полу.

Кто-нибудь из эвенков, — решил Игорь.

Нет, — покачал головой Шубин. — У эвенков обувь другая, на манер чулка…

Присутствие в этом месте неведомого человека встревожило друзей. Кому и зачем потребовалось забираться в такую глушь?.. Однако, поразмыслив, они решили, что удивляться нечему. Невдалеке проходила вьючная тропа. Мало ли кто мог свернуть с тропы!

Не без колебаний пустили в тайгу развьюченных оленей. Проводив их взглядом, Пётр Матвеич тряхнул головой и решительно сказал:

Ладно уж, чего тут бояться… Пойдёмте к озеру!

Время приближалось к полуночи, но определить это можно было лишь по часам. Небо над тайгой, словно в полдень, сияло ослепительной голубизной. Только тучи гнуса, колыхавшиеся в воздухе и не дающие ни минуты покоя, лишали всякого желания любоваться неповторимой прелестью полярного дня.

Впрочем, компания, спускавшаяся к озеру, меньше всего думала о красотах природы. И, пожалуй, если бы с ясного неба вдруг пошёл дождь или снег, вряд ли кто из троих обратил бы на это внимание. Все стремились скорее достичь берега озера. Даже Соболева, ещё заметно хромавшая, ни на шаг не отставала от своих спутников.

И вот, наконец, впереди осталась только узкая полоска береговых кустов. Игорь, волнуясь, первый пробрался сквозь густые заросли тальника и, застыв на краю обрыва, прервавшимся голосом прокричал:

Нефть!..

Узкое, уходящее вдаль озеро, лежало перед ним. Оно было чёрное, словно тушь. Только там, где на поверхность его падали косые лучи низко стоящего солнца, чернота отливала маслянистыми бликами.

Выдернув из кармана бутылку, Игорь спрыгнул вниз, на влажный песок, жадно вдыхая резкий. керосиновый запах. Он опустил в воду руку и определил: нефть разливалась по озеру слоем толщиной примерно в палец.

Наполнив бутылку чёрной жидкостью, Окунев поднялся на обрыв и тут почувствовал страшную усталость. Он опустился бессильно на землю и, словно заворожённый, не отрывая взгляда от озера, повторял:

Нефть… Сколько нефти! Какое богатство!..

Потом, забыв об усталости, вскочил на ноги, широко раскинул руки:

Знаете, что тут скоро будет? На этих вот берегах вырастут железные вышки, появятся дома, загудят паровозы… От глухомани не останется и следа. Из таёжной земли поплывёт нефть. Она растечётся по всей Сибири, попадёт на каждый завод, в каждый колхоз… Наш район начнёт жить новой жизнью. Кончилась тишь! Кончилась!

Игорь обернулся к Соболевой и умолк. Нина Павловна, прислонясь спиной к дереву, мрачно смотрела в землю. На лбу её залегли глубокие морщины, прищуренные глаза горели лихорадочным блеском…

Что с вами? — очнулся от своего восторга Окунев.

Нога болит… — прошептала Соболева и, по видимому, через силу улыбнулась. — Устала я… — добавила она еле слышно.

«Какая-то странная она…» — подумал Окунев. И снова помимо воли мысли его вернулись к пистолету. Игорь отошёл от берега так, чтобы ему был хорошо виден задний карман спортивных брюк Нины Павловны. Нет, карман, по всей видимости, пуст…

Идём на отдых! — распорядился Пётр Матвеич. — Сегодня мы имеем право спать хоть круглые сутки. Говорят: кончил дело — гуляй смело.

Он первый повернулся спиной к озеру и, ныряя под низко опущенные ветки деревьев, широко зашагал вперед.

Внезапно Шубин остановился. Наклонясь, он стал внимательно что-то рассматривать на земле.

Рядом с их следами на песке ясно был виден свежий след обутого в сапоги человека. Он шёл зигзагами, от дерева к дереву, иногда задерживаясь на одном месте. Так движется рысь, по пятам выслеживающая свою жертву.

Кто-то ходил за спиной искателей нефти, следя за каждым их шагом.

 

ПОД ПУЛЯМИ

 

Несмотря на усталость и позднее время, путники не ложились спать. Нервы их были натянуты до предела. Было радостно, оттого что подтвердилось наконец важнейшее открытие, вызывавшее до этого момента большие сомнения, и в то же время пугала близость неизвестного странного человека. Почему он за ними следил, тщательно скрываясь за деревьями? Кто он и что здесь делает? Каковы его замыслы по отношению к ним? Во всяком случае было ясно одно: добрый человек скрываться от людей не станет, ему нет надобности выслеживать путников по следам…

Сидя на земле возле крыльца, друзья молчали. Жестяные кружки с остывающим чаем стояли почти нетронутыми.

Подальше бы надо от этого места, — сказал наконец Окунев. — Кто знает, что за человек тут бродит…

Чего паниковать? — пожал плечами Пётр Матвеич. — Мы же не видим пока никакой опасности. Бродит, ну и чёрт с ним, пусть бродит. Давайте-ка лучше выспимся, отдохнём, завтра наполним ещё несколько бутылок нефтью, а потом уж и домой поедем.

Правильно, — подтвердила Соболева.

Да уж правильно или неправильно, а больше делать нечего, — отозвался Шубин. — Давайте устраиваться на ночёвку. Только без дежурства никак нельзя. Будем стоять с ружьём по очереди.

Я стану первый, — вызвался Игорь.

Прошу уступить первую вахту мне, — обратилась к друзьям Нина Павловна. — У меня так ноет нога, что я всё равно скоро не усну. К тому же, — добавила она с улыбкой, — я страшно не люблю, когда прерывают мой сон.

Согласен, — тряхнул кудрями Окунев. — Только с одним условием, разбудите меня через два часа.

Через три, — ответила Соболева тоном, не допускающим возражений, и, взглянув на ручные часы, поднялась с ружьём на крыльцо.

Окунев и Шубин вошли в дом, кое-как устроились на полу, подложив под головы вьюки. В старом доме стало тихо. Лишь ветка берёзы, протянувшаяся к самому окну, еле слышно шелестела листьями у разбитого стекла.

Игорь решил ни в коем случае не спать. Его подозрительность к случайной спутнице всё увеличивалась. Это уже походило на навязчивую идею, и Окунев попытался сам себе возражать. На чём, в самом деле, основаны его подозрения? Пистолет… Но ведь он сам не уверен — видел это во сне или наяву… Допустим, что пистолет у Соболевой всё-таки есть. Это ещё ни о чём не говорит. Она уехала в тайгу одна и могла его взять для самоохраны. Откуда у неё это оружие? Могло остаться со времени войны, ведь о её прошлом он, Окунев, ничего не знает…

Тут мысли Игоря начали путаться, и он усилием воли переборол охватывавший его сон.

«Нет, так не годится, — решил Окунев. — Уж если не спать, так надо выйти на крыльцо. Скажу, что одолела бессонница…»

Он выглянул из дома. Соболевой на крыльце не было.

Нина Павловна! — всполголоса позвал Игорь.

Никто не ответил.

Нина Павловна! — крикнул он во весь голос.

На… на… — насмешливо откликнулось где-то вдали эхо…

Ты чего кричишь? — поднял голову разбуженный ШубинП

Соболева исчезла…

Как исчезла?

Окунев молчал.

Вдвоём они снова вышли на крыльцо. Солнце, закончив свое стояние у горизонта, поднималось уже над тайгой, в кустах шумно щебетали проснувшиеся птицы. Лёгкий ветер доносил с Чёрного озера запах сырости и нефти.

Может быть, она уснула где-нибудь в кустах, — высказал предположение Пётр Матвеич. — Надо посмотреть…

В этот миг совсем рядом грохнул выстрел. У самого уха Игоря дзинькнула, словно пчела, пуля и впилась в дверной косяк, отколов длинную сухую щепку.

Пётр Матвеич молча прыгнул в дом, увлекая за собой Игоря.

Ложись! — Скомандовал Шубин, падая на живот. Снова прогремел выстрел, и вторая пуля черкнула по потолку, сбивая остатки штукатурки.

Друзья заползли в угол, поднялись. Пётр Матвеич поспешно переменил в стволах патроны, взвёл курки. Игорь хотел сделать то же самое, но дрожащие от нервного напряжения пальцы перестали повиноваться, а из памяти совсем вылетело, что патроны, заряженные пулями, были не в патронташе, а в рюкзаке.

Но тут Пётр Матвеич вскинул ружье и выстрелил в распахнутую настежь дверь. Игорь заметил, как рыжий парень с большим шрамом на щеке метнулся среди кустов и исчез. Вслед за этим послышался треск сучьев в еловой поросли под окном.

Бандиты!.. — Произнёс Шубин прерывающимся от волнения шопотом. — Они, наверно, убили Соболеву…

В мыслях Окунева снова мелькнул злополучный пистолет, но он не успел ничего сказать.

Пётр Матвеич оглянулся вокруг и решительно распорядился:

Становись за угол печки и следи за теми вон двумя окнами. Как кто появится — стреляй. Старайся бить в цель… Я беру эти окна и дверь.

От уверенного тона Петра Матвеича и его скупых, рассчитанных движений Игорь стал успокаиваться. Нервная дрожь прошла, на смену ей в душе рождалась суровая решимость. И, прислонив ствол ружья к выступу печи, Окунев подумал, что за этим укрытием он может отразить нападение целой шайки.

Но бандиты больше не показывались. Раза два в кустах слышался подозрительный шорох, и опять наступала тишина. Потом оттуда донёсся чей-то простуженный бас:

Бросьте ружья и выходите! Не тронем…

Подойдите сами! — Ответил Шубин.

Бас крепко ругнулся и умолк.

Время шло в томительном напряжении. Малейший звук заставлял учащённо биться сердце, до боли в суставах сжимать ружьё. Порой казалось, что бандиты уже подползли к самым стенам, что ещё минута — и они ворвутся в дом… Но тревога оказывалась напрасной. В тайге царила настороженная тишина.

Может быть, они ушли? — проговорил Игорь.

Пётр Матвеич хотел, видимо, что-то ответить и осёкся на полуслове. Окунев заметил, как у него задрожали губы и побледнело лицо.

Что?.. — испуганно спросил Игорь.

Шубин молча показал пальцем вверх. Сквозь широкие щели в потолке пробивался огонь. Красные языки пламени жадно лизали сухие доски.

 

ИЗ ОГНЯ В ПОЛЫМЯ

 

При виде пламени первой мыслью Игоря было бежать из дома. Он инстинктивно рванулся к открытой настежь двери, но Пётр Матвеич остановил его коротким словом:

Убьют!

Игорь беспомощно огляделся вокруг. Огонь стремительно охватывал весь дом. Уже пылала дощатая крыша, занимался пламенем потолок и трещали снаружи толстые брёвна. Дом наполнился чёрным, удушливым дымом.

Окунев бросил ружье и, теряя самообладание, прохрипел:

Что делать!?

Он подбежал к Шубину, судорожно вцепился в его плечи, словно видел в них единственный путь к спасению.

Не теряй головы! — Резко сказал Пётр Матвеич и снял с плеч руки друга.

Игорь притих и, подняв ружьё, с надеждой посмотрел на бывалого охотника.

А старый дом трещал и гудел, как громадный костёр. Рухнула часть крыши, и в небо взметнулся столб искр и головешек. С минуты на минуту грозил обвалиться потолок. От жары и дыма перехватывало дыхание.

Подполье!.. — крикнул вдруг Пётр Матвеич и бросился за печку. Он упал на колени и протирая ладонями слезящиеся глаза, стал шарить по полу. Нащупав ржавое железное кольцо, изо всей силы дёрнул его к себе. Тяжёлая крышка со скрипом поднялась.

Прыгай вниз! — скомандовал Шубин.

Игорь исчез в чёрном квадрате ямы.

В это время почти у самого порога раздался всё тот же бас:

Выходи, кто цел!

Шубин разрядил ружье на голос и, спускаясь вниз, захлопнул над головой крышку. В ту же минуту на пол с грохотом обрушился горящий потолок.

Пётр Матвеич спустился в глубокую яму по шаткой лесенке, сел на землю. В подполье стоял сырой, затхлый воздух, но дыма почти не было, и Шубин с облегчением вздохнул. Сквозь щели пола пробивались отблески пламени, и в этом слабом свете можно было рассмотреть фигуру сидящего в углу Игоря.

Жив? — Спросил Пётр Матвеич.

Жив! — Донёсся голос из полумрака.

Теперь, когда они избежали, казалось, неминуемой смерти, Окунев приободрился. Ему стало неловко перед другом за свою недавнюю растерянность.

Сейчас начнет гореть пол, — сказал Игорь, — и эта яма может стать нашей могилой.

Шубин молчал.

Нам надо что-то предпринимать, — продолжал рассуждать Игорь.

Надо, — согласился Пётр Матвеич.

Друзья оглядели все стороны подполья… Оно оказалось довольно большим, но никакой лазейки отсюда не было.

Должно ведь быть где-нибудь окно-отдушина, — произнёс Шубин. — Может, удалось бы незаметно вылезть через него…

Надо поискать, — подхватил Окунев. — Вон там что-то вроде прорези в брёвнах. Только туда рукой не достать…

Игорь прошёл в угол подполья и подпрыгнул на месте, пытаясь ухватиться руками за края ямы. Но пальцы его скользнули по сырому суглинку, и он тяжело упал вниз. В то же мгновение под ним обрушилась земля, и Окунев, не понимая, что с ним происходит, провалился в отверстие. Шубин, хотевший что-то сказать Игорю, так и остался стоять с открытым ртом.

С минуту снизу не доносилось ни звука. Потом Игорь заворочался, чихнул. Слышно было, как он зажёг спичку.

Лезь ко мне! — Послышался, наконец, голос из-под земли. — Не бойся, тут не глубоко.

Пётр Матвеич спустил ноги в провал и, чувствуя под собой пустоту, повис на руках. Сапоги его тотчас же стукнулись о твёрдую почву. Шубин потерял равновесие, но его поддержал подоспевший Игорь.

Смотри, куда мы попали, — сказал Окунев, зажигая спичку.

Друзья находились в обычном шахтовом штреке. Оба конца его терялись в темноте, но в круге света ясно виднелось сплошное крепление. Оно уже пришло почти в полную негодность, кое-где обвалилось. В одном из таких мест, где крепление сгнило совершенно, а слой земли, отделявший штрек от подполья, был очень тонок, и провалился Игорь.

Неожиданное спасение от огня и бандитов подняло настроение. Всё, происшедшее несколько минут назад, стало казаться кошмарным сном. Хотелось лечь на сырую землю и лежать неподвижно целую вечность. Но Шубин, преодолев это желание, сказал:

- Надо идти.

И друзья, низко сгибаясь, а кое-где становясь на четвереньки, двинулись вперёд.

Это был неприятный и тяжёлый путь. Мокрое, осклизлое крепление порою образовывало завалы, и приходилось подолгу разыскивать лазейку, через которую можно было бы пробраться дальше. Встречались места, где обрушенная порода почти наглухо закупоривала подземный ход. К счастью, такие «пробки» были невелики, и друзья, пуская в ход ножи, мало-помалу продвигались по штреку.

А что если где-нибудь впереди — сплошной завал?.. — Тревожно проговорил Игорь.

Увидим… — буркнул Пётр Матвеич, перелезая через груду крепёжника.

Внезапно навстречу потянула струя свежего воздуха. Через несколько шагов путники оказались в широком подземном коридоре. В одном из его концов брезжил слабый дневной свет. Здесь, по всей вероятности, была основная штольня, от которой в стороны расходились боковые штреки.

Вышли! — Радостно сказал Игорь, и его неуклюжая, долговязая фигура заметалась на сером пятне просвета.

Похоже, что так, — подтвердил Пётр Матвеич, облегчённо вздыхая.

У выхода на поверхность штольня расширялась и напоминала большую пещеру. Теперь уже ясно виднелся клочок голубого неба и трепещущая на ветру берёзовая ветка. Где-то впереди журчал ручей, дружно щебетали птицы.

Путники подошли к последнему нагромождению камней и обломков гнилой древесины. Они лежали ровной высокой стеной, словно сооружённая человеком баррикада.

Игорь уже поднял было руки, чтобы схватиться за верхний край этого своеобразного барьера, но тут же стремительно отдёрнул пальцы от камня, как от раскалённого железа, и присел на корточки. Пётр Матвеич, ещё не понимая в чём дело, тоже согнулся. И оба друга совершенно ясно услышали хриплый бас за барьером:

Вот мы, наконец, и встретились с тобой, Пантера!

По правде говоря, никогда я не надеялась на такую встречу, — ответил женский голос.

Это был голос Соболевой.

 

ОТКРЫТЫЕ КАРТЫ

 

Она с ними! — Прошептал Игорь, услышав голос Соболевой. И, напружинив мускулы, он крепко сжал рукоятку кинжала, по видимому, намереваясь тотчас же броситься в схватку с бандитами. Но Шубин, заметив это движение, предостерегающе поднял палец, и Окунев неохотно вложил кинжал в ножны.

Слушай… — еле уловимо выдохнул Пётр Матвеич, подползая ближе к завалу.

Друзья замерли. В тиши подземелья снова отчётливо прозвучали слова Соболевой:

Ну, Журба, рассказывай.

Это обращение к бандиту было произнесено тоном, каким обычно разговаривают между собою старые приятели. И одного этого тона было достаточно, чтобы Шубин и Окунев поняли страшную правду.

Рассказывать можно долго, — отозвался между тем бас. — Тебе это, пожалуй, не интересно будет… Постараюсь короче. Мы с тобой последний раз где виделись?

В Киеве, когда ты получал в гестапо документы для перехода в тыл, — напомнила Пантера.

Ну, так вот… — начал Журба. — Линию фронта я перешёл удачно. Разыскал своих людей, и начали мы действовать. Взорвали один мост на шоссейной дороге, пустили под откос поезд… А потом получил от тебя задание выяснить расположение аэродрома. Помнишь? На этом деле я и завалился… Короче говоря, дали мне двадцать лет заключения. Завезли на стройку дороги, копать землю заставили… Долгонько поработать пришлось, пока не подвернулся удобный случай…

Убежали мы с одним парнем, временно обосновались в этой глуши. Вот и вся история…

Журба умолк и хрипло, надсадно закашлял.

История несложная, — усмехнулась Пантера. — Впрочем, получилось так не с одним тобой… У меня, правда, сложилось несколько по-иному. Перед капитуляцией было мне приказано ехать в Сибирь и тут прижиться. Должна я всё видеть, всё слышать и, до поры до времени, помнить…

Какой же чёрт понёс тебя на эту нефтяную операцию? Ведь приказа не было? Или ты уже…

Собственная инициатива, Журба! — Засмеялась шпионка. — Не могу я отказаться от этого лакомого кусочка… Как услышала о нефти, так и решила сразу: не должен о ней знать никто, кроме меня! Моя это нефть!

Что-то не пойму…

Ты и раньше не отличался сообразительностью… Хватит мне загребать своими руками жар для других. Сколько верёвочке не виться… Мне ещё пожить хочется. Я дорого продам это месторождение после войны! На всю жизнь хватит. А война будет…

Та-ак… — хрипло выдавил Журба. — Компаньоны, значит, тебе не нужны…

Наступила короткая пауза. Видимо, Пантера поняла, что выболтала слишком много лишнего, и теперь лихорадочно обдумывала ответ.

Мне кажется, тут хватит на двоих, — сказала наконец она. — А тот… третий… лишний.

Он мне пока нужен, — прохрипел Журба. — После уберу… Но вот вопрос: знает ли об этой нефти ещё кто-нибудь?

Знали, — ответила шпионка, и в её голосе прозвучала усмешка палача. — Первый — эвенк Момоль. Его я убрала сразу. Он только приехал в город, вышел на крылечко покурить и увидел меня с тележкой. Подошёл купить махорки и разболтался. У меня сразу план созрел… Не думала я тогда, что успел эвенк рассказать о нефти тем двоим… Надо было мне всё самой проверить. Вскоре и случай подвернулся, послали в эвенкийский колхоз с табаком. В дороге со мною несчастье произошло: упала с оленя, ногу вывихнула. Когда те двое подъехали, мне совсем плохо было. Хотела я покончить с ними на первой же ночёвке, а потом решила, что спешить не следует. Нога у меня сильно болела, одной мне из тайги, пожалуй бы, и не выбраться… Потом твои следы новую задачу мне задали. Должна я была её решить…

А ведь я тебя узнал сразу… там, у озера, — перебил Журба. — И, по правде говоря, ничего в этой истории не мог понять.

Ну, а я-то уж никак не думала встретить здесь тебя! — Захохотала Пантера. — Догадывалась только, что бродит тут человек, имеющий основания скрываться от глаз людских… И решила я во что бы то ни стало встретиться с ним. А тут, нате вам, высовывается из кустов знакомая образина!

Ну, а если бы это была не «знакомая образина»? Для чего ты хотела встретиться чёрт его знает с кем?

А для того, что нужен мне здесь на некоторое время надёжный парень. Я до сих пор не знаю, рассказали ли эти двое следователю о нефти. Похоже, что умолчали, иначе сюда уже кто-нибудь, кроме них, приехал бы. Если же сказали, тогда гостей надо ждать со дня на день. Вот и придётся за этим проследить.

И тут их… — с готовностью подхватил Журба, видимо, сопровождая свои слова каким-то жестом.

Нет… — ответила шпионка. — Это уже не поможет. Значит, тайна перестала быть тайной, и мы бессильны сохранить это месторождение…

У входа в штольню послышались чьи-то шаги, посыпались под откос камешки.

Машкин идёт, — сказал Журба, и через минуту мужской голос коротко сообщил:

Дом догорает. Те двое… так и не показались.

А нефть? — Нетерпеливо спросила Пантера.

Поджёг. Всё озеро полыхает…

Так… — облегчённо вздохнула шпионка. — Теперь слушай внимательно, Журба. Вы оба останетесь здесь. Для чего, я только что сказала. Мне нужно вернуться в город. Оттуда я…

Она не договорила. Подобно внезапному удару грома, в штольне прогремело:

Ни с места! Руки вверх!

Игорь и Пётр Матвеич невольно высунули головы из-за своего барьера.

У входа в штольню стоял отряд милиции. В воздухе дрожали чёрные кружки наведённых в упор пистолетов.

 

ЛЕСНОЙ ПОЖАР

 

Не прошло и двух минут, как все, находящиеся в штольне, оказались со связанными руками. Эта участь постигла и Окунева с Шубиным. Выстроив арестованных цепочкой, лейтенант милиции громко объявил:

Шаг вправо, шаг влево буду считать побегом. Оружие станем применять без предупреждения. Понятно?

Никто не ответил.

Вперёд! — скомандовал лейтенант.

Процессия тронулась в глубину леса.

Впереди всех шла Пантера. Высоко подняв голову, она каждым своим жестом подчёркивала крайнюю степень возмущения. Шпионка так хорошо играла роль честной, незаслуженно оскорблённой женщины, что Игорь, не умевший скрывать своих чувств, плюнул и выругался.

Вслед за Пантерой шагал Журба. Окунев с любопытством рассматривал крупную фигуру матёрого диверсанта. Это был широкоплечий, краснорожий верзила с низким лбом, почти до бровей закрытым чёрными волосами. Порванная рубашка обнажала расписанную татуировкой грудь. Полуприщуренные глаза не выражали ничего, кроме звериной злобы.

Рыжий парень с багровым шрамом через всю щёку, по сравнению со своим товарищем, казался пигмеем и, видимо, был у Журбы кем-то вроде холуя. Даже здесь, под конвоем, он следил за каждым движением Журбы и всем видом выражал собачью готовность выполнить любое его приказание.

Что же касается Игоря и Петра Матвеича, то они, ещё не осмыслив толком происшедшего, покорно шагали, куда их вели конвоиры.

Шли долго, пока впереди не показалась полянка со стоящим в центре шалашом из пихтовых веток. Здесь, по всей вероятности, была «штаб-квартира» отряда.

Садись! — Скомандовал лейтенант, и арестованные расположились на покрытой мохом земле. Лейтенант сел на пень, расстегнул полевую сумку и, достав фотографические карточки, стал внимательно их изучать, поглядывая на каждого из арестованных.

Журба? — спросил он наконец.

Ну, я… — неохотно отозвался диверсант.

Долго мы за тобой охотились… А ты Машкин?

Машкин… — подтвердил рыжий парень.

Так… Кто же будете вы? — обратился он к шпионке.

Я — продавец «Табакторга», еду в колхоз «Новый быт». В пути вывихнула ногу, олень мой убежал. Меня подобрали эти вот бандиты, — она кивнула в сторону Окунева и Шубина, — и привезли сюда, к атаману своей шайки. И я… я удивлена, товарищ лейтенант, почему вы приказали связать мне руки, почему ведёте меня под конвоем вместе с этой сволочью…

Баба говорит правду… — глухо подтвердил Журба. Рыжий тоже поспешно кивнул головой.

Лейтенант явно колебался. Он посмотрел на Шубина и Окунева и, словно размышляя вслух, сказал:

А этих-то людей я знаю. Они в городе живут.

Точно, — отозвался Журба. — Это наши связные.

Хлеб, водку и боеприпасы нам доставляли, — добавил Машкин.

Наглая ложь!.. — Выкрикнул с возмущением Игорь. — Не думаете ли вы, что, оклеветав честных людей, спасёте свои шкуры?

Шубин, до этого смотревший на свой арест, как на забавное недоразумение, которое выяснится при первом же разговоре с лейтенантом, тоже забеспокоился. Положение принимало серьёзный оборот, и Пётр Матвеич, волнуясь, растерянно пробормотал:

Это как же можно так бессовестно брехать, а? Товарищ лейтенант, вы и в самом деле не подумайте про нас чего плохого. Ведь мы…

Но лейтенант захлопнул сумку и сухо перебил:

Следствие разберётся, кто прав и кто виноват. Я обнаружил вас в одной компании, и моё дело — доставить вас в органы МВД.

Так вы и доставляйте преступников! — С жаром заговорил Окунев. — Нельзя же хватать людей без разбора. Мы просим выслушать наши объяснения…

Лейтенант поднялся с пня и отрезал:

Объяснитесь со следствием. Прекратить разговоры!

Постойте! — крикнул Игорь и, вскочив на ноги, сделал шаг вслед за уходящим лейтенантом. Но конвоир угрожающе поднял винтовку и, щелкнув затвором, скомандовал:

Садись!

Окунев подчинился. Он, будто подрубленный, плюхнулся на землю, повернул измазанное копотью лицо к Шубину. Пётр Матвеич ободряюще кивнул ему и сказал:

Ничего… Придётся малость потерпеть…

Полянка опустела. Лейтенант забрался в шалаш, милиционеры разбрелись по кустам. Только два конвоира неподвижно стояли на своих местах, и незаходящее солнце сверкало на примкнутых к винтовкам штыках. Похоже было, что командир отряда решил дать своим людям заслуженный отдых.

Давай-ка и мы отдохнём, — проговорил Шубин. — Утро вечера мудренее.

Он вытянулся на покрытой ягелем земле и, кажется, уснул. Игорь тоже лёг, но связанные тонкой верёвкой руки нестерпимо ныли, а комары, которых нельзя было согнать, лезли в нос и уши, впивались в лицо и шею.

Рядом с Окуневым сидел Журба. Сгорбясь, он исподлобья смотрел на конвоиров, изредка делая еле уловимые знаки своим товарищам.

Игорь повернулся к шпионам спиной и закрыл глаза. Только теперь он почувствовал, как измотали его события прошедшего дня. Тело стало неповоротливым, будто чужим, голова отяжелела, на смену возмущению и ненависти пришло полнейшее ко всему безразличие. «Будь, что будет», — вяло подумал Окунев, погружаясь в глубокое болезненное забытьё.

Долго ли он проспал, Окунев не смог бы сказать. Он потерял всякое представление о времени. И когда кто-то сильно толкнул его в плечо, Игорь, через силу открыв глаза, никак не мог сообразить — прошли сутки или всего лишь несколько минут. Впрочем то, что он увидел, можно было принять за бредовый, кошмарный сон.

Над тайгой клубился чёрный удушливый дым. Он закрывал всё небо густой пеленой, и сквозь эту пелену не пробивалось ни единого солнечного луча. Полярный день померк. В зловещем полумраке, окутавшем тайгу, стоял всё нарастающий гул приближающегося лесного пожара. Уже между деревьев видны были стремительно скачущие по валежнику огненные змейки, уже падали сверху горящие ветки, и всё жарче становился насыщенный запахом гари воздух.

Как ни растерян был Игорь, но он сообразил, что произошло. Пока отряд отдыхал, поднялся ветер. Никто не обратил внимания на то, что дует он со стороны горящего Чёрного озера. Огонь же, подгоняемый ветром, стремительно рвался вперёд. Он начал обходить поляну с флангов, и огненное кольцо грозило с минуты на минуту замкнуться.

Прозвучала торопливая команда:

Становись!

Арестованные поднялись с земли. Милиционеры окружили их тесным кольцом и повели к речке, торопясь уйти от пожара.

Но они опоздали. Перевалив через холм, отряд увидел впереди сплошную стену огня. Спасительная речка была отрезана.

Назад! — Прокричал лейтенант, и люди охваченные паникой, бросились в пихтач. Порядок нарушился, конвоиры и арестованные сбились почти в одну кучу. Каждый торопился скорее выбежать на безопасное место, и никто не слушал, что кричал еле поспевающий за ними командир.

А пожар надвигался всё ближе. Уже трудно было дышать раскалённым воздухом, и всё чаще падали на голову и плечи крупные искры. Люди в отчаянии метались из стороны в сторону, натыкаясь на стены огня.

Внезапно один из конвоиров, охнув, выронил винтовку и сдёрнул с головы тлеющую фуражку. В тот же миг Журба, изогнувшись, ударил лейтенанта головой в живот и одним прыжком скрылся в дыму. Дальше Игорь ничего не видел. Он споткнулся и упал за толстую колодину, а когда поднялся, возле него уже никого не было. Где-то в горящем пихтаче раздался звук, похожий на выстрел, да сквозь треск и гул донёсся слабый голос кричащего человека.

Окунев, задыхаясь от жары и дыма, куда-то побежал. Через некоторое время он почувствовал, что провалился до пояса в тёплую воду. Игорь хотел выбраться на сушу и бежать дальше, но для этого не хватило сил. Он, упав на колени, погрузился в грязное болото по самую шею и только-тут понял, что в болоте — его неожиданное спасение.

После, когда эти страшные события остались далеко позади, Окунев никак не мог восстановить в памяти всё, что произошло с ним в те часы. По-видимому, сидел он в болоте долго, пока не отбушевал пожар. Хорошо запомнилось, как в двух-трёх шагах от него с грохотом упал горящий кедр. Игоря с головой окатило вонючей зелёной водой. Когда же он, отплёвываясь, открыл глаза, дерево уже не горело пламенем, и от обугленного шипящего ствола тонкими струйками поднимался пар.

Кое-как выбравшись на берег, Игорь сел на сваленную пихту. Он сидел в каком-то забытьи до тех пор, пока не начала высыхать одежда. Вывела его из состояния оцепенения верёвка, врезавшаяся в запястья. Связанные за спиной руки занемели, и ими невозможно было пошевелить.

Тлеющее рядом дерево навело Окунева на счастливую мысль. Повернувшись спиной к обугленному, красному от жара сучку, Игорь начал пережигать верёвку. Мокрая, она сперва тушила жар, потом в конце концов затлела и распалась. С чувством огромного облегчения Окунев размял плечи и взмахнул освобождёнными руками.

Пожар кончался. Ещё пылали вековые завалы и время от времени падали подгоревшие деревья, но воздух был уже чище и свежее, сверху больше не падали ни головешки, ни раскалённые угли.

Окунев постоял, огляделся вокруг и нетвёрдой походкой побрёл по дымящемуся пожарищу.

 

ПО ЗВЕРИНЫМ ТРОПАМ

 

Пожар, словно языком слизнувший лес на огромной площади, откатился куда-то в глубину тайги, оставив после себя безобразную гарь. Дымная пелена, затянувшая дали, не позволяла определить размеры опустошений.

Бредя по пожарищу, Игорь с трудом узнавал знакомые места. Вот здесь стоял старый дом. Теперь от него остались груды золы и закопчённых кирпичей. Дальше всё ещё дымилось, распространяя запах керосина, Чёрное озеро. В каменистом обрыве зиял чернотой вход в штольню. И нигде — ни следа человека…

Мало-помалу Игорь начал соображать, что его тайная мысль — встретить здесь Петра Матвеича — нелепа. В лучшем случае, можно было попасть опять под конвой, в худшем — в руки диверсантов…

Раздумывая над своим положением, Окунев пришёл к выводу, что возвращаться в город прежним путём никак нельзя. Он не знал, что случилось с остальными людьми. Допустим, перевес оказался на стороне милиции, они не упустили. диверсантов. Но, не досчитавшись ещё одного «участника шайки», лейтенант, конечно, устроит на тропе засаду для его поимки. Точно так же поступят и диверсанты, если им удалось бежать… Они будут подкарауливать своих врагов…

Выходило, что надо искать другой путь.

Игорь хорошо знал карту этой местности, и он решил избрать иное направление. Невдалеке отсюда протянулся отрог горного хребта. Через него не было ни дорог, ни троп, путь предстоял очень трудный. Но, перевалив через отрог, можно было уже легко выйти к реке и затем попасть в город с любым попутным судном.

Никакого иного выхода у Окунева не было, и он, не теряя времени напрасно, отправился в путь.

Идти следовало всё время только на юг. Стояло ясное время лета, и опасности потерять направление не было. Это успокаивало Игоря, который прекрасно понимал, что заблудиться в тайге без оружия и без пищи значило наверняка погибнуть.

Через несколько часов Окунев достиг края пожарища. Здесь на пути огня встала какая-то речушка с болотистыми берегами. Прыгая с кочки на кочку, Игорь кое-как пробрался к ней и, припав пересохшими губами к холодной воде, долго и жадно пил. Не раз он отрывался от воды, вытирал рукавом лицо, потом снова ложился на живот и пил, и пил, не в силах утолить жажду…

Напившись, Окунев увидел своё отражение в спокойной речушке. Увидел — и невольно отшатнулся. Что у него был за вид! Покрытое пятнами сажи лицо, потрескавшиеся губы, обожжённая щетина бородки, воспалённые глаза… Трудно было бы узнать в этом образе всегда элегантного директора краеведческого музея!

Только теперь Игорь почувствовал, что он страшно голоден. Ему казалось, что он мог бы есть, что угодно, есть без конца — лишь бы это было съедобно. Но у него не было буквально ничего…

На другой стороне речушки Окунев нашел кусты чёрной смородины. Ягоды были ещё недозрелые, от них сразу же появилась оскомина, и всё-таки Игорь съел их несколько горстей и набрал в карманы.

Наломав пихтовых веток, Окунев устроил некое подобие постели и тотчас же уснул. Проспал он долго, вероятно, не менее полусуток. Проснулся бодрый, но распухший от комариных укусов и ещё более голодный…

Дальнейший свой путь по тайге Игорь впоследствии вспоминал как тяжёлый, полузабытый сон. Несколько суток шёл он напрямик через таёжную чащу, то карабкаясь на кручи, то спускаясь в узкие распадки. Случалось, что направление его пути совпадало со звериными тропами, и тогда продвигаться вперёд было легче. Но тропы виляли, делали зигзаги, уходили в сторону, и Окунев снова лез напрямик через кручи и бурелом.

Игорь неплохо знал местные растения, и это ему сейчас очень пригодилось. Он выкапывал съедобные корни, рвал, где только было можно, черемшу, жевал лиственничную хвою. Всё это почти не утоляло голода, но поддерживало жизнь, и Окунев мог, хоть и медленно, брести к своей цели.

Лишь к концу пути Игорю случайно повезло.

В глухом ущелье он наткнулся на свежие следы медведя. Несколько часов назад зверь ворочал здесь колодник и камни, сгребая лапами мох…

Встреча со свирепым хищником не сулила безоружному путнику ничего хорошего, и первым его желанием было уйти от опасной близости. Но тут Окунев обратил внимание на груду камней и валежника. По всему было видно, что именно эту груду и сложил медведь.

Игорь начал поспешно разбирать завал. Это было совсем не лёгким делом для обессилевшего человека, но всё-таки через некоторое время Окунев добился своего. Впервые за последние дни на его лице отразилось радостное оживление. Под завалом лежал добытый медведем олень!

Окунев слышал об этой особенности сытого медведя — оставлять свою добычу в укромном месте до тех пор, пока у неё не появится «душок». Раньше Игорь считал подобные рассказы досужей выдумкой охотников. И как же он приветствовал теперь оригинальный вкус мохнатого гастронома!

Найдя плоский острый камень, Игорь занялся разделкой туши. Мясо было совсем свежее, и Окунев, взвалив его на плечи сколько мог, поспешил уйти из ущелья.

На вершине каменистой сопки Игорь провёл весь день. Преодолев отвращение, он прежде всего наелся сырого мяса и нашёл его не так уж плохим. Утолив голод, Окунев стал думать, как сохранить остальной запас. Вспомнив, что ему не раз приходилось есть у эвенков вяленую оленину, он развесил длинные полосы мяса на солнцепеке, и, блаженно улыбаясь, растянулся на земле…

По всем расчётам Игоря получалось, что путь его подходит к концу. И действительно, на другой день он увидел с возвышенности сверкающую впереди гладь реки. До неё было ещё немалое расстояние, но что это значило, по сравнению с тем, что осталось позади!

Повеселевший Окунев спустился в широкую долину. Здесь тянулась всё та же глухая, нетронутая тайга, однако Игорь был твёрдо уверен, что скоро увидит следы людей. Он выбирался наконец к обжитым местам!

И это случилось значительно скорее, чем предполагал Окунев. Идя по берегу говорливого ключика, Игорь почуял, как навстречу ему пахнуло дымком. Костёр в тайге! Что может быть желаннее для выбившегося из сил, изголодавшегося путника, несколько дней не видевшего ни огня, ни горячей пищи, ни человеческого лица…

Игорь прибавил шагу. Он уже заметил вьющийся среди пихтача дымок и с наслаждением вдыхал доносящийся по ветру его запах.

У крутого изгиба ручья Окунев увидел наконец маленький костёр, горящий над самой водой.

У огня, спиной к Игорю, сидел человек и что-то поджаривал на прутике. Игорь хотел его окликнуть, но тут незнакомец повернулся в профиль, и Окунев, холодея, бесшумно отступил за толстое дерево. В человеке, сидящем у костра, он узнал Журбу.

 

ПОСЛЕДНЯЯ СХВАТКА

 

Жителям рыбацкого станка Подсопочного были не в диковину таёжные драмы. Живя на краю освоенных людьми мест, они привыкли ко многому. Поэтому, когда в избу одного рыбака вошёл долговязый оборванный человек и, видимо, не в силах сдержать себя, потянулся к столу за краюхой хлеба, хозяин и хозяйка не особенно этому удивились.

Налей ему ухи, — коротко бросил рыбак жене.

Странный незнакомец мгновенно уничтожал всё, что ему подавала сердобольная хозяйка, до тех пор, пока рыбак не остановил его:

Хватит, парень. Нельзя этак сразу…

Незнакомец с жадностью посмотрел на недоеденный хлеб и, неохотно отодвигаясь от стола, спросил:

Куда это я вышел?

На станок Подсопочный, — ответил хозяин. — Откуда же ты бредёшь и кто такой будешь?

Долго рассказывать… — произнёс путник, с удивлением глядя на своё отражение в стенном зеркале. — Из города я, директор музея. Окунев фамилия…

Слова рыбака дошли до его сознания, казалось, только теперь, и он встрепенулся:

Станок Подсопочный… Это здесь живёт учитель Василий Михайлович Перевалов?

Здесь, здесь, — подтвердил хозяин. — Знакомый, поди?

Давнишний… А как его разыскать?

Проще простого. Четвёртый дом налево.

Окунев пожал рыбаку и его жене руки и нетвёрдой походкой направился к указанному дому.

С учителем его связывала старая дружба. Когда-то они учились в одной школе, вместе рыбачили и охотились. В последние годы встречались, хоть и не слишком часто, но вспоминали друг о друге с неизменной теплотой.

Перевалов не отличался невозмутимостью рыбака, у которого только что был Игорь, и поэтому встретил нежданного гостя залпом вопросов. В конце концов он понял, что другу его сейчас совсем не до разговоров, и уложил Окунева спать.

В нормальную колею Игорь начал входить лишь на следующий день. Побрившись и сменив свои лохмотья на костюм товарища, он только теперь стал походить на самого себя.

Василий Михайлович принял самое живое участие в делах Окунева. Друзья долго обсуждали план дальнейших действий. Они решили прежде всего связаться по рации с начальником районного отделения милиции.

Сделано это было немедленно. Приняв сообщение Окунева о Журбе, начальник ответил лишь одним словом: «Благодарю». После этого Перевалов снабдил друга деньгами, необходимыми для проезда до города, и проводил его на пристань.

И вот большой пароход отвалил от причала.

Стоя на палубе, Игорь долго махал другу рукой, пока тот не слился с толпой провожающих и любопытных, считающих своим обязательным долгом выходить к каждому пароходу.

После перенесённых лишений Окунев чувствовал себя довольно скверно. Ныло всё тело, болели обожжённые руки… Он с удовольствием полежал бы сейчас в постели, но каюты ему не досталось, а спускаться в третий класс, где было его место, не хотелось из-за стоявшей там духоты.

«Ладно, пересижу здесь, — решил Игорь. — До города-то не так уж далеко».

Облокотись о перила, он смотрел на проплывавший мимо берег. Тайга казалась отсюда совсем не страшной и даже приветливой. Горный отрог, перевалить через который Окуневу стоило таких трудов, выглядел невысокой живописной грядой, прогуляться по которой — одно удовольствие…

«Как часто многое бывает издали обманчивым!» - Вздохнул Игорь, вспомнив о Пантере. Где она сейчас, эта матёрая шпионка? Сидит за крепкими решётками или прячется в тайге, что так обманчиво обещает неискушённому человеку тишину и покой?

Размышлениям Окунева никто не мешал. Давно уже перевалило за полночь, на палубе не было ни души. Размеренно дышала машина, убаюкивающе шумела у борта вода, мчалась прочь от парохода бесконечная пенная струя…

За спиной у Окунева послышались чьи-то тихие, крадущиеся шаги. Игорь лениво оглянулся и мгновенно вскочил. Втянув голову в плечи, весь подавшись вперёд, к нему приближался… Журба.

Дальнейшее произошло молниеносно. Журба бросился на противника и взмахнул ножом, но Игорь ударил его кулаком по руке, и нож упал в воду. Почти одновременно диверсант сжал рукой, словно клещами, горло Окунева, и перед глазами у того поплыли разноцветные круги. Потом Игорь почувствовал, как его швырнуло куда-то волной, на какую-то секунду захлебнулся, и когда начал соображать, где он и что с ним происходит, пароход был уже далеко. Белый, стройный, он удалялся спокойно и величаво, и на его палубах не было ни души…

По-мо-ги-те!.. — Крикнул, наконец, Окунев, но его слабый голос затерялся в плеске волн…

Намокшая одежда начинала сковывать тело, и Окунев отчаянно заработал руками и ногами. Он плыл к берегу, но берег, казавшийся минуту назад с парохода таким близким, теперь был недосягаем. Игорь перестал бороться с течением. Он понял, что сил у него для этого не хватит и что главное сейчас — удержаться на поверхности, стараясь в то же время подгребать в одну сторону.

Пароход давно скрылся из вида, а Окунев всё барахтался в воде. Временами его охватывало отчаяние, и он готов был отказаться от борьбы. Но жажда жизни брала верх, и Окунев, преодолевая смертельную усталость, всё плыл и плыл…

Внезапно в стороне возник, словно вынырнув из воды, катер. Игорь хотел крикнуть, и сам не услышал своего голоса. Волна захлестнула его с головой, и когда он снова всплыл на поверхность, катер был совсем близко и шёл прямо на него.

Игорь видел, как упал рядом с ним спасательный круг. Собрав последние силы, Окунев поймал круг и, кажется, на каких-то две-три секунды потерял сознание. Открыв глаза опять, он увидел в нескольких метрах от себя иллюминатор катера. Из-за круглого прозрачного стекла, словно из рамы, на него смотрела Пантера.

Игорь рванулся от катера, но было поздно. Дюжий матрос, повиснув над самой водой, схватил его за воротник.

 

НЕОЖИДАННАЯ РАЗВЯЗКА

 

Увидев Пантеру, Окунев ни минуты не сомневался, что попал в лапы диверсантов. Вероятно, у них были сообщники, и теперь все они, завладев чьим-то катером, спасаются бегством…

Когда матрос поймал Игоря за воротник и потащил на палубу, тот сделал было отчаянную попытку освободиться. Но что мог сделать он, окончательно выбившийся из сил, с крепким парнем атлетического сложения! Сильной рукой матрос прижал его к палубе, не дав соскользнуть в воду, и Окунев услышал за своей спиной чьи-то слова:

Обезумел он, товарищ лейтенант.

Игорь проворно обернулся, отбросил нависшие на глаза мокрые пряди волос. Вокруг него стояли уже знакомые ему милиционеры и среди них — тот самый лейтенант, который арестовал их с Шубиным.

Но тут из-за спин милиционеров протиснулся Пётр Матвеич и, бросившись к Игорю, радостно прокричал:

Игорёк! А я-то уж думал…

Поднимите его, — Приказал кому-то лейтенант. — Окажите первую помощь.

Я сам… — проговорил Окунев, поднимаясь на ноги и начиная, наконец, соображать, что произошло. - Я здоров…

Очень хорошо, — ответил лейтенант. — В таком случае позвольте прежде всего извиниться перед вами за то, что произошло там… в тайге. Пётр Матвеич нас уже, кажется, простил…

Лейтенант улыбнулся и тотчас же снова стал строг и официален.

- Как вы попали в воду?

Журба… На пароходе - Журба… — начал бессвязно рассказывать. Окунев. — Он на меня напал…

Уже на пароходе… — задумчиво произнёс лейтенант. — Что же, этого следовало ожидать… Позовите радиста!

Я здесь! — Отозвался юноша в майке.

Готовьте аппаратуру к переговорам. А вы… — обратился лейтенант к Окуневу, — идите к Петру Матвеичу в кубрик, отдыхайте. О вас там позаботятся…

Матрос, вытащивший Игоря на палубу, принёс в кубрик белье и парусиновый костюм.

С собственного плеча, — пошутил он. — Будет немножко широковато, но это ничего. Часочка через два повариха Глаша доставит ваш костюм — сухой и выглаженный.

Он исчез куда-то на минуту и вернулся со склянкой спирта, авторитетно заявив:

Испытанное лекарство. После длительного пребывания в воде рекомендуется доза без ограничения.

Игорь глотнул обжигающей жидкости и вскоре почувствовал себя значительно лучше. Смертельная усталость начала проходить, нервное напряжение исчезло…

Тем временем Пётр Матвеич неторопливо рассказывал о своих приключениях.

Во время лесного пожара из всей партии потерялись только двое: Окунев и Журба. Уведя людей в безопасное от огня место, лейтенант организовал поиски беглецов. Но это ни к чему не привело, кроме потери времени. А пожар между тем перекинулся в район тропы, ведущей к городу. Тогда лейтенант принял решение — выходить напрямик к реке.

Путь до реки проделали без всяких событий. Вышли к большому посёлку лесозаготовителей, расположенному невдалеке от станка Подсопочного. Лейтенант связался по рации с начальством, и только тогда Шубин был, наконец, освобождён из-под ареста. Пётр Матвеич хотел немедленно возвращаться в тайгу на розыски Игоря, но лейтенант отговорил его от этого, пообещав сразу же по возвращении в город организовать хорошо оснащённый отряд опытных людей.

Скоро из города пришёл специальный катер. Диверсантов посадили под надёжной охраной в один из кубриков.

Уже на пути к городу по рации было получено переданное Окуневым сообщение, что Журба бродит в районе Подсопочного. Так Пётр Матвеич узнал, что Игорь жив и невредим.

Лейтенанту был передан приказ, как можно быстрее доставить арестованных в город и, приняв на борт ещё нескольких человек, немедленно возвращаться в Подсопочный.

Теперь уж возвращаться не придётся, — закончил свой рассказ Пётр Матвеич. — Журба лезет в сети сам.

И действительно, все пути у диверсанта оказывались отрезанными. Он плыл на пароходе в полной уверенности, что удачно избавился от знавшего тайну человека, не подозревая, что каждая минута приближает его к заслуженному возмездию…

До города было совсем недалеко. Уже отодвинулась от берегов тайга, уступив место лугам и пашням. Всё чаще возникали впереди сёла и деревни. На спокойных волнах тёмными поплавками покачивались рыбацкие лодки.

Чем меньше расстояния оставалось до пристани, тем больше нервничали Окунев и Шубин. Выйдя на палубу, они нетерпеливо топтались на носу, дивясь невозмутимому спокойствию лейтенанта…

Но вот, наконец, прошли последний изгиб реки, и на крутом берегу показались первые городские строения. Через несколько минут открылась и пристань. Пароход ещё стоял у дебаркадера. Шла погрузка рыбы, даже невооружённым глазом можно было различить матросов, катящих по трапам из склада бочки.

Катер приткнулся носом к берегу невдалеке от дебаркадера. Не дожидаясь, пока матросы укрепят чалку, на песок вслед за лейтенантом спрыгнули Окунев и Шубин. И едва они взобрались на обрыв, как к ним подошёл начальник милиции и, улыбаясь одними глазами, сказал:

Взяли. Пытался оказать сопротивление… Ну, а где остальные?

Из кубрика вывели арестованных. Машкин шёл молча, тяжело сопя и глядя под ноги, Пантера же снова играла уже знакомую роль:

Товарищ начальник, это что же такое! За кого меня принимают? Схватили ни за что ни про что, водят под конвоем с какими-то бандитами… Я жаловаться буду!..

Но чувствовалось, что она понимает, всё это теперь уже лишнее, игра закончена…

Спасибо, товарищи, — пожал руки Шубина и Окунева начальник. — И… извините. Сами, наверное, понимаете, что лейтенант не мог иначе поступить. Бывают в нашем деле ошибки. Видите, — кивнул он на Пантеру, — как мастерски роль исполняет. А ведь по наведенным нами справкам, всё, что вы случайно услышали, чистая правда…

Шпионка метнула в сторону своих бывших спутников полный ненависти взгляд и, съежась, прошла к закрытому автомобилю…

Отдыхайте, — сказал начальник, прощаясь с Игорем и Петром Матвеичем. — Скоро вам придётся повторить ваш путь к Чёрному озеру. На этот раз — со специальной экспедицией.

И он ещё раз пожал руки друзей.