Журнальный мир

ИЗ КОСТРОМЫ В КИНЕШМУ

(ОПЫТ ОДИНОЧЕСТВА)

В жизни каждого человека случаются времена, когда необходимо разобраться в себе. В такие дни опыт одиночества бывает полезней мудрых книг и отеческих наставлений. Сейчас уже не припомню, когда и по какой житейской надобности, пришла мне в голову мысль отправиться в путешествие одному. Помню главное: я почувствовал необходимость поодаль от житейской суеты «побеседовать» с Богом о себе и о том, что мне особенно дорого. Сначала мысль о вынужденном одиночестве смутила меня. Как так? Добровольно вычеркнуть собственное «я» из водоворота событий и человеческого общения! Не одичаю ли? Однако, чем больше я сомневался и откладывал задуманное, тем более дерзостно мысль о предстоящем путешествии осаждала меня и днём, и даже ночью.

Рассматривая карту Поволжья, я обратил внимание на лесистый участок волжского правого берега между Костромой и Кинешмой. Его девственная картографическая зелень показалась мне идеальной «акваторией» для небольшой романтической прогулки. Эх, знать бы мне тогда, что это милое изумрудное пятно на самом деле окажется непроходимым урочищем, и я по незнанию ставлю на карту не только успех задуманного перехода, но и собственную жизнь…

Ранним октябрьским утром поезд «Москва — Кострома», попыхивая дымком и грузно похрустывая блиновидными сочленениями, остановился под ликующим транспарантом (или, как теперь говорят, баннером) «Добро пожаловать в древний русский город Кострому!». Красивое здание городского вокзала, привокзальная площадь, сонный, неспешно просыпающийся город очаровали меня тихой, благочестивой красотой.

Оглядывая вековые торговые ряды, старые купеческие улочки и вертлявые стоптанные переулки, я реально ощутил рядом с собой присутствие «зеркала русской души» Александра Николаевича Островского. Вот великий драматург присел неподалёку от меня на парапет костромской пристани и наблюдает через речку Ипатьевский монастырь. Да-да, тот знаменитый Ипатьевский монастырь, воздух которого ещё хранит дробь конских копыт татарского мурзы Чечета. Монастырь, где четвёртый век подряд сквозь стены Троицкого собора, как сияние русского духовного оберега, лучатся дивные фрески искусного изографа Гурия Никитина!.. До позднего вечера бродил я по городу в сердечном упоении от патриархальной теплоты и святости. Заночевал за полночь в дешёвой гостинице на дальних улицах.

Наутро, лишь солнечный свет покрыл волжские перекаты, я вышел из города и, как трубадур, глядя только вперёд, направился из Костромской области в Ивановскую.

…Плотный перечень услуг городского сервиса закрывает от нас щедрую доброту окружающего мира! Только выпорхнув из мегаполиса и выдавив из души рабский страх горожанина перед одиночеством тела, мы приобретаем то, о чём Бог давным-давно позаботился.

Нежданная радость, вдохновлённая пульсирующей плавью звёздного неба или пьянящим ароматом свежескошенного сена, окрыляет нас. В такие минуты душа покидает тесное «городское» жилище, распрямляется, её дыхание становится ровным и свободным.
Это не пережить, воображая вечерами на кухне ту или иную литературу. В плотном пространстве «натурального» Бога надо оказаться и хоть немного побыть, чтобы ощутить всё неразумие городского существования.

Я вышел из Костромы и отправился по просёлочной дороге, вьющейся полем, в километре от Волги. Солнце, как путеводная звезда, катилось передо мной, заливая мягким осенним светом дорогу. Октябрь в Поволжье умеренно тёплый. Однако ночью температура заметно падает. Поэтому, заночевав за неимением палатки в душистом стоге прелого сена, я зарылся «по шейку» и уснул, разглядывая звёзды. Около полуночи меня разбудил сырой задиристый холод. В то же время я почувствовал мягкое приветливое тепло, лучащееся из глубины стога. В надежде согреться я стал разгребать сено и вдруг отдёрнул руку, вскрикнув от боли. Мои пальцы буквально плавились и шипели от страшного ожога! Так я разрешил первую традиционную непонятку горожанина: почему самовозгораются по осени стога? Применив известное мне народное средство к обожжённому участку кожи, я осторожно продолжил раскопки и через некоторое время, выровняв процесс обмена тепла, крепко уснул до самого утра.

На четвёртый день путешествия мне вдруг припомнилось… собственное одиночество. Я уже приготовился «взныть», но с удивлением отметил, что «ныть» вовсе не хочется. Наоборот, чьё-либо присутствие рядом мне показалось просто неуместным. Я даже остановился, необычайно удивлённый таким поворотом дел. «Как так? — произнёс я, оглядывая себя. — Выходит, мне никто не нужен?» Пока я «расспрашивался» (решил не повторять слово «себя»), мой ум вдруг взорвался от непривычного, вернее, давно забытого интеллектуального ликования. «Что с тобой?» — воскликнул я, обхватив ладонями виски. Через пару минут я докопался до истины и… расхохотался. Да-да-да, расхохотался оттого, что не заметил, как мне стал симпатичен и дорог неспешный разговор ума, души и тела! Мне показалось забавным внезапное чувство самодостаточности, ведь я констатировал увлечение ума не привычной голо­воломкой событий, а простым дорожным разговором «личностной триады»!

Однажды вечером пришлось расположиться на ночлег у самой воды. На бугорке, вокруг которого лесная чаща обрывалась прямо в Волгу. На то, чтобы выйти из леса и заночевать подальше от берега, где начинаются поля со спасительными стожками, не осталось ни сил, ни света. Бугорок своей причудливой формой напоминал полуостров Крым. Где-то «в районе Симферополя» я развёл костёр и стал кашеварить. Стемнело. Непривычный холодок скользнул по позвоночнику и заставил оглянуться. Абсолютная тишина поразила меня. Смолкло всё! Я слышал только собственное дыхание и сухой треск горящего в костре хвороста. Театральность этой полной кулисной тишины озадачила меня. Я поглядел на часы. Они болтались на запястье, напоминая далёкие правила жизни. Часы показывали без двух минут полночь. Я продолжил вслушиваться в необычайную космическую тишину. Ровно через две минуты лес проснулся. Да как! Зашуршало и тронулось с места в едином порыве бесчисленное множество живых организмов. Я наблюдал эту полуночную вакханалию, струхнув от мысли, что, быть может, присутствую на собственной тризне. Повинуясь инстинкту и стараясь не глядеть по сторонам, я принялся шуметь и подбрасывать в костёр ветки. Когда огонь разгорелся, мне пришло в голову написать письмо домой, чтобы хоть как-то скоротать время до рассвета. Так я узнал, что ночь в лесу может оказаться самым подходящим временем для эпистолярных упражнений — всё зависит от окружающих обстоятельств!

Мы исследуем Марианские впадины, смело заглядываем в чёрные галактические дыры и очень редко совершаем случайные открытия на расстоянии вытянутой руки. Снисходительно глядя на ветхий имидж Адама, мы настраиваем приборы на бесконечность и попадаем в ловушку псевдознаний. Тех знаний, у которых нет с нами никаких связей, кроме нашего воображения о них. Мы пытаемся в духовных и физических исследованиях добраться до самого Бога. Но так как расстояние от нас до Творца Вселенной равно или нулю (случай редкий), или, как правило, бесконечности, — нам приходится описывать Его всегда воображаемо, исходя из прикладных необходимостей. Если бы мы действительно мечтали познать устройство Вселенной, то трепетно примечали бы признаки Божьего бытия в малом и едва заметном. Так, великий мудрец двадцатого века о. Павел Флоренский говорил: «Я выискиваю места, где жёсткая скорлупа дольнего мира, треснув, даёт сбой. И через эти малые трещины наблюдаю Бога».

Дни напролёт я шёл, вернее, пробирался по правобережной волжской тайге, пересечённой глубокими сырыми оврагами и бесчисленными буераками, прикрытыми валежником и ломким сухостоем. Шёл, разбрасывая вдоль «дороги» накопленные за годы городской жизни никчемные «светские сбережения». Мысли мои становились просты, настроение — ровно и спокойно.

Через неделю путь привёл меня в знаменитый левитановский Плёс. Очарованный волжской красотой, я бродил по перелескам Плёса, и ранимая душа Левитана всюду собеседовала со мной. Мы оба наслаждались природой и тончайшими оттенками наших человеческих и творческих взаимоотношений, для которых не стали помехой века; разлуки…

В Плёсе, насытившись увиденным, я решил прервать путешествие и приобрёл билет на пароход до речного вокзала города Кинешмы. Остаток пути правобережный волжский пилигрим (в прошлом гордый, а ныне внимательный к обстоятельствам) совершил на комфортабельном пароходике, помешивая в гранёном стакане кофий и созерцая россыпи деревушек на живописных склонах приволжских холмов. Отложив осмотр Кинешмы до будущей житейской нужды о Боге, я взял железнодорожный билет и утром следующего дня прибыл в Москву.

P. S.

В Москве меня завьюжил прежний ритм привычной городской жизни. Впрочем, нет, не прежний. Он изменился, потому что изменился я! Дни добровольного одиночества привели в порядок мою душу. Они научили искать в любой, даже самой непримиримой ситуации внутреннее согласие. Я развил в себе способность реагировать на внешние обстоятельства не вспышками чувств, но рассудительно и спокойно.

Попытка разобраться в себе сродни погружению в глубину житейского моря. Как только теряется привычная связь с поверхностным водоворотом дел и событий, человек невольно испытывает страх одиночества. Но если он находит в себе силы продолжить начатое погружение, ему открывается огромное сверкающее дно, усыпанное морскими звёздами. Дно? Какое же это дно! Астрономы и философы называют это сверкающее великолепие — «Вселенная». Есть даже такая единица измерения — «одна Вселенная». Это масштаб одиночества Бога!..

Часть 1

«Не перегар, но дух авантюризма!» —

наскальная запись в основании

пивной палатки

(Крым, пос. Симеиз)

Остров Крым! Действительно остров. Ведь всё происходящее здесь так отлично от реальной жизни на Большой земле.

…За восхитительными пролётами Крымского моста лежит Большая земля. Там, на Большой земле в гулких перекатах пространства лепятся друг к другу тысячи тысяч родовых гнёзд. Живут в этих гнёздах люди-паучки, плетут свои замысловатые паутинки и ждут, когда к ним прилетит счастье. Бывает, приметят муху-цокотуху, застрявшую в клейком лабиринте авторских хитросплетений, и срочно планируют будущее, например, свадебное путешествие в Крым.

Побережье!..

Если там, на большой земле мы — расчётливые паучки, то здесь, на побережье мы — бабочки, гонимые ветром, песчинки в зелёных кружалах волн, Икары, палимые солнцем… Вот оно «райское» земноводное наслаждение, настоящее проплаченное человеческое счастье!

На этом мажорная часть моих туристических впечатлений заканчивается. Потому что далее наступает то «далее», которое, к сожалению, встречается в Крыму «везде»…

На отдыхе россиянин — не только беззаботный, но и бессовестный турист, желающий получить все удовольствия согласно оплаченному прейскуранту. А именно:

1. вволю наораться (на родине кто позволит ему в полчетвёртого ночи распевать в голос под чужими окнами песню про любовь?)

2. закрутить роман с девушкой неопределённого возраста и шикануть в недорогом ресторане (а что — имею право!)

3. «за чуток» приблатниться (в Москве, придавленные столичным этикетом, разве мы можем себе это позволить?).

Безусловно, российский турист интеллигентен, толерантен и социализирован. Но! Никто (кроме церкви) не отменял влияние дедушки Дарвина на прорастающего из обезьяны человека. И пусть наш позвоночник не заканчивается больше хвостом (хотя для многих эта положительная цивилизационная ступень имеет конкретный отрицательный смысл — очень неудобно стало лазить по деревьям), мы всё хуже помещаемся друг с другом на одной территории. И ничего с этим не поделаешь! Против законов дарвинизма (приоритет живота над совестью и социальный антагонизм по отношению к конкуренту — это мой лежак!) не попрёшь — наука!

Братья Стругацкие в своё время изрядно заморочили россиянам головы: мол, время выковывает из первобытного дикаря коммунара — непогрешимого человека, исповедующего высшие гуманистические ценности. Видали мы эти ценности на Чеченской войне, наблюдали американские тамагавки в Косого и Белграде, смотрели по телевизору, как Обамовские стервятники рвали на части благородного Муаммара Каддафи… Довольно!

Эх, господа литераторы, поезжайте в Крым и поглядите на поведение развито́го во всех отношениях туриста-гуманоида. В сказочном Симеизе прогуляйтесь по центральной улице Советская и послушайте рыдающий на каждом перекрёстке перистый ресторанный шансон. Зуб даю, ваше надменное литературное сердце дрогнет, и вы, пустив мутную слезу цвета нефильтрованной чачи, заплачете вместе с народом над разбитой любовью и жестокосердным взаимонепониманием!

Шутка? — Какие уж тут шутки! Нормальное человеческое ухо, привыкшее к классической музыке, песням Александры Пахмутовой и простым общечеловеческим ценностям, вынести этот бритоголовый блатной мусор попросту не в силах…

«А море? — воскликните вы. — Вы не сказали ни слова о море».

Да, море уравновешивает и смывает с сердечной мышцы налёт тягостных раздумий. Говорят, время, проведённое в море, Бог вычитает из срока реальной жизни и преподносит человеку как подарок.

Когда-то молодые строители коммунизма наивно плюсовали Советскую власть к электрификации всей страны. Давайте и мы по примеру наших беспокойных дедов скажем: великолепие Крыма — это величие моря плюс дивная береговая линия, минус… человеческое присутствие. Да-да, возникает ощущение, что Крым — это бывшая территория рая, откуда Бог так и не смог выгнать человека. И, чтобы не искушать Себя человеческим непослушанием, ушёл на Сам, ворча «по-стариковски»: «Ну-ну, погляжу, как вы тут без Меня друг с другом разбираться станете».

Да, Господь как в воду глядел! До сих пор не то, что с сарацинами, со своими братьями-украинцами разобраться не можем. Видно, не дано человеку определиться в самом себе без «Посторонней» помощи…

Часть 2. Небесный диалог

«Да что вы такое говорите! — предвижу читательское возмущение. — Как можно отрицать уникальный исторический диалог человека и Крыма? Воронцовский дворец, Ливадия, Царская тропа, Ласточкино гнездо, крымские следы великих современников прошлого: дом-музей Чехова в Ялте, дом-музей Волошина в Коктебеле, дом-музей Грина в Старом Крыме. Наконец, город-герой Севостополь, колыбель русской воинской славы!..

Вы совершенно правы! Не мог Бог покинуть святую землю целиком. Таки оставил Свой Божественный догляд за человеком. И даже позволил Своему первенцу украсить крымский миропорядок по своему разумному усмотрению. «Да будет так! — подытожил Господь, проносясь над Крымом и повсюду встречая российскую лепту. — Аминь!»

Что теперь скажете, господа дарвинисты? Выходит, не все произошли от обезьяны, кое-кто (ну, глупо же отрицать!) произошёл по милости Божией непосредственно от человека. А это уже совсем другое дело! Значит, тень глиняного Адама легла и на крымские земли. Оттого поколения крымчан выросли красивыми, внутренне свободными людьми. И добрая половина из них — философы, люди во всех отношения необыкновенные.

…Парень предлагает отдыхающим тату, а в промежутках между общением с заказчиками читает какую-то книгу. Спрашиваю:

— Что читаете?

Он отвечает:

— Гурджиева.

— Гурджиева?!

— Ну да, а что тут такого?

Ничего себе, думаю, иду дальше. Подвыпивший мужичок с длинными нечёсаными волосами сидит и задумчиво смотрит в небо. Спрашиваю:

— Что видите?

Он отвечает:

— Сегодня в ночь ожидается кровавая Луна.

— Ну и что?

— Как что? Это же подсказка о будущем!

— Вы хотите знать будущее?

Он улыбается, снисходительно смотрит на меня и отвечает:

— В будущем наш с вами разговор окажется уже в прошлом. И мы не сможем поменять в нём ни единого слова. Для меня знать будущее — это знать, как правильно ответить вам сейчас.

Он достал из холщовой сумки бутылку хереса, отпил глоток и добавил, махнув рукой в сторону моря:

— Она уже близко!..

Часть 3. Бог и олимпийские¹ «божки» Крыма

Крымские вина! Вина Испании (ответ­ствую!) — именитое барахло в сравнении с крымскими полногрудыми фуриями! А названия, вы почитайте этикетки!.. Например, «Седьмое небо князя Голицына»! Каково? Даже апостол Павел был восхищен по благодати только до третьего неба. А тут такие перспективы!.. Нет, Господь не только не покинул этот благословенный (полу)остров, Он проявил к возлюбленным крымчанам Свою неизреченную милость и не стал эвакуировать райские винные кладовые! «Пейте, веселитесь, люди! Только голову не теряйте, иначе дедушка Дарвин (такой затейник!) тотчас вам хвостик приладит в одно мессто, вот сраму-то будет!»

Помните, у первых людей случилась неприятная оказия с плодами от древа «добра и зла»? А теперь ответьте на простой вопрос: «Зачем Адам съел яблоко? Ведь он не хотел есть (в раю нет нужды!), а съел. Выходит, съел из праздного любопытства. Да, праздность — штука опасная, многих она до добра не довела. Бог милостив, но праздность не прощает!

Вы спросите: «А что должен делать человек на отдыхе? Весь год он, как монастырский трудник, работает на пенсионный фонд и наконец в кои веки вырвался на пару недель погулять да попить вина от души. Зачем его, усердного налогоплательщика, одёргивать и вразумлять? Пусть выпустит пар. Не волнуйтесь, через неделю он растратится, жар души угаснет сам собой, как миленький!»

Ваши доводы автору понятны. И всё же Крым выше, гораздо выше приморской пьянки. Он — полуостров Божественной красоты, ода Гармонии, внесанкционная территория творческого духа. Кто смотрит на Крым как на территорию наживы — не обретут личного счастья. Кто смотрит на Крым как на территорию будущей натовской базы — погибнут под обломками собственной техники.

Бог Крыма не Бахус, гуляющий среди виноградников Массандры и тостующий в винных кладовых Инкермана. Не боженька из песенки Окуджавы:

«Господи, мой боже,

Зеленоглазый мой…»

Бог Крыма — это Русский Триединый Бог, а территория Крыма — Его поднебесная Московия. И если нашему российскому Третьему Риму суждено исчезнуть, как первым двум (увы, империи не вечны), Московия и Крым взойдут на эшафот истории рука об руку. Они гордо склонят свои головы на плаху и встретят лезвие варвара крепким любовным поцелуем!

«Ах! — ахнут обступившие эшафот победители. — Мы только что казнили любовь. Горе нам, горе!..»