Журнальный мир

Вспоминая роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита»

I. Пролог

«Всё будет правильно - на этом построен мир».

глава 32. Прощение и вечный приют

Что-то не заладилось в природе! Кто её, капризную, поймёт? День за днём упрямо сумасбродит: то теплом, то холодом проймёт.

То нашлёт грозу, когда все сроки для забавы этой истекли, вскользь припомнив прошлого уроки, те, что мы не сразу извлекли.

А сегодня, подражая трюкам времени - о шаткий циферблат! - обнулилась, и в фантомном круге - Мастер, Маргарита и Пилат.

II. Прохожий

«…язык может скрыть правду, а глаза - никогда!»

глава 15. Сон Никанора Ивановича

Я на Патриарших - те же липы: ветви чертят в прошлое портал; на скамейке, лентой перевитой - позабытый глянцевый журнал…

Мир безлюден, не до лиц сегодня - пандемия. Что за горький год! Бесприютно жмётся в подворотне онемевший от озноба кот.

Странное, лохматое явленье. Эй, чернявый, сгинешь ни за грош! Взгляд - великолепное презренье, тайное орудие вельмож.

Ты не тот ли, из известной свиты? Миру не забыть ни ваш вояж, ни чудес! Ужели Маргариту ищут вновь в неласковых краях?

Или, затеватель катавасий, ты как ненавистник-графоман к нам подослан, чтобы новый Мастер сжёг свой недописанный роман?

Не удастся! Неподвластен гений безрассудству, хоть нелёгок путь в «дивном» мире кибер-измерений. Ну, иди, иди ж… куда-нибудь!

Слышишь, разгрозилось - чем не повод скрыться восвояси нам двоим? Вновь ненастье поглотило город, как когда-то тьма - Ершалаим.

Вновь ожесточённо по балконам хлещут струи вечного бича, и огнём к земле несутся кони, всё живое на пути топча.

III. Иван Бездомный

«- А вам, что же, мои стихи не нравятся?»

глава 13. Явление героя

Я сочинил, согласно всем канонам, стихи о вероломности Луны «Щербатый вор». Взобравшись по балкону, она ко мне проникла незаконно, но с умыслом вполне определённым - мои похитить сны.

Шаг от бедра - не Голливуд, но дива, на вид, возможно, двадцать полных лет. И так ясна знакомства перспектива в тот вечер очумительно-игривый… Я поднял тост: - За вас, ночное диво! Она: - Да вы - поэт!

Бокалов звон. - За ваш талант! Источник его, возможно, в северной весне? - О, я первопроходец-одиночник. - Герой пера! Гомер! - Многостаночник. - Но ваш секрет, мой скромный полуночник, сокрыт… - Секрет - во сне.

- Ах, вот как! Это, право, даже мило! Во сне и…всё? Какой вы интриган! Тут гостья на глазах преобразилась: фантом ли, призрак? Вся зафосфорилась, повиснув в воздухе, но в спешке обронила припрятанный наган.

Меня пронзило: ведьма, за наживой! Я - хвать бутылку! (жутко самому ударить… эту), но она брезгливо меня приобняла, сказав лениво: - А ну, гоните сны, парниша, живо! Они вам - ни к чему.

IV. Маргарита

«И вслед ей полетел совершенно обезумевший вальс».

глава 20. Крем Азазелло

Счастлива, счастлива! Сладкий пожар изнутри! Ах, Вальтцер Вальсович - танец, движенье на три, празднество-таинство - не горевать, танцевать, - как же изящно ты переродился на пять!

Звуки квинтолями¹ - каждый в процесс вовлечён, а траекторией, нет, продолженьем времён - крыши московские; может, для нас, Маргарит, гений Чайковского создал тебя не на три,

а на волшебные пять², и поди разберись, как по карнизам гулять… Ну же, Вальтцер-каприс, взвейся в судьбе! Я же, выпив пространства нектар, - в выси, к звезде! Да исчезнет Земли жалкий шар!

V. Мастер

«- Откуда вы сейчас?

- Из дома скорби. Я - душевнобольной…»

глава 24. Извлечение мастера

Потерянный… Мне жизнь закрыли! - двери и окна зарешечены в момент, намеренно. Неделя за неделей я - сто восемнадцатый, безвестный пациент. Затёрты адрес, имя, группа крови. Дотлел роман. Реакцией на мир - моё молчание. Для эры пустословия и пресмыкательства моих коллег-проныр - обычный случай: ветх как лодка Ноя. Московских хроник бывший фигурант, я предпочту навеки быть с изгоями, умалишёнными, но не менять талант на горсть монет - о караван историй, от свету к мраку плавный градиент³! Я - мастер. Мастер? Нет, я тот, кто болен, я - сто восемнадцатый. Забытый. Пациент.

VI. Понтий Пилат

«- Тесно мне, - вымолвил Пилат, - тесно мне!»

глава 2. Понтий Пилат

Мой пёс, мой друг, о, не виляй хвостом! Не в духе я сегодня - дел насущных стал узником и в мире правовом впервые не пойму исход грядущих решений. Дело, собственно, врача или философа, но не убийцы, право! Что? Отпустить? Но, за спиной шепча, грозят первосвященники расправой мне самому, мол, я - не друг тогда Тиверию, ведь кесарь недоверчив до судорог, и не спасти хребта изменнику: донос - и вмиг заверчен Фемиды жернов, перемелет жизнь, оставив горсть трухи… Да ты зеваешь! А если всё же Он - пророк, скажи? Назареянин? - Пышным урожаем пожну тогда я недовольства бунт! О, лучше яду, чем восстанье черни! Презрению потомки предадут Пилата. Ох, недаром на коленях жена меня молила: «Ничего не делай, Иешуа, слышишь? Много во сне я пострадала за него». О Боги, как извилиста дорога докучной истины. Ужель их две? Что ни решишь - любое дело скверно. О, как же нестерпимо в голове огонь пульсирует!

К грозе, наверно.

VII. Фагот

«- Какой интересный город, не правда ли?..

- Мессир, мне больше нравится Рим!

- Да, это дело вкуса…»

глава 29. Судьба мастера и Маргариты предопределена

О, как докучлив московитов мир! По мне - милее пыльный Рим, мессир! Там радуга - цветной Аркобалено - в ленивом Тибре вязнет по колено, меж стройных пиний - игрища дриад да торжество барочных анфилад.

А вот в Москву, клянусь, я - ни ногой! Пусть попотеет кто-нибудь другой! Я в хор вернусь - я музыкант бывалый: хоть басом, хоть альтино-запевалой, - а то в трудах лукавых пребывав, забудешь напрочь радости октав.

Давно спросить пытаюсь: в чём резон дразнить меня «Фаготом»? Я - «Бассон»⁴! Из благородных, знаете, династий! Да, многих я смешней и выкрутастей, но полумаска, острое словцо - всего лишь краска, ложное лицо.

Язык мой - враг мой! Просьба извинить: теряю в спешке красноречья нить, за дерзость не попало б на орехи! Сменю одежды - где мои доспехи да шлем-челата⁵? Будет голова целее, право. Что ж, прощай, Москва!

VIII. Эпилог

«О, какой страшный месяц нисан⁶ в этом году!»

глава 2. Понтий Пилат

Весна, начало звонкого апреля. Поймав в ладони солнца юркий луч, я размышляю об иной неделе, о пятнице, четырнадцатом… Веришь, мой беззаботный спутник кибер-эры? - Я вспоминаю вновь роман. И туч нашествие - свинцовую армаду - рисует память: не свести к числу дробивших исступлённо по фасадам тяжёлых капель; грозовым разрядом оглушена и ужасом прижата собака прокуратора в углу.

А твой хозяин, милосердный Банга, там, на террасе, вглядываясь вдаль, сжимает пальцы в кровь, хрустят фаланги. «За трусость мне воздастся - бумерангом возмездие настигнет, спозаранку паду к Богам - и жертву на алтарь! Гнилой народец этот, что тут скажешь… Я ж - чист пред небом, я персты омыл прилюдно! Неподсуден! Был улажен конфликт, и скоро станет днём вчерашним их приговор, но бьётся мысль: о важном я с тем, распятым, не договорил. Гроза уходит…» В параллельном мире Ночь расстилает черное сукно. Рассеиваясь в сладостном эфире, скользящий свет от скачущих валькирий⁷ дарует час военных перемирий. И вот - число героев сочтено.

Но вижу я иных коней движенье, агатовых - стремительный вулкан, на водах не дающий отраженья, да всадников - тартарово⁸ творенье. Нелепое, пустое наважденье, когда бы не булгаковский роман.