Delphinidae. На вокзале. Едем

Delphinidae. На вокзале. Едем

Рассказы

DELPHINIDAE

 

Раньше он думал, что когда умрёт, то непременно превратится в дельфина. Не то чтобы он верил в перерождение душ. Просто ему почему-то было приятно думать об этом. Выглядело это примерно так: вот он закрывает глаза, вот выдыхает, вот несётся сквозь чёрный туннель, вот влетает в яркий солнечный свет и бултыхается прямо в море, где уже резвятся его приятели.

Привет! – кричат они ему. – Ты чего так долго? Давай наперегонки!

Конечно, он был нормальный молодой человек и умирать в ближайшее время не собирался. Это же так, просто – фантазии, игра.

Ты знала, что у дельфинов есть имена? – спросил он у Кати. Катя была его девушка.

Нет, – ответила она, – а какие?

Он не знал.

Когда в город приехал передвижной дельфинарий, не задумываясь, взял два билета, хоть цены были немаленькие. А вот не надо было ходить – только разочаровался! Дельфины попались какие-то вялые, неулыбчивые. И на коже у них противные наросты – ненастоящие какие-то дельфины.

Да какая разница, – сказала Катя.

Он не стал ей объяснять, какая. Чтобы не напугать. Люди почему-то всегда напрягаются от разговоров о смерти. Плохо только, что после этого дельфины поменялись и в его голове. Теперь они были уже не такие глянцевые и радостные. А иногда между ними так и вообще попадался какой-нибудь старый, больной. От таких он старался держаться подальше.

Потом он как-то с женой поехал на море. Для них это была первая встреча с морем, оба предвкушали поездку. Нет, не из-за дельфинов, конечно. То есть не только из-за них одних. Просто все ездят на море, все предвкушают. Ну и, кстати, это была уже не Катя, с которой он когда-то ходил в дельфинарий, а её подружка, с которой в дельфинарий он не ходил. С Катей они оба к тому времени уже не общались.

На море было хорошо. Правда, дельфинов не было. Потому что шумно, грязно, и вообще… Так ему местные объяснили. Посоветовали сходить в дельфинарий. Он, конечно, совету не последовал. Встал пораньше, вышел на берег поближе к окраине города. Долго вглядывался в ещё тёмную даль, но так ничего и не увидел. Потому что вдаль смотрел. А чуть позже, когда рассвело, внезапно обнаружил метрах в пятидесяти от себя дохлого дельфина. Прямо на берегу. Труп шевелило волнами, так что казалось, что он пытается то ли выбраться на берег, то ли уползти в море. Но было очевидно, что он дох­лый. Хотя, может, это что-то другое было. Может, вообще, кусок бревна с тиной – всё-таки рассвело ещё не совсем, а в сумерках мало ли что привидится. Но он увидел именно дохлого дельфина. Поэтому сразу развернулся и ушёл.

Раньше он не собирался умирать в скором времени. А теперь до судорог стал бояться. Боялся превратиться в дохлого дельфина. Врач сказал, что это лечится и посоветовал хорошую клинику. Здорово, что она находилась за тысячу километров от моря. Потому что теперь море тоже его пугало. Они потому с женой и развелись, что он наотрез отказывался ехать на курорт. Ну, не только из-за этого развелись, конечно. Там много чего ещё было по мелочи. «Да какая разница», – сказал он себе.

В клинике было хорошо, давали лекарства, от которых он спал без сновидений. Как-то даже навестила Катя, его первая девушка. Он почему-то разволновался и забыл принять лекарство. И ему приснился туннель, свет, море, дельфины с именами. В ту же ночь он сбежал из клиники. Это была официальная версия. Ну, потому что по-другому объяснить его исчезновение было нельзя.

Про дохлого дельфина молодая лечащая врач решила в объяснительной не упоминать. Потому что связи никакой, а наверху ещё чего доброго подумают, что она не в себе или потреб­ляет. И конец тогда блестящей карьере. А она ведь была умная женщина. Муж – бухгалтер. Детей пока нет. Иногда представляла себе, что, когда умрёт, станет птицей.

 

 

НА ВОКЗАЛЕ

 

Ну что, будешь меня ждать? – в третий раз спросил крупный стриженный под ноль парень в дешманском спортивном костюме. Лицо после вчерашних проводин у него было чуть опухшее.

Конечно, буду! – девушка в красном мини прижалась к нему, показывая, как крепко она будет его ждать. Даже на высоких каблуках она была чуть ниже его. Так и стояли, больше ни о чём не говоря. Вот уже дали команду. Из громкоговорителя на перрон хлынул торжественный марш. Разношёрстная толпа качнулась к вагонам, а девушка всё не отпускала его.

Ну всё, всё, хватит, я пошёл, письма пиши, – парень кое-как оторвал её от себя и заспешил в вагон под бдительным взором грузного капитана.

 

Люди рыскали вдоль вагонов взад-вперед, в мутных стёклах ища своих. Когда находили, тут же начинали махать руками и что-то кричать на прощание. Внутри вагона тоже махали руками и орали в ответ. Но окна были закрыты, и ничего не было слышно. Начал накрапывать дождик. Радио вдруг заиграло громче, вагоны дёрнулись и двинулись вперед. Народ последовал вслед за ними. Состав постепенно набирал скорость, и толпа начала расслаиваться. Кто-то остался стоять и махать рукой. Кто-то трусцой бежал по перрону. Кто-то неспешно повернул назад. Девушка была на высоких каблуках и осталась стоять на месте. Внезапно марш оборвался. Сначала показалось, что стало очень тихо. Но тишина быстро наполнилась вокзальной суетой. Заморосило.

 

К девушке подошёл мужчина в строгом костюме и распахнул над нею зонтик. По возрасту он годился ей в отцы.

Ну что, проводила? – спросил он.

Проводила, – сказала девушка.

Ясно, – мужчина посмотрел в хвост уходящего состава. –

Пойдём?

Пошли. Ты где машину оставил?

На стоянке.

Девушка взяла его под руку, и они скрылись в подземном переходе.

 

Потом подошёл мой поезд. Но меня никто не провожал.

 

 

ЕДЕМ

 

Странное дело, но Адам Яковлевич никак не мог попасть на свой автобус, троллейбус или трамвай. То есть он, конечно, садился в машину с нужным ему номером маршрута, но почему-то она везла его совсем не туда, куда он планировал попасть. Нет, не так. Географически он, конечно, попадал в искомое место. Но оно было совсем другое. Всё равно, наверное, как-то запутанно звучит. Сейчас постараюсь объяснить.

Началось это очень давно, когда Адаму было всего четырнадцать лет. Адамчик тогда в блаженстве возвращался с экзамена по фортепьяно. Причиной послужило то, что придирчивая и безжалостная Роза Максудовна вдруг скупо похвалила Адамчика (в  первый раз!) и поставила ему «хорошо». Светясь улыбкой, Адамчик запрыгнул в четвёртый трамвай и поехал домой. Ему вовсе не показалось странным, что кондукторша в трамвае нер­возная, а народ хмурый. Более того, переполненный счастьем Адамчик весь мир воспринимал через призму этого своего счастья. Все вокруг казались ему хорошими, добрыми, ну разве что чуть озабоченными ежедневной суетой.

Залетев домой, Адамчик хотел уже выплеснуть свою радость на всех и сразу. Но папы дома не оказалось. А мама сидела на кухне и тёрла покрасневшие глаза. Она посмотрела сквозь Адама, и вдруг он со страхом понял, что это какая-то незнакомая ему женщина. Он окончательно уверился в этом, когда на его испуганный вопрос «А где папа?» женщина сначала вдруг зарыдала, а потом стала обзывать его папу разными нехорошими словами. Больно ударившись плечом об косяк, Адам выскочил из дома. До позднего вечера он бродил по улицам, а потом вернулся домой – идти всё равно было некуда.

К этому времени женщина уже успела основательно подготовиться и внешне стала практически неотличима от его мамы. Она равнодушно сообщила ему, что папа здесь больше не живёт, и ушла в свою комнату. Она была очень похожа. Для соседей разницы не было никакой. Но по ежедневным мельчайшим уликам Адам раз за разом мысленно разоблачал обманщицу. То, как она бросалась на звонок телефона, а потом долго не решалась взять трубку, как смотрела по телевизору всё подряд, ничего не видя, как доводила полуфабрикаты до полуготовки – всё, всё это тревожно шептало ему: это не твоя мама.

На следующий день, дождавшись, когда женщина уйдёт, Адам устроил дома обыск. В старом отцовском столе он нашёл записную книжку. Её изучение ничего не дало. Разве что на предпоследней странице крупными печатными буквами было жирно выведено загадочное: «ЕДЕМ!».

Ещё через несколько дней, сев на пятидесятый автобус, Адам приехал не в свою школу. Одноклассники и учителя были как две капли воды похожи на тех, прежних. Но Адам чётко понимал, что они только делают вид, что знают его. Спиною чувствовал он их любопытные взгляды. И разговаривать многие стали с ним тише, подбирая слова, словно боясь спугнуть.

С той поры так и повелось. Стоило Адаму проехаться на общественном транспорте, как мир тут же менял свои очертания. Знакомые с детства люди пропадали одним за другим, а на их место приходили их иногда качественные, а иногда не очень, подделки. С каждым днём жизнь становилась всё невыносимее. Поэтому, как только Адам окончил школу, он с облегчением сбежал в другой город, где поступил на биохим.

Адам никого не знал в новом городе, и его тоже никто не знал. Это было счастье. Адам заново находил приятелей, подстраивался под преподавателей, знакомился с девушками. И старался не пользоваться общественным транспортом.

Ровно через год, летом, он сделал попытку вернуться домой, но поезд, как он и опасался, доставил его не туда. Равнодушную женщину, игравшую роль матери, сменила женщина-бизнесмен. Теперь она даже внешне не походила на его мать. У неё была короткая причёска и юбка. И совсем не было времени. Адам вытерпел несколько дней, а потом рванул назад на место учёбы. Но попасть обратно Адам уже не смог. Поезд опять привёз его в другое место.

Хоть это и было ужасно, но Адам начал понемногу приспосабливаться. Во-первых, он заметил, что малознакомые ему люди меняются мало. Но даже если кто-то из них и менялся, то Адама это почти не трогало. Поняв это, Адам стал отдаляться ото всех. Зато он погрузился в учёбу. Через год Адама уже ставили в пример всему факультету. Его называли ботан, а вот девушка Лиля смотрела восторженными глазами. Или Маша. Или Эва. Потому что имена у девушек менялись, и с этим Адам тоже смирился. В  конце концов он взял кого-то из них замуж, зафиксировав её имя в своём паспорте – хотя бы с этой стороны было облегчение.

Вскоре после института Адам Яковлевич стал замом заведующего лаборатории, а потом, через несколько лет, и самим заведующим – самым молодым в институте. Это никого не удивляло и было заслуженно. Все видели, как всё своё свободное время он проводит там, среди пробирок и приборов. Лилечка (всё-таки это была Лилечка) родила ему сына. К его рождению Адам отнёсся равнодушно. Он ведь понимал, что в любой момент этого конкретного ребёнка может заменить какой-то другой, и с этим ничего нельзя поделать. Потому что автобусы, троллейбусы, трамваи неуклонно и безжалостно развозят всех по разные стороны бытия.

Правда, один раз Адам Яковлевич предпринял попытку обмануть реальность. Он приобрёл подержанную иномарку и стал ездить на ней. Вселенная стала чуть более твёрдой. Адам Яковлевич заметил, что его жена очень мило смеётся и что у неё за ухом есть родинка. Сын чуть подрос, и Адаму Яковлевичу понравилось читать ему сказки. Но это была лишь небольшая передышка. В своих расчётах Адам Яковлевич не учёл, что в уравнении кроме него самого есть и другие неизвестные. И однажды, придя домой, он вместо жены и сына вдруг наткнулся на незнакомую женщину с ребёнком.

А мы сегодня ездили в зоопарк, – сообщила ему женщина явно заготовленное алиби. Адам Яковлевич только пожал плечами. Это был мощный удар, но Адам Яковлевич стоически принял его и опять погрузился в работу. Машина пылилась в гараже, потому что пытаться удержать этот текучий мир хотя бы на миг было смешно и бессмысленно. Надо сказать, что Адам Яковлевич не выдержал и на следующий день съездил в зоопарк. Но, как и следовало ожидать, настоящую жену и сына там не обнаружил.

Как-то вечером, возвращаясь с работы, Адам Яковлевич сел в переполненный автобус. Он вовсе не пытался попасть в свой давно потерявшийся город детства или же отыскать неизвестно куда запропастившихся Лилечку с Ванечкой. Просто он очень устал. А какая именно из легиона незнакомых женщин и с каким именно незнакомым подростком будут ждать его дома, Адаму Яковлевичу было наплевать.

Внезапно в другом конце автобуса мелькнуло знакомое лицо. Это было удивительно, поскольку Адам Яковлевич выработал в себе привычку не привязываться к лицам. Адам Яковлевич попытался пробиться сквозь спины, недовольные возгласы и тычки. Но обладатель знакомого лица выскочил на очередной остановке и заспешил к зданию вокзала. Адам Яковлевич отчаянно бросился к выходу. Когда он всё-таки сумел одолеть людскую стену и чуть не растянулся на тротуаре, человек уже заходил в зал пригородных касс. Адам Яковлевич ринулся туда. Однако возле касс никого не было. Он выскочил на перрон. Лязгнула дверьми и тронулась электричка. Она ещё не набрала скорость, и Адам Яковлевич успел хоро­шо разглядеть в одном из проплывающих мимо окон, словно в фоторамке, лицо своего отца. Странно, но тот ничуть не изменился. Отец подмигнул Адаму и вывел на пыльном стекле одно лишь слово «ЕДЕМ».

Перрон кончился и Адам, тяжело дыша, остановился. Он постоял, достал платок. Потом вытер пот. Вернулся к кассам. Узнал, когда будет следующая электричка. Купил билет до конечной. Вернулся на перрон. Подумал: не позвонить ли домой. Решил, что не надо. Сел на скамейку. Задумался. Задремал. Проснулся от простуженной дикторши. Сел в электричку. Уехал.

 

Красноярск