Журнальный мир

22 июня

Три пятьдесят…

Рассвета —

первый несмелый блик.

В теплых объятьях лета

города сонный лик.

Рваный кусок тумана

тюлем свисает с крыш.

Заспанный дворник рьяно

гонит метлою тишь.

Achtung! Напрягся Каин,

силясь рукой взмахнуть.

Ищет, сквозь сон, губами

новорожденный — грудь.

Три пятьдесят…

Истома…

Людям еще дано —

с зычным победным стоном

слиться, сплестись — в одно.

В небе — стальная стая

смерть под крылом несет.

В небытие впадая,

счастлив еще народ.

Сонные — в одеяло

прячутся, как в гнездо.

Мира осталось мало —

Десять мгновений до…

Кляксою взрыв. Воронка

Улиц взъерошит гладь.

Рвется не там, где тонко,

Там, где хотят порвать.

Конец июня. Сорок первый год…

— Вставай, Васятка…

Тихий голос мамы

Спугнул улыбку сонную с лица.

Чернеющий квадрат оконной рамы

Кричал, что ночь ушла не до конца.

Еще секунду, разумом, упрямо,

Цеплялся за обрывки сладких грез.

Но вспомнилось — вчера сказала мама

С утра идти на дальний, на покос.

Привычно взглядом пробежав по хате,

Вздохнул — пора. Отец уже ушел.

Братишки разметались на полати.

(Малы еще совсем.) Взглянул на стол:

Краюха хлеба, квас — весь завтрак скромный.

В углу иконы потемневший лик.

И подскочил пружиной заведенной —

Не время нежить кости. Я мужик.

Чуть-чуть рассвет по краю неба лился.

Пока дошел — штаны и рукава

В росе отволгли все. Перекрестился —

Да, сена хватит. Хороша трава.

Включился в ритм без промедленья, сходу.

Шаг — взмах. Шаг — взмах. Привычно и легко.

Идет мужик. Шестнадцать лет от роду.

А мысли… Мысли бродят далеко…

Уносят за субботним днем вдогонку,

Где стук совпал двух молодых сердец.

Где он, скраснев, соседскую девчонку

Взять за руку решился, наконец.

Как вспыхнула она. И за амбаром

Он, забежав немного наперед,

Шептал любимой с юношеским жаром,

Что батька сватов осенью пришлет.

И верит он, что счастья — даже слишком…

Коса остроголосая поет.

Счастливый улыбается мальчишка.

Конец июня.

Сорок первый год…

О добровольцах. И войне

1.

— Я добровольцем. На войну. Мне надо…

Нестойкий бас сорвался на фальцет.

Майор в лицо взглянул тяжелым взглядом.

Спросил устало:

— Сколько тебе лет?

— Мне восемнадцать. Будет… Уже скоро.

(Рука в тревоге поползла — в карман.)

Я лучше всех стрелял на летних сборах…

Майор прервал:

— Иди домой, пацан.

— Вы! — задрожала в голосе обида. —

Я комсомолец! Я намного старш…

Майор привстал, набычившись (для вида):

— А ну — кругом. И быстро. Шагом марш!

Закрылась дверь. И в кабинете тихо.

Вдохнул чуть виновато военком:

Пацан… Пацан… Хлебнешь еще ты лиха…

И проглотил сухой, колючий ком.

2.

Июньский день задумчиво и мирно

В лицо дышал горячим ветерком.

Коровы, безразлично и картинно,

Насквозь парным пропахли молоком.

Под лопухом в тени дремали куры.

Неслась беспечной стайкой детвора…

Вся в мареве, тащила баба хмуро

На коромысле полных два ведра.

На небе томно облачка застыли.

Смотрелось солнце в зеркало реки…

По улице, по щиколотку в пыли,

Бежал пацан, сжимая кулаки.

Пылая злостью к мирному безделью,

Бежал, бежал — не видя ничего.

Ведь где-то там, уже почти неделю,

Бойцы врага громили без него.

Он должен тоже, как они — в атаку!

Не зря же он — Советский человек!

С фашистской темной гидрою он в драку

Готов вступить, чтоб задушить навек.

И за деревнею в траве, на горке

Пугая своим всхлипом тишину,

Рыдал пацан так искренне, так горько,

Боясь, что не успеет на войну.

* * *

Разве думали умирать?

Восемнадцать лет — разве срок?

Но напрасно старушка-мать

Ждет от сына хоть пары строк…

«Жив-здоров», — написал бы он.

Все, что матери надо знать.

Только девочка-почтальон

Мимо дома бежит опять.

Зная весть — тяжело вдвойне.

Но беды смертоносной тень

Носит в сумке, на самом дне,

Почтальонка который день.

Знает девочка: взвоет мать,

Слать проклятья ей будет вслед.

Что еще от письма им ждать,

Раз залит сургучом конверт…

А под Нарою — вьюги свист…

Прячет в белый сугроб зима

Весь пропитанный кровью лист:

«Жив-здоров. Не волнуйся, ма…»

В День Победы

И снова мир раскрасила весна,

Смывая напрочь зимние печали.

Солдат с утра начистил ордена —

Аж зайчики по стенам заскакали.

Чуть-чуть пилотку сдвинул набекрень,

Рукой расправил гимнастерку сзади…

Уж сколько лет он этот майский день

Встречает так — при полном при параде.

Любовь сияла ярче во сто крат,

В одно соединив три поколенья.

Не зря сегодня празднует Солдат

Победы день. И внука день рожденья.

Шагнул Солдат, взволнованный слегка,

Туда, где, город затопляя светом,

Текла река бессмертного полка

И гордый внук шагал с его портретом.

И вновь Солдат увидел — жаркий бой,

Хранящуюся в памяти гравюру,

Где, без раздумий, он закрыл собой

Плюющуюся смертью амбразуру.

Как впился в грудь расплавленный металл…

Как в травы утекло живое что-то,

Когда Солдат впервые увидал

Всю хрупкость жизни с высоты полета.

И с тихой грустью вспомнилось опять,

Какой ценою оплачена победа…

Сегодня внуку ровно сорок пять.

Уже в два раза стал он старше деда.

* * *

Хуторок мой. Все пыль да прах.

Бурьянами пророс насквозь.

Флаги мятые на столбах,

Покосившихся вкривь и вкось.

По забытым давно полям —

Ковылей многолетний мех.

Три избенки — то тут, то там

Сиро трубы топорщат вверх.

Спозаранку примятый след

Оставляя в густой траве,

— Я ж один тут, — смеется Дед.

— А невесты — вон… Целых две.

Трепку знатную зададут.

Скажут: что ж ты так долго шел?

У калитки старушки. Ждут.

Принаряжены. Юбки — в пол,

Кофты с баскою — к телу льнут.

(Пусть фасон устарел слегка).

Их по праздникам достают

Из Маруськина сундука.

За накрытым столом — рядком…

Их осталось… Раз-два… И нет…

Первый тост. И колючий ком

Долго-долго глотает Дед.

По морщинкам — дорожки слез.

Жмет в ладонях стакан вина:

— В сорок первом здесь был колхоз.

Только жить бы… А тут война…

И рукою махнет: — Беда!

Ишь, развел за столом мокрень.

День Победы — так он всегда

И веселья, и скорби день.

Что деревня. По всей стране… —

И на запад взметнет кулак:

— Я-то выжил на той войне.

Видно, Господу надо так.

Тихо тут. А в Москве — салют.

Ну, давай, веселись, народ.

И всю ночь старики поют

Про Катюшу, что парня ждет…

* * *

Уж сколько лет… Но снова снится:

К земле прижат обстрелом взвод.

И кто-то снова там: «Сестрица…», —

С надеждой в голосе зовет.

Под звук сердечного галопа,

Забив на строгое: «Не сметь!»,

Скакнуть пружиной из окопа,

Лицом к лицу встречая смерть.

Сглотнув слезу, соврать несмело,

Надеждой скрасив миг конца,

И без раздумий хрупким телом

От взрывов прикрывать бойца…

Протянет жизнь, спасая нервы,

Рассвет, как Ариадны нить…

И ты в далекий сорок первый

Шепнешь: «Братишка… Будем жить…»