Десяток ротанов на японской леске

Десяток ротанов на японской леске

Рассказ

Юрка Егоров оказался нормальным пацаном.

Это Орест только обещать умеет: типа, рыбы в их ставках завались. Орест местный, живет на окраине города, которая зовется Малеванкой, там в самом деле есть ставки. Но ни ставков, ни рыбы, которой «завались», Шурка так и не увидел.

А Юрка Егоров подошел между парами своей блатной походкой, сказал, слегка пришептывая для понта:

Чувак, могу взять с собой на динамовский пруд. Полчаса на автобусе. Переночевать есть где: там ментовская гостиница для рыбаков. Годится?

Еще бы не годилось! Весь первый курс Шурка мечтал порыбачить или просто оказаться где-нибудь за городом. Но один боялся: местные могли побить. Ни за что, просто так.

Паренек он был, можно сказать, совсем не городской — из райцентра, который мало отличался от села, — и так тосковал по дому, одноклассникам и просто по живой, а не задавленной асфальтом и брусчаткой земле, что однажды сбежал из техникума. Мать с отцом отругали и отвезли обратно. Шурка уговорил их не рассказывать о причине его побега в общежитии: пацаны бы засмеяли. Хотя сами, наверно, тоже тосковали на асфальте и брусчатке, только помалкивали. Сквер рядом с общежитием не в счет. Он напоминал Шурке зверинец, а деревья и земля на клумбах — попавшихся животных.

И вот — такая везуха! Главное, от кого? От Юрки Егорова, которого Шурка остерегался после одного случая в колхозе.

Осенью техникум вывезли убирать кукурузу. Обед в бидонах доставляли на подводах прямо в поле, и поборник справедливости Шурка оттолкнул лезшего без очереди со своей миской Юрку Егорова.

Тогда они еще мало знали друг друга, хотя учились в одной группе. К тому же Юрка был городским.

Чувак, ты чем-то недоволен? — подойдя после обеда своей развязной походочкой, спросил особым голосом Егоров.

Будь он один, Шурка нашел бы, что ответить, а в случае чего и сдачи бы дал. Но рядом с Юркой маячил амбал-старшекурсник, и… у Шурки сыграло очко. Он промямлил, мол, все в порядке, всем доволен… Внушительно помолчав, Егоров и амбал отошли. Шурка, ненавидя себя за трусость, затаил обиду и с тех пор обходил Юрку стороной. А тот, как видно, уже все забыл.

 

В субботу было две пары; всем в кайф, а собравшимся рыбачить — особенно.

Зашли в общагу, бросили конспекты на койку в Шуркиной комнате. Пообедали в столовке, именуемой «тошниловкой». Юрка — ничего: съел первое и второе, хотя наверняка привык к другому хавчику. Нормальный пацан, просто любит работать под блатного, уж такой у него бзик. Это чтобы уважали.

В гастрономе купили хлеба, несколько банок кильки в томатном соусе по тридцать семь копеек и, для эксперимента, банку китового мяса. Насчет удилищ решили не заморачиваться, главное у них было: моток зеленоватой лески, крючки и грузила. Юрка из дома принес. Леска, сказал, японская, особо прочная, достал по блату. А удилища они вырежут на месте, там же и сосновая кора для поплавков найдется. Лес кругом.

Шурка незаметно для себя начинал подергиваться, когда представлял, как будет рыбачить. Дома в это время он уже таскал из речки сопливых ершей — первую весеннюю рыбу, но не ерши были главное. Главное — азарт! Нырок поплавка, подсечка, отдающий в руку трепет упирающейся в речной глуби рыбы, ее мелькнувшее в воздухе тело… И неизвестно, что быстрее прыгает: ерш на берегу или Шуркино сердце. Одно с ершами плохо — жадные. Слишком глубоко заглатывают крючок, приходится долго возиться, прежде чем его вытащишь.

С автобусом все сложилось удачно, долго ждать не пришлось. Вскоре Егоров и Шурка уже покачивались в нем среди местного люда, нагруженного переметными сумками-бесагами, полными городских покупок вместо всего того, что было привезено утром на базар из теплиц и хлевов. Запахи в автобусе были совсем не те, что в городе, но отличались и от духа, среди которого Шурка вырос в своем райцентре. Из приспущенного автобусного окна пахло зелеными майскими холмами: среди них струилась дорога; в самом автобусе — шерстью пестрых бесаг, крестьянским потом, овечьей брынзой и многим другим, что все вместе было Буковиной.

Шурка беспокоился насчет червей для наживки, но и это, как оказалось, не проблема. Когда вышли из автобуса, покатившего дальше в пыли, Егоров остановился у первого же двора с навозной кучей. На ломаном украинском вежливо поздоровался с вышедшим из хаты хозяином и попросил разрешения накопать в навозной куче червей. Вернее, купил разрешение за двадцать копеек.

Шурка чуть не окаменел от стыда за Юрку, протянувшего монету, и за мужика, спокойно взявшего ее. В его райцентре оскорбленный хозяин шуганул бы таких «покупателей» вместе с их двадцатью копейками! Здесь — другое. Буковина в составе Союза не так давно, да еще минус годы румынской оккупации… Многое осталось от прежних обычаев.

Негоро, а на бандеровцев мы не напоремся? — Шурка ухмылялся, чтобы Егоров не подумал, что он трусит.

На их курсе у многих ребят были кликухи. У Юрки — Негоро, потому что звучит похоже на его фамилию. А вообще, это один из героев мировецкого фильма «Дети капитана Гранта».

Пацан, ты чё? Давно выловили всех! Ты моего фатера видел? Лично несколько бандеровских схронов обнаружил. Орден получил.

Я так, на всякий случай… — смутился Шурка.

Не дрейфь, здесь их точно нет. Может, и остались где-нибудь в горах, куда мой фатер со своими парнями еще не добрался. И то вряд ли.

То, что самолюбивый Юрка упомянул об отце, было странно. Наверно, забыл, как остролицый капитан с малиновыми петлицами зло отчитывал его при всей группе за двойки, прогулы и другие художества. Валентина Григорьевна, куратор их техникумовской группы, нажаловалась.

Свернули с дороги, сельцо осталось за спиной. Отсюда, с холмов, город едва угадывался в синеватом мареве внизу. Даже университет, в прошлом резиденция буковинского митрополита, и готический шпиль лютеранской кирхи, ныне областного архива, казались размытыми цветными зернышками в беспорядочной мешанине крыш и неразборчивой путанице улиц.

Шурка набрал полную грудь воздуха и какое-то время стоял не выдыхая. Под ногами пружинила живая земля. Это было счастье. Наконец-то!.. Если бы город внизу растворился, исчез, провалился к чертовой матери — ни одна клеточка Шуркиного тела не отозвалась бы. Как надоел! Как обрыд!.. И как хорошо, что вокруг трава, солнце, золотистый предвечерний воздух, пахнущий лесом и не такими уж далекими Карпатами, в которых Шурка обязательно когда-нибудь побывает…

Ты чего? — Юрка, ушедший уже метров на десять вперед, оглянулся.

Банку с червями он держал на отлете.

Да так… — Не станешь же говорить, что чувствуешь. Словами смешно будет.

И Шурка быстро догнал Егорова.

По дороге тот принялся рассказывать, как в восьмом классе ходил с пацанами в поход и как они шкодили. Возле какого-то села поймали гуся, разбили голову камнем, опалили на костре и поджарили, проткнув палкой, — вроде как на вертеле. В общем, обед Робин Гуда. Съели больше для прикола: гусь был полусырой, и соли ни у кого не оказалось. Училка быстренько увела их обратно в город, были какие-то разборки, но все обошлось: из села жаловаться не приходили… Пацаны из их класса прославились на всю школу. Девчонки раньше их в упор не видели, а теперь сами предлагали дружить, даже десятиклассницы. Некоторых получалось уговорить, и они давали

Да ладно! — одновременно не поверил и позавидовал Шурка.

Гад буду! — поклялся Егоров. — Думаешь, чувихи не хотят? Просто залететь боятся. А с презерами — пожалуйста.

Шурка все равно не поверил. Заливает Негоро.

 

До динамовской базы добрались, когда уже садилось солнце. База оказалась длинным бревенчатым домом, похожим на барак. Над входом был натянут не успевший выгореть кумач с белыми буквами: «Да здравствует 50-я годовщина Великого Октября!» Рядом с бараком какой-то человек в майке и синих галифе поливал грядки. На приближающихся ребят он не смотрел, но, чувствовалось, заметил их давно.

Комендант, — вполголоса пояснил Юрка. — Классный мужик. Выращивает зелень и толкает рыбакам для ухи.

Шурка, все еще робевший перед взрослыми, спросил:

Бочку катить не будет, что ты меня взял?

Не мандражируй, чувак! Корочки динамовского рыбака дают право брать с собой еще одного человека.

Откуда они у тебя?

Отцовские, откуда… Добрый день, Петр Ионыч!

Ну, скажем, не день, а вечер, — отозвался комендант, не отрываясь от своего занятия. — Я так понимаю, хлопцы, вы с ночевой, рыбачить навострились, правильно? Только не вижу, где ваши удочки. А?

Мы на донки, Петр Ионыч. — Егоров торопливо кивнул на свою спортивную сумку, в которой были консервы и хлеб.

В вопросе коменданта и поспешности, с которой ответил Юрка, чувствовалось что-то подспудное. Что — Шурка не понял.

Ну-ну… — протянул комендант. — Ладно, пошли, ключ от комнаты дам. Чайник нужен?

До того, как стемнело, нашли орешник и вырезали по удилищу. Срез удилища пряно, обещающе пахнул. В орешнике уже было темно, диковато, и Шурка подумал, что скоро ляжет роса. Знать это было радостно. Нашли и старую сосну с растрескавшейся корой, нормальной для поплавков. Удочки решили делать утром, когда будет светло.

Удилища оставляем здесь, запоминай место, — сказал Юрка на опушке. — Комендант не любит, когда орешник вырезают. И вообще когда деревья трогают. Считает, они живые.

А-а-а… — протянул Шурка.

Теперь стало понятно и заискивание Негоро, когда он врал о донках, и подозрительность коменданта. Странный человек: деревья — живые… Они что — люди?

Это у него после контузии. Бандеровцев ловил. У них же не только шмайсеры — гранаты тоже были. А в остальном Ионыч мужик что надо!

Шурка покивал. Хотя все равно было странно.

В спортивной сумке у Егорова кроме консервов и хлеба оказались транзистор и бутылка крепленого «иршавского». Это выяснилось, когда стали устраиваться в отведенной Петром Ионычем комнатке с двумя койками и столом у окна. «Иршавское» Юрка достал с таким видом, будто купить его ничего не стоило.

Будешь? — спросил он, ставя бутылку на стол.

Я же не скидывался…

Шурка не заметил, когда Негоро купил вино. Было неловко: и так на шару ночует на базе, еще и выпивка за Юркин счет…

Не бери в голову, чувак! — Егоров взглянул на часы и потянулся к транзистору. Нормальный он все-таки пацан, а при его блатных замашках и не подумаешь. — Скоро забугорное радио битлов будет передавать.

Что за битлы такие? — спросил Шурка с усмешкой.

Он остро почувствовал свою отсталость. В его райцентре даже самые продвинутые пацаны ни о каких битлах не слышали.

Лондонская группа, «жуки» по-английски. Такие композиции забабахивают — улет!.. Здесь должно хорошо сигнал брать, далеко от глушилок.

Юрка принялся ловить по транзистору неведомых Шурке битлов, но всё попадал на советские радиостанции. Там говорили о трудовых вахтах в честь юбилея Октября, о рабочих и колхозниках, перевыполняющих план…

Егоров кивнул Шурке на «иршавское»: открывай. Тот неумело срезал пластмассовую пробку Юркиным рыбацким ножом, наполнил стаканы, выданные комендантом вместе с чайником. Споро вскрыл кильку в томатном соусе — это ему частенько приходилось делать, навык был.

Юрка взял свой стакан:

Поехали!

Шурка тоже выпил. Вино было сладкое, но сразу весь стакан он осилить не смог. Егоров, закусив, вернул ему свой рыбацкий нож с ложкой, вилкой и штопором:

Давай ты.

Комендант не заложит? — спросил Шурка, кивнув на дверь в коридор.

Негоро ухмыльнулся:

Наивняк! Мы же рыбаки, полагается!

Нет, насчет этого, — Шурка показал на транзистор.

Забугорное радио? Да они все слушают! Мой фатер ночами сидит. «Голос Америки», «Свободная Европа» и все такое.

Ладно заливать! Он офицер.

Клянусь! Но это между нами, понял?.. О, битлы! Я же говорил, здесь хорошо ловит!..

Вино начинало действовать, и вскоре Шурка уже чувствовал, что ему приятно сидеть в этой небольшой комнатке, слушать музыку, молодые голоса английских ребят, о которых он до сих пор ничего не знал. И вино клевое, и килька в томатном соусе — тоже, и Негоро — клевый пацан, хотя не сразу это понимаешь…

Шурка допил свой стакан, откинулся на прислоненную к стене подушку.

Ты закусывай, а то в Ригу поедешь, — сказал Юрка.

Шурка знал, «поехать в Ригу» значит «рыгать», в общежитии это выражение было в ходу. Теперь оно показалось ему потешным, и он хотел рассмеяться, но только широко заулыбался. Ему было хорошо.

Он засыпал, и последним, что пробилось к нему сквозь музыку и голоса битлов, были слова Юрки: мол, на дворе поднимается ветер. Даже сквозь окно слышно. Как бы дождя не было, а то завтра получится не рыбалка, а полная фигня.

 

На рассвете дождь не шел, но было пасмурно. Шурку разбудили громкие голоса и тяжелые шаги в коридоре. Это, видимо, уходили к пруду несколько человек, которые тоже ночевали на базе.

Ну что, встаем? — спросил он, повернув голову в сторону койки, на которой спал Негоро.

Тот не отозвался. Шурка быстро оделся, вышел из барака.

Утро было не только серым, но и ветреным. Угрюмо, тяжко шумели высокие сосны у пруда, их вершины раскачивались. Казалось, деревья переминаются с ноги на ногу. Видны были удаляющиеся спины вставших раньше рыбаков. В руках спиннинги и подсачники. Серьезные мужики, с уважением подумал Шурка.

Необычно бледный комендант осторожно, будто нес на голове полное ведро воды, вышел из вольера. Сквозь частую сетку было видно, как там уткнулись в корытце с едой две вислозадые овчарки. Это, наверно, они бегали ночью под окнами: Шурка несколько раз просыпался от лая.

Доброе утро, — поздоровался он.

Петр Ионыч на приветствие не ответил. Вместо этого тускло спросил:

Егоров тебе насчет пруда сказал? Рыбачить будете в нижнем. — И болезненно, преодолевая себя, усмехнулся: — Проспали зорьку?

Странным каким-то был нынче комендант. Узнал, что они с Негоро вчера вырезали в орешнике удилища, и теперь злится?.. Шурка промолчал.

Вернулся в комнату, взял чайник, налил воды из ведра на табуретке в коридоре. Есть не хотелось, но чаю выпить было бы неплохо. Или просто воды: заварку они не взяли.

Что за нижний пруд? Ионыч говорит…

Юрка повернулся на спину, зевая, и сказал сиплым, непроспавшимся голосом:

Бесплатный. За рыбалку на верхнем бабки надо отстегивать.

Почему?

Там карпов специально разводят. Но в нижнем тоже кое-что можно поймать.

Как и Шурка, Егоров после вчерашнего есть не хотел. Но выпил почти половину чайника.

Не таясь, повел Шурку в орешник:

Ионычу сейчас не до нас. Контузия сказывается, ему отлежаться надо. Видишь, какая погода.

Удочки наладили быстро. Шурку познабливало — верное предчувствие удачи. И это сейчас было намного важнее коменданта с его контузией.

Нижний пруд отделяло от верхнего что-то вроде дамбы. Ветер на той стороне казался сильнее из-за леса, подступавшего почти к самой воде. Деревья тревожно, неприветливо гудели.

Шурка огляделся, соображая, где лучше закинуть удочку. Ему не терпелось, чуть ли не сразу за дамбой он принялся насаживать на крючок бордового навозного червяка из банки. Тот извивался, не хотел.

Прикинь, в Средние века так людей на кол сажали. — Юрка не спешил разматывать свою удочку, внимательно наблюдал за тем, что делает с червяком Шурка. — Если бы он умел кричать, мы оглохли бы.

Шурка взглянул на него. Первый раз на рыбалке, что ли? Или хохмит?..

Насадив в конце концов червяка и аккуратно, без всплеска закинув удочку, он присел на корточки. Важно было не распугать рыбу. Она все видит и слышит.

Ветер у воды был не такой сильный, как в вершинах деревьев, но и сюда доставал. Поплавок из сосновой коры подпрыгивал на мелкой волне. На такой трудно заметить поклевку. Шурка не отрывал глаз от поплавка, сразу отключившись от всего вокруг. Отметил только, что Егоров пошел дальше вдоль берега. Наверно, знает хорошее место.

Несколько раз Шурке казалось, что клюет, и он выхватывал из воды удочку. Но ничего не было, даже червяка не тронули. Похоже, надо менять место, слишком он поторопился. Или червяка на крючке сменить: у рыбы свои бзики, этот не понравился… Оставив удочку в воде — а вдруг? — Шурка пошел искать Егорова: тот унес с собой банку с червями.

Сейчас, когда не нужно было пристально следить за поплавком, казалось, что в тревожном шуме крон появилось что-то новое, недовольное, даже угрожающее. Чего это они?.. Вспомнились слова Юрки, что комендант считает деревья живыми. Но Петр Ионыч контуженный, со сдвигом по фазе. Да и с какой стати лесу угрожать им с Юркой? Что рыбачат? Что удилища в орешнике вырезали?..

Всякая фигня в голову лезет! Права, наверно, Валентина Григорьевна, когда на каждом классном часе талдычит, что алкоголь вреден для неокрепшего организма. Но Шурка все же настороженно посмотрел вглубь леса, где деревья стояли стеной. Было жутковато.

Поймал что-нибудь? — спросил он Егорова, стараясь, чтобы тот не заметил его боязни.

Ни хрена. — Юрка стоял на вытоптанном пяточке, конец его удочки небрежно касался воды. Юрка скучал. — Место прикормленное, а все равно… Чувиху видел? На базу пошла. Отсюда хорошо тот берег просматривается.

Похоже, Негоро не слышал ни гула сосен, ни шепота омутно-мертвой воды, которой касалась его удочка, не ощущал общей тревожности вокруг. Или, по крайней мере, не обращал внимания.

Видел. Нормальный кадр.

Шурка не удивился. Утром среди голосов в коридоре один был явно женский. Да и на верхний пруд, как он успел разглядеть, вместе с рыбаками уходила то ли женщина, то ли девушка. В бесформенной штормовке, но по походке видно, что не мужик.

Слушай, может, на китовое мясо ловить попробуем? — оживился Юрка. — Мы вчера не все съели?

Вроде нет.

Китовое мясо было грубым, волокнистым; ни Егорову, ни Шурке оно не понравилось. Но у рыб свои вкусы.

Тогда я схожу?

Давай!

Шурка проводил приятеля взглядом. Поймал себя на том, что оставаться одному среди непримиримо гудящего леса ему не хочется. Но не бежать же за Юркой — стремно! Может, Негоро тоже не по себе, только он вида не подает? А китовое мясо — лишь предлог, чтобы уйти? Или просто увидел, что девчонка клевая, и хочет покадриться, потому и вызвался сбегать на базу?..

 

Первого ротана Шурка поймал на нового червя сразу же. «Я же говорил, я же говорил!» — ликовал он про себя, вытаскивая крючок из раздувшей жабры пестрой рыбешки с точками черных глаз. Кому и что он говорил, Шурка сам не знал. Все случилось как он надеялся: и подводное сопротивление добычи, и взлетевшее над рябью пруда тельце, и привычная досада оттого, что рыба оказалась меньше, чем ему представлялось по тому, как она сопротивлялась в воде.

Когда он вытащил этого ротана, лес перестал казаться угрюмым, а гул — угрожающим. Вода в пруду больше не была мертвой, зловещей. Да и все вокруг как-то посветлело, стало почти приветливым, хотя солнце по-прежнему пряталось, а ветер не утихал.

Боясь сглазить удачу, Шурка не сделал заранее низку и сейчас трясущимися руками привязывал к куску японской лески с обеих сторон по коротко обломанной ветке. Продев один прутик сквозь раздувшиеся жабры ротана, он опустил рыбешку в воду и надежно воткнул второй обломок в податливый берег.

Прошептал:

Ты им не говори… Понял?

Сказать это было нужно: иначе, Шурка знал, ротан проболтается — и подошедшая к берегу стайка рыб уйдет. А он так долго ждал эту стайку!

Ротан не проболтался. Вскоре Шурка подсек второго. Когда он вытаскивал из него глубоко заглоченный крючок, появился Юрка с китовым мясом.

Будешь? — Он протянул банку. И, прямо пальцами взяв из нее кусок мяса, отправил в рот. — Знаешь, на что башка ротана похожа?

А то нет! — Шурка усмехнулся и в то же время непонимающе посмотрел на приятеля. Ведь собирались ловить на китовое мясо, а он его ест!

Негоро засмеялся:

Очень похож! Один к одному!.. — Потом сказал: — Чувиху, оказывается, послали вещи собирать. Мужики с верхнего пруда сваливают в город, у них ни одной поклевки. Ветер, давление меняется, карпы такую погоду не любят… Ты давай тоже ешь.

Шурка сглотнул голодную слюну: есть хотелось, не то что утром. Но он продолжал упрямо высвобождать крючок, пальцы были в крови и слизи. Ротаны заглатывали наживку так же глубоко, как ерши.

Пусть мужики с верхнего пруда сваливают, а он останется. Столько ждал этой рыбалки! И клев здесь есть, хоть и одни ротаны…

Не мучай ты его. Кишки уже полезли, — неожиданно сказал Юрка и перестал есть.

А ты не смотри! — буркнул Шурка. — Ротаны — вредные рыбы. Икру нормальных рыб жрут.

Все равно живые. Он виноват, что есть хочет?

«А я не живой, что ты меня в колхозе побить хотел? — мстительно подумал Шурка, вырывая крючок вместе с внутренностями ротана. — Защитник природы нашелся!»

Так будешь есть?

Оставь. Хлеба не захватил?

Егоров, не ответив, направился к своей удочке.

 

К обеду стало ясно, что надо уходить.

Во-первых, из несущейся по ветру взлохмаченной хмари начал сеять мелкий, почти осенний дождь. Будто и не май вовсе. Во-вторых, очень хотелось есть. В комнате на базе еще оставалась банка кильки в томатном соусе и хлеб.

Быстро смотали удочки, спрятали под огромной елью с густыми, начинавшимися у самой земли, лапами. Мало ли, вдруг еще доведется порыбачить. Хотя вряд ли: учебная часть уже вывесила расписание летней сессии, не до рыбалки будет.

Мужиков с верхнего пруда Егоров и Шурка на базе не застали, те уже ушли.

Быстро съели консервы и хлеб, помыли стаканы, Негоро стал подметать пол.

Ионыч не любит, когда бардак после себя оставляют, — ответил он на удивленный взгляд Шурки. — Я заходил к нему. Лежит. Смена погоды не только на рыбу действует. К нему скоро жена должна приехать.

С транспортом и на этот раз получилось нормально, даже вымокнуть как следует не успели под мелким, напоминающим изморось дождем. К тому же здесь повсюду на остановках стояли симпатичные беседки для ожидающих автобусы. На Шуркиной родине таких не было. Там бы вымокли обязательно.

В городе Егоров протянул Шурке своих ротанов.

Куда они мне? — Шурка стал отталкивать его руку с низкой. — Что мне с ними делать?

Дома, ясно, мама почистила и пожарила бы. Или уху сварила, как она делала с ершами. На худой конец, скормили бы кошке. А в общаге?..

Чувихам отдай, приготовят. Ну, покедова!

И Юрка, явно довольный, что избавился от ротанов, направился к троллейбусной остановке. Походка у него опять была городская, приблатненная.

Найти кого-нибудь, кто согласился бы приготовить ротанов, не удалось. Все брезгливо отказывались. Даже кошка дворничихи тети Кати понюхала рыбешек и отошла в сторону. В конце концов низки у Шурки забрал один старшекурсник и принялся бегать с ними по этажам, пугая девчонок. Те радостно визжали.

Вечером Шурка увидел ротанов свисающими с притолоки дверей на первом этаже. Они как-то быстро усохли, сморщились, рты с мелкими зубами были широко раскрыты, словно рыбешки беззвучно кричали.

Шурка быстро прошел мимо, сделав вид, что не имеет к ротанам никакого отношения.