Журнальный мир

Прошло сто лет…

А. Пушкин

Открытие первого небоскреба в семь этажей в 1910 году привлекло репортеров местных газет, заметки которых до сих пор хранятся в городском архиве. Владелец этого доходного дома, инженер Либерштуцер, маленький человек с большой головой, не сомневался в успехе своего предприятия, ведь здание было оснащено не только электричеством, но и паровым отоплением, величайшей редкостью по тем временам. За неделю все апартаменты в доме были сданы в аренду, а сам Либерштуцер обосновался в бельэтаже с огромным балконом, обрамленным кариатидами. Жаль только, что спокойно наслаждаться тёплым уютом своих квартир и прохладой белоснежного мрамора лестничных пролетов обитателям дома отведено было всего семь лет. После того, как новый правящий класс стал экспроприировать экспроприаторов, им пришлось погрузиться на отходящий в Константинополь пароход, который ещё не успели атаковать пираты пролетарского флота. В доме из бывших остался один Либерштуцер. Он не мог расстаться со своим детищем, в которое вложил недюжинный инженерный талант и не менее недюжинные средства.

Новые жильцы оценили его старания по полной, предоставив для жилья тёплый угол рядом с котлом, в который он должен был забрасывать уголь, чтобы пар поднимался в чугунные, с изящными золочёными краниками, батареи отопления. Когда в городе кончился уголь, кончился и Либерштуцер. Вернее, кончился он только физически, когда разгневанный холодом красный комиссар, занявший бывшую квартиру Либерштуцера, вызвал его к себе. Инженер с грустью оглядел мусор на некогда до блеска отполированном паркете и неосторожно посоветовал не устраивать костров из мебели в камине, ибо тот, при наличии парового отопления, служил больше для декоративных целей. Реакция комиссара была мгновенной и решительной. Комиссар опустил увесистый кулак на голову инженера, а затем выбросил его за ненужностью с балкона. Кариатиды, поддерживающие балкон, в ужасе взирали на распластанное тело, представляя собственное будущее.

Больше Либерштуцера никто не видел. Но слышали его довольно часто. Жильцы организованных в доме коммунальных квартир жаловались, что по ночам кто-то невидимый ходит и вздыхает, открывая двери их комнатушек, и стучит в картонные стены, перегородившие некогда просторные апартаменты. «Опять Либерштуцер приходил», — сетовали женщины, собираясь вокруг чадящих примусов. Мужчины пожимали плечами и конопатили рассохшиеся оконные рамы.

С тех пор много воды утекло. Простуженные чугунные радиаторы сопливили конденсатом, по проржавевшим трубам сочились струйки, а водопроводные краны фыркали и шипели. Так продолжалось, пока семь десятилетий спустя не объявили перестройку и паровое отопление с котлом в подвале не заменили на центральное, связавшее трубами все дома района. Жильцы дома облегченно вздохнули, греясь у батарей, а сам Либерштуцер перестал их беспокоить, видимо изучая новую систему теплоцентрали.

Вскоре почти все коммунальные квартиры снова превратились в отдельные, какими изначально их и спланировал Либерштуцер. Правда, о нем больше никто не вспоминал, да и откуда было знать новым жильцам о каком-то инженере, построившем их дом больше ста лет тому назад. Исключение составляли три старушки, ни в какую не соглашавшиеся поменять коммуну в бельэтаже на отдельное жилье в коробках новостроя. «Мы здесь родились, здесь и умрём, — упорствовали они, отвергая любые предложения риелторов, что обосновались на первом этаже, — после нас хоть потоп!»

И потоп таки случился. Предвидеть его не мог никто, кроме самого Либерштуцера, облюбовавшего технический этаж под самой крышей. Здесь было темно и тихо. Уже много лет со времени последнего ремонта сюда не заглядывала ни одна живая душа. Только голуби когда-никогда приносили весточки от других привидений, обитавших в некогда украшавших город, а ныне обреченных на полное разрушение и снос особняков. Обнаружив проржавевший вентиль в системе верхней разводки, Либерштуцер пытался предупредить о надвигающейся беде, но его никто не понимал. Он стучал по трубам, клокотал воздушными пробками в радиаторах и даже нарушил закон локальности обитания привидений: помчался по теплотрассе и устроил течь в главном распределителе, но все было тщетно. А катастрофа неумолимо приближалась. Когда проржавевший вентиль стал испускать пар, как это обычно делают вулканы перед извержением, Либерштуцер помчался с этажа на этаж, беззвучно вопя во все горло.

Агента по недвижимости Наташу, засидевшуюся за компьютером в конторе на первом этаже, он обдал холодом присутствия, самым действенным приемом привлечения внимания. Наташа поёжилась, подышала на замершие пальцы и снова забарабанила по клавиатуре, печатая очередное объявление. Тогда он заморозил интернет. Курсор застыл на словах «без ремонта», а Наташа застыла в оцепенении. От запотевшего верхнего угла зеркальной стены напротив ее стола по всему стеклу расползался туман, оставляя незамутненным только силуэт какого-то человечка. Не отрывая взгляд от зеркала, она попятилась к двери, толкнула ее спиной и рванула к несговорчивым старушкам, единственным знакомым в этом доме. Перепрыгивая через ступеньки, она добралась до их двери на втором этаже, ладонью нажала сразу на три кнопки звонка и не убрала руки даже когда дверь открылась.

— Опять агитировать пришла? — недовольно пробасила тучная старушка, сняв Наташину руку со звонка, — cказали же, что никуда не переедем. Что ты трезвонишь, как на пожар?

— Т-там, — заикаясь пробормотала Наташа, трясущимся пальцем указывая куда-то в пол, — там привидение.

— Муся, кто там? — Наташа увидела семенящую по длинному коридору бабульку в белой ночной рубахе.

— Либерштуцер, — вздохнула Муся, подталкивая ничего не понимающую Наташу к себе в комнату.

— Не пори ерунды, Муся — пропищала белая рубаха.

— Люся, Муся! — раздался надтреснутый старушечий голос из глубины коридора, — у меня по трубам стучит. Спать не могу.

— Либерштуцер, — со священным ужасом повторила Муся.

Наташу трясло. Она сидела на скрипучем стуле в полутемной комнате, захламленной нафталинными шкафами и шкафчиками. Над ней привидением склонилась бабка в белом, а другая старушенция подставляла баночки под подсвеченную лампадкой икону, бормоча нечто невразумительное: «Херувим… Серафим… Либерштуцер…» .

А Либерштуцер помчался на третий этаж, обустроенный под домашнюю гостиницу. Ее постояльцы пытались дозвониться хозяину с жалобами на капающую с потолка на голову горячую жидкость. Хозяин, обитавший на четвёртом этаже, ответить никак не мог: он звонил в аварийную службу, нежным женским голосом заверявшую, что звонок его чрезвычайно важен, и чтобы он ни в коем случае не вешал трубку. Он и не вешал. Чертыхаясь на каждое новое обещание скорого ответа, хозяин гостиницы яростно колотил по трубе, тянувшейся к соседу этажом выше, а его жена вздыхала и выкручивала тряпку за тряпкой, собирая воду с пола.

В это время Либерштуцер был уже на пятом этаже. Его дух носился над водой, в которой плавала антикварная мебель. Владелец квартиры, правнук самого первого ее жильца, воссоздал антураж, сверившись с фотографиями, сделанными когда-то предком. Кроме пожелтевших снимков, дед, уходя в мир иной, оставил ему солидный счет в американском банке и подернутый патиной ключ от давным-давно выломанного замка. Нет, не на аварийную службу, а на этого молодого инженера возлагал свои надежды Либерштуцер. Он бы знал, что сделать. Но инженер был за семь тысяч километров отсюда, наслаждаясь жизнью где-то на Гудзоне. Либерштуцер рвал на себе волосы, и от этого искрила электропроводка. А затем свет во всём доме погас.

Ритуальным шествием казалось Наташе восхождение по темным, влажным, как в тропическом лесу, лестничным маршам. Впереди с зажженной свечой бормотала молитвы Муся, за ней, вздыхая, следовали ещё две мойры, а Наташа, переживая, как бы бабульки не рухнули на полдороге, подсвечивала путь своим телефоном. На каждом этаже к ним присоединялись всё новые люди. Они не понимали зачем, но шли и шли — видимо, так им сказал Либерштуцер. К квартире на шестом этаже подтянулись все обитатели дома. «Откройте!» — тарабанили они в дверь, из-под которой хлестала вода, утекая в черную шахту лифта, не функционирующего с 1917 года.

Но ни отчаянный стук в дверь, ни потоки воды, смывающей штукатурку с потолка, не могли разбудить Евгения, хозяина этой квартиры. Он мирно спал, восстанавливая организм после смены часовых поясов. Ему снились нежные поцелуи под теплым ливнем в тропиках, откуда он вернулся накануне. «Проснись, проснись!» — изо всех сил дул ему в лицо Либерштуцер, но загорелый красавец только улыбался во сне, наслаждаясь океанским бризом. Ждать было нельзя, и Либерштуцер пошёл на крайнюю меру — сбросил ему на голову увесистый ком потолочной лепнины. Евгений подскочил как ошпаренный, оглядел непонимающим взором все, что осталось от евроремонта, и с отчаянным воплем «Все пропало!» прохлюпал к входной двери, волоча за собой простыню.

— Закройте кран, — набросилось на него население дома.

— На меня самого льёт с потолка, — оправдывался он.

«Наверх! Наверх!» — внушал своей армии Либерштуцер. Внявшие ему жильцы рванули на седьмой, технический этаж.

Струи из прохудившегося вентиля били, как из гейзера, ухая и плюясь. Евгений, оседлав трубу, намотал на неё тут же намокшую простыню. «Ещё, ещё» — командовал Либерштуцер. В ход пошли штаны, майки и даже подол ночной рубашки, пожертвованный бабушкой Люсей на благо общего дела. Монтеры аварийной бригады, прибывшие, когда гейзер был наконец усмирен, очень удивились, обнаружив толпу полуголых людей на техническом этаже.

— Кто такой Либерштуцер? — спросила Наташа, следя, чтобы старушки, спускаясь, не поскользнулись на мокрых ступенях.

— Так ведь это Дом Либерштуцера. Он его построил, — бабушка Муся доверчиво оперлась на Наташино плечо.

А Либерштуцер сидел на плече у кариатиды и разглаживал ей волосы, смятые свалившейся сосулькой. «Ничего, ещё поживём», — подмигнул он каменной красавице, заметив, что на первом этаже зажегся свет.

«Дому Либерштуцера требуется ремонт» — напечатала Наташа новое объявление, а Либерштуцер поставил восклицательный знак.