Дрожит Вселенная дыханием одним

Дрожит Вселенная дыханием одним

Стихотворения

***

 

Между цветком

и благоуханием –

это

между скрипом двери

и стылым мраком ущелий

это –

между идущим и

тем, что шагает навстречу –

всего лишь возможность

умноженная на неизбежность.

Между несостоявшейся ссорой

и замершим жестом –

Это – пыльца с боков кобылиц,

на нерест ушедшие против теченья лососи

Это – тот мрамор, прохладой застывший

под чьей-то рукою,

что дарит покой и не жаждет награды

 

 

***

 

Вот она,

девочка,

о которой никто

ничего

не знает.

 

Она ходит под ливнем,

Серебрится рыбой в пруду,

Изучает камни

придорожные,

гальку,

иногда планеты,

рисунки на коре деревьев,

и то, как ветер

завязывает узелки на траве.

 

У неё серебряный голос,

но её почти не слышно,

потому что для этого нужно,

чтобы было сильно тихо.

 

 

***

 

Если уже говорить,

то так, будто смотришь на звёзды,

на реку, читая её тягучую мудрость,

на мерцание огоньков города вдалеке,

скрывая иногда улыбку вуалью тумана,

так, чтоб и в молчании было тепло.

 

Стрелы, пущенные наугад,

спящие лотосы

шкуры на ложе

тысячеликие боги

в каждом – младенец

В каждом младенце

Тишина – неукротимая,

как апогей танца,

длящийся вечность минуты.

 

 

***

 

Как сложно ждать,

И зная всё, теряешь время.

Но истин обезличенная суть

лишь в робота войдёт – идеей

из пары строчек иль томов трактатов.

 

Коль ты не ты, то твоего ума

цветущие поля не прорастут пшеницей,

где зёрнышко от плевел отделять придумал кто-то.

вот ведь небылица –

И то, и то полезно.

 

И вот, глубин, таящих суть,

дышащих волей и фантомной болью…

не обессудь, ведь мысль ирискою,

намотанной на зуб,

всё будет липнуть и тянуть

привычкой гиблой.

Но всё ж глубин, таящих суть,

не очертят межевым камнем,

И речь, познавшая испуг,

всё ж потечёт

иным рукавьем…

 

Все в сборе.

Что же мне терять?

Личину сбросить,

иль напялить маску?

Животворящим гневом путь

проторен тех, кто знали сказку

быть собой.

И ветви шелестели нимбом,

И Б..г забыл, как нас любить.

Пусть вспомнит – вот моя молитва.

Иначе – ну зачем всё это?

 

 

***

 

Тень света – свет тени

Остановка ума – тело в смятении

Такой медленный танец

Почти не дыша

Избегая прикосновений

Шепчет душа

Отворачиваясь от прямых столкновений

И отрешённо скользит время,

Удерживая необходимость

Проведения ровных линий.

 

 

***

 

Мои руки сейчас как фламинго,

а чёрные ногти как клювы.

Я мчусь и мечусь

сидя на стуле.

То ли увидеть

и к телу прижаться,

то ли забыться

в полуночной дрёме.

Что-то успело меж нами сказаться,

нечто – раздвинуло нас поневоле.

Меткими дробями фраз

в изголовье

листья, исписаны почерком мелким,

густо ложатся

кружевом прочным,

пошлостей дыры собой заполняя.

Может быть смело,

а может быть ломко,

может быть танго

или – чуть дыша.

Резко и головокружительно больно,

и расстояния ищет душа.

 

 

***

 

То ли я себе сейчас чужая,

то ли я людей не узнаю

То, что поглощает тьма ночная,

звёзды трепетом и терниями воздают.

Не вещай мне птица Сирин

о печали…

я сама тебе о ней могла бы спеть.

Те, с кем мы друг другу обещали

встретиться –

руками тянемся,

но можем не успеть

пальцами соприкоснуться в узнаваньи,

взгляд отвесть в столь

пристальном молчаньи,

что ломает лёд

и взращивает агнь.

Но я воспламеню сейчас

лишь сигарету,

и разнобой фражибельных решёток,

восхожденья фракций, значений менуэты

меня не избавляют от кого-то,

с кем я бы обрела

и полноту, и смысл.

 

 

***

 

В чертогах светлых,

опоённый зноем,

упитый влагою,

рекой небесной,

стою – коленопреклоненный –

пред тобою, главу склонив.

Уста твои разверсты,

но замерли слова,

и в томном вздохе

глаза подёрнула слеза.

В ней свет дрожит,

и перед ним –

дрожит Вселенная

дыханием одним.

 

 

***

 

Меня учили не просить,

не лезть на дыбу,

Чужого горя не испить,

свое забыв,

Не допускать – не отпустив,

Не верить – не проверив.

И не любить…

И не любить…

И не любить…

 

А я училась отпускать,

покуда держит

инстинкт, воображение, экстаз,

и много реже

have money bit,

have honey being,

а то зарежем.

В моём воображении слюда

слоилась облаками, и туда

не всякий и внимал, и попадал,

покуда правил.

В моём воображении – среда

была наполненною радостью

всегда, пока не допустила тех,

кто хоть едва,

но всё ж её исправил.

 

И была течь, и был её исток.

И было правило, его отсутствие

и торг.

Присяжных речь и

пристежных коней

подспудный рокот.

 

Я видел распинающих толпу,

я видел ежедневную мечту,

осуществляемую головой в песок,

оберегая каждый свой росток

навозной кучей.

Мне было мало –

я был смел.

Я рыл inside,

я грёб on smell,

но учит случай.

И потеряв и голову, и хвост,

забыв о тех форпостах,

что пришлось

пройти,

интуитивно обходя пути,

бездумно глючив…

 

И я пришёл к тому, что есть всегда:

как в кране капает вода,

сетей электро трескает волна,

и ты лишь случай,

что какофонию сумеешь уберечь

от осознания трагичной личной встречи

с безмерной бесконечностью вещей.

уходим в музыку, и алкоголь спас вечер.

 

 

***

 

Декаданс несовпадение

инструкций

ведёт к обструкции.

Девятый вал предчувствуя,

мы осторожно

идём по памяти помятым лепесткам,

и чтоб не сшибло, не снесло,

не разухабило

щербатый вычет прикрывая разнотравьем

и майским мёдом мнясь

несбывшиеся сны

толкают нас

к последующим главам.