Дворы детства, где растёт «Чудо-дерево»

Дворы детства, где растёт «Чудо-дерево»

Из цикла «Громушка», 1966 г.

Я до десяти лет жил во дворе, который очень любил, и, когда оттуда уехал на новую квартиру, долго тосковал. Ведь там остались мои друзья Сашка и Лена, мои сверстники, с которыми я жил в одном доме. Это была неказистая двухэтажка, где было всего восемь квартир, но их жильцы были как родные…

 

Там в сумерках рояль бренчит в висках бемолью.

Пиджак, вися в шкафу, там поедаем молью.

Оцепеневший дуб кивает лукоморью.

Там лужа во дворе, как площадь двух Америк.

Там одиночка-мать вывозит дочку в скверик.

Неугомонный Терек там ищет третий берег.

Там дедушку в упор рассматривает внучек.

И к звездам до сих пор там запускают жучёк,

плюс офицеров, чьих не осознать получек.

Там зелень щавеля смущает зелень лука.

Жужжание пчелы там главный принцип звука.

Там копия, щадя оригинал, безрука1.

 

Деревянная лавка давно почернела от времени, глубокие трещины избороздили её вдоль и поперёк, а «пятые точки» тех, кто на ней сиживал, отполировали её до блеску. Сашка перочинным ножичком хотел вырезать на ней «Ж+Л=ЛЮБОВЬ», но сил и терпения у него хватило только на первую букву, на которой сейчас сидела баба Катя за центнер весом, похожая на большую старую ворону, держа в руках детскую книжку Корнея Ивановича Чуковского.

Ну что, Леночка, давай почитаем с тобой эту книжечку?

«Телефон», да, бабушка?

Слово «телефон» в те годы в провинциальных городках было чем-то непонятным. Все слышали про него, но мало кто даже видел, у нас во дворе ни у кого дома не было телефона, а дошколята вообще считали, что телефон – это игрушка, такая же, как «Ванька-встанька». У нас не было так, как писал Сергей Михалков:

 

Мне поставили сегодня телефон.

И сказали: «Аппарат у вас включен!»

Я могу по телефону с этих пор

С кем хочу вести из дома разговор…

 

Нам телефон в дома никто не ставил, мы без него между собой общались хорошо и в нём нужды тогда не знали.

Нет, не «Телефон» будем читать, а «Чудо-дерево», вот слушай:

 

Как у нашего Мирона

На носу сидит ворона.

А на дереве ерши

Строят гнёзда из лапши.

Сел баран на пароход

И поехал в огород.

В огороде-то на грядке

Вырастают шоколадки.

Как у наших у ворот

Чудо-дерево растёт.

Чудо, чудо, чудо, чудо

Расчудесное!

Не листочки на нём,

Не цветочки на нём,

А чулки да башмаки,

Словно яблоки!

Мама по саду пойдёт,

Мама с дерева сорвёт

Туфельки, сапожки,

Новые калошки…

 

Да, Леночка не была красавицей и, наверное, «красотой» пойдёт в бабку, чего бы мне не хотелось. Она как из известного стихотворения:

 

Среди других играющих детей

Она напоминает лягушонка.

Заправлена в трусы худая рубашонка,

Колечки рыжеватые кудрей

Рассыпаны, рот длинен, зубки кривы,

Черты лица остры и некрасивы.

 

В детстве красота обманчива, как мартовская погода. Вон у Серёги из соседнего дома сеструха Тамарка в детстве была «гадким утёнком», а теперь превратилась в лебедюху, весь двор от мелюзги и старше не могут взгляд от неё оторвать, как говорится: «тут всё при ней». Я думаю, с Ленкой то же самое будет, если перестанет бабкины пироги трескать без меры, и тогда я на ней женюсь.

«А на тополе ерши свили гнёзда из лапши».

Бабка монотонно читала Чуковского, а Леночка, которая на будущий год пойдёт в школу, молчала, она знала уже наизусть всего «Чуковского», но «Чудо-дерево» слушала впервые. Она сидела рядом с бабкой, беспрестанно крутила головой, ища на тополе ершей. Тополь вымахал до второго этажа и своим пухом засыпал, как снегом, весь двор. Как писал Борис Пастернак:

 

Кругом семенящейся ватой,

Подхваченной ветром с аллей,

Гуляет, как призрак разврата,

Пушистый ватин тополей…

 

Сашка проснулся спозаранку, глядь в окно, а там, на траве, лежит белый снег и не тает. Он спросонья удивился: «Снег зимой? И он от солнечных лучей не тает». На радостях Сашка выскочил на улицу, прихватив с кухни спички, которыми мать разжигает кирогазку.

Единственный тополь, что давно стоял перед нашим подъездом, так вырос, что своей тенью накрыл полдома. И свет далёкой звезды под именем Солнце не мог туда проникнуть. И теперь там всегда было сумрачно, как в дождливую погоду, когда наступает уныние и скука, и хочется только одного – спать… Вороньё свило на нём гнездо, и теперь от их крика, когда они всей своей огромной стаей-семьёй облепляли тополь, покою не было никому. В этот раз на тополе сидел только один ворон, и как его звали, никто не знал, может, между собою вороньё звали его Мироном. Он сидел и молча слушал сказку про «чудо-дерево» и не мог понять, как это из лапши можно построить гнездо? И почему у нашего Мирона на носу сидит ворона? Бред какой-то! Короче, у него к Корнею Ивановичу появилось много вопросов.

Санька, выбежав во двор, хотел поджечь этот ватин нашего тополя, но вовремя был пойман его же отцом – дядей Геной, который как раз собирался на работу. Сашка был бит ремнём, но не сильно, а ради профилактики. Ленка смотрела в палисадник, где на грядках, кроме бабкиного хрена, ничего не росло. Хрен никто там специально не садил, и откуда он взялся – «Хрен его знает».

Ба, хватит. Ты чё мне читаешь? Где на грядках – шоколадки? Где на тополе – ерши, чулки да башмаки? Мама с работы придёт, где она туфельки сорвёт? Ба, это всё враки, вон на тополе листочки, а вокруг него только пух, – спросила Ленка, не найдя ни какого чуда.

Бабка молчала, не зная, что сказать, все её мысли спутались, как будто ей самой «навешали лапши на уши».

Леночка, это просто сказка, – еле встав с лавки, сказала баба Катя, и, взяв за руку Ленку, они пошли домой обедать. Обед они любили, и может даже, больше чем стихи. Ворон не выдержал и каркнул: «Сказка ложь, да в ней намёк, хотя мне всё невдомёк» и улетел по своим делам.

 

«Мурочка, любимая дочь Корнея Чуковского».

«Чудо-дерево» было написано Чуковским в 1926 году и осуждено советскими деятелями культуры. Во-первых, какие ещё проблемы с обувью, во-вторых, почему родители для своей дочки срывают башмачки с какого-то чудо-дерева? Мама и папа всех оделяют ботинками и чулками с «чудо-дерева». Появляются сверстницы Мурочки: Маша, Зинка, Нинка. Дочке же Чуковского предназначены самые красивые вязаные башмачки.

 

Папа по саду пойдёт,

Папа с дерева сорвёт

Маше гамаши,

Зинке ботинки,

Нинке чулки,

А для Мурочки такие

Крохотные голубые

Вязаные башмачки,

И с помпончиками!

 

Мурочка, младшая четвертая и любимая дочь Корнея Чуковского.

Именно для Мурочки Чуковский сочиняет и записывает сказки в стихах. Иначе было нельзя, только с папиными присказками и прибаутками она соглашалась, есть и спать. А эти присказки потом складывались в истории. Помните это? «Мурочку баюкаю милую мою…», «Про Бобу и Муру» – уморительный, отличный рассказ. Простой и остроумный. Или про Закаляку: «Дали Мурочке тетрадь, стала Мура рисовать»…

Из стихов, написанных для Муры, будет составлена «Муркина книга». Она выйдет в 1925 году. Но Мура тяжело болела и рано умерла, это стало настоящей трагедией для семьи. Детских стихов и сказок Чуковский больше никогда не писал. Вместе с Мурой он потерял ту часть своей души, которая помогала ему оставаться ребенком. Он больше не верил в сказку. Зато подарил сказку российским детям – они и сегодня знают все его стихи и любят.

 

«Наш старый двор, где пахнет липой с детством вперемежку».

 

У нас был двор квадратный. А над ним,

Висело небо в тучах или звёздах.

В сарае у матрасника на козлах,

Вились пружины, как железный дым.

Ириски продавали нам с лотка.

И жизнь была приятна и сладка…2

 

И в нашем дворе, как и во всех других советских дворах, царила строгая иерархия возрастов и ценностей. Приподъездные скамейки оккупировали бабки и их любимые домочадцы-кошки и коты. Весной коты закатывали мартовские концерты до утра, и дядя Коля с «тяжёлой» головой от бессонной ночи или макмыра пытался, стоя в одних трусах, призвать их к совести. На что коты орали ещё пуще прежнего, не обращая на него никого внимания. Всё внимание было на «подруг».

С самого утра, едва протерев глаза, мужики с нашего двора сидели за двумя большими деревянными столами, мусоля за одним из них – засаленные карты, играя в буру на деньги. Денег у них никогда не было, поэтому записывали долги в какой-то талмуд, который потом теряли, и так повторялось изо дня в день, денег никто никогда не видел.

А за другим столом – близнецом мужики, кто помоложе, звучно шмякали костяшками домино по старенькому столу, на котором прыгала чёрно-белая «доминошная змейка», и кричали радостно на весь двор: «Рыба!», давая повод бабкам думать, что в магазин «Громушка» завезли жирную «заморскую» рыбку нототению, за которой срочно надо бежать, а то разберут.

Иной раз мужики, кто поумнее, а это те, кто окончил семилетку, играли в интеллектуальную игру – шашки, рубились «до последнего вздоха», а когда все комбинации в голове кончались, кричали: «А… давай в чапайки!» На этот крик сбегалась вся мелюзга двора, и рубилово начиналось по новой. Мелюзга только успевала вытаскивать шашки из-под стола и травы, которые, как патроны, летели во все стороны.

 

«Садились мы за шахматы, бывало, одной доски стратегам было мало».

На смену «шашистам» приходили солидные дяди в соломенных шляпах, кое у кого на пиджаке красовался ромбик, что означало – у мужика высшее образование. Так что почёт и уважение ему, и как говорится: «Так просто на скрипучей телеге к нему не подъедешь». Мудря, как мудрые салтыков-щедринские пескари, они сидели, склоняясь над шахматами, разыгрывая всякие нешуточные дебюты, кто в них, конечно, что-то понимал. А понимал в них только дядя Саша. Правда, его самого не понимали и считали странным, а за его толстые очки, с которыми он никогда не расставался, считали умным. На ромбике у него была изображена «раскрытая книга». Он читал лекции по филологии в местном пединституте, прививая студентам любовь к поэзии Серебряного века, а во дворе читал стихи нам. Вот и в этот раз, взяв в руки чёрную пешку, он тихонько начал читать:

 

Войско стоит против войска. Готовятся к бою.

Высится гордо над всеми король головою.

Пешки стоят впереди. Им сначала идти и валиться.

В задних рядах королева и важные лица.

Падают пешки. То сволочь! Никто и не плачет.

 

Пусть очищается прочим; а конь через головы скачет… и двинул пешку к центру.

 

Сам сочинил? – спросил дядя Коля.

Да нет, Коля, мне до Владимира Бенедиктова далеко. Это как до Млечного пути лететь, – ответил дядя Саша и задумался над следующим ходом, взяв в руки чёрного коня. А потом выдал:

 

Чего же я трушу? Ведь я, как грамматику,

Бессонницу знаю. У нас с ней союз.

Зачем же я, словно прихода лунатика,

Явления мыслей привычных боюсь?

Ведь ночи играть садятся в шахматы

Со мной на лунном паркетном полу,

Акацией пахнет, и окна распахнуты,

И страсть, как свидетель, седеет в углу.

И тополь – король. Я играю с бессонницей.

И ферзь – соловей. Я тянусь к соловью.

И ночь побеждает, фигуры сторонятся,

Я белое утро в лицо узнаю.

 

Его соперник по шахматам – дядя Коля, привыкший уже к его чудачествам, не обращал на его «закидоны» особого внимания, поэтому мирно сказал:

Ну, ходи уже конём, раз взял его в руки, – помолчав, дядя Коля добавил: – Красивое стихотворение.

Да, красивое. Это известное стихотворение «Марбург» Бориса Пастернака.

Дядя Саша много знал стихов, так как окончил пединститут и постоянно читал классиков. Вот и сейчас, опустив коня на клетку С2, он прочитал:

 

Царь увидел пред собой

Столик с шахматной доской,

Вот на шахматную доску

Рать солдатиков из воску

Он расставил в стройный ряд.

Грозно куколки сидят,

Подбоченясь на лошадках,

В коленкоровых перчатках,

С палашами на плечах…

 

Пастернак? – спросил дядя Коля, теряя уже в голове комбинацию – многоходовку, с которой он хотел напасть на короля.

Нет, Александр Пушкин.

А Пушкин играл в шахматы?

Да, Александр Сергеевич был не равнодушен к шахматам, любовь к ним привили ему в Царскосельском лицее, и играл он довольно часто. При игре очень горячился и сильно огорчался при проигрыше. Шахматы в жизни Пушкина занимали небольшое, но почетное место. В библиотеке поэта находился учебник по шахматной игре видного шахматного теоретика XVIII века Франсуа Андре Филидора. Пушкин был тщеславен и гордился статусом мужа первой красавицы Петербурга. «Благодарю, душа моя, за то, что в шахматы учишься. Это непременно нужно во всяком благоустроенном семействе», – писал ей Пушкин. Причем ученицей она оказалась не только прилежной, но и небесталанной. Вот фраза её современника: «Наталья Николаевна стала лучшей шахматисткой Петербурга».

В январе 1827 года, в период пребывания Пушкина в Павловском, в имении П.И. Вульфа поэт также часто играл в шахматы. Воспитанница Вульфа Е.Е. Синицина вспоминает: «Вставал он по утрам часов в 9-10 и прямо в спальне пил кофе, потом выходил в общие комнаты. Иногда с книгой в руках, хотя ни разу не читал стихов, после он обыкновенно или отправлялся к соседним помещикам, или, если оставался дома, играл с Павлом Ивановичем Вульфом в шахматы. Павла Ивановича Пушкин за это время сам и научил играть в шахматы. Раньше тот не умел, но только очень скоро стал его обыгрывать. Однажды он даже вскочил на стул и закричал: «Ну, разве можно так – обыгрывать учителя». А Павел Иванович начнет играть снова, да опять с первых же ходов и обыгрывает его. «Никогда не буду играть с вами… Это ни на что не похоже…» – загорячится обыкновенно при этом Пушкин».

Поэт часто бывал в доме графа Юлия Помпеевича Литта, где собирались литераторы, интересующиеся шахматами, приходил и знаменитый русский шахматист Александр Дмитриевич Петров. Его партнером обычно был барон Павел Львович Шиллинг – известный как изобретатель электромагнитного телеграфа. Петров и Шиллинг по просьбе хозяина иногда играли, не глядя на доску, то есть вслепую. Петров подарил поэту свою книгу «Шахматная игра, приведенная в систематический порядок…» с собственноручным автографом: «Милостивому государю Александру Сергеевичу Пушкину в знак истинного уважения». Свою последнюю партию в шахматы Пушкин сыграл с композитором Михаилом Виельгорским накануне дуэли с Дантесом. Коля, а вот ещё в пушкинском «Евгении Онегине» есть такие строки, касающиеся Владимира Ленского и Ольги Лариной:

 

Уединясь от всех далёко,

Они над шахматной доской,

На стол облокотясь, порой

Сидят, задумавшись глубоко,

И Ленский пешкою ладью.

Берёт в рассеянье свою…

 

Страстным любителем шахмат был Лев Толстой. В 1864 году он писал брату жены Александру Берсу: «Играешь ли ты в шахматы? Я не могу представить себе эту жизнь без шахмат, книг и охоты».

Саша, давай уже играть, а то мы так партию эту до утра не сыграем, читая стихи и рассуждая, – сказал Николай и срубил чёрного коня своим белым офицером.

Взошла на престол Луна, опустели столы, зажглись в небе звёзды, в домах окна, а во дворе стало так тихо, что было слышно, как с тополя падает «снег».

 

По несчастью или к счастью,

Истина проста:

Никогда не возвращайся

В прежние места.

Даже если пепелище

Выглядит вполне,

Не найти того, что ищем,

Ни тебе, ни мне….»3

 

1 Иосиф Бродский «Пятая годовщина».

 

2 Давид Абрамович Самойлов.

 

3 Г. Шпаликов.