Журнальный мир

Когда-то, еще в девяностые, этот короткий текст был написан для одного из многих дисков с песнями Геннадия Дмитриевича Заволокина. Написан был по просьбе самого Геннадия Дмитриевича, и, помнится, что он ему понравился. Много воды утекло… Но именно с этого текста мне хочется начать свои заметки.

Бывают моменты, когда общая народная душа начинает неосознанно тосковать в ожидании… Хочется ей выплеснуть из себя и боль, и тоску, и веселье, горе и долгое-долгое предчувствие счастья. Тогда и появляется художник — как правило, из самой гущи народной жизни, — которому суждено свыше выразить все эти чувства. Так появился Василий Шукшин со своими героями, ярко вспыхнула «звезда полей» Николая Рубцова, зазвучали по всей Руси православной негромкие, но удивительно проникновенные песнопения иеромонаха Романа.

Геннадий Заволокин — из числа тех творцов, кому дано «слышать» народную душу. Ведь она, живая душа, и в нынешнее смутное время взыскует все того же: Веры, Надежды, Любви. И все это есть в его песнях — то тихо-нежных, то буйно-веселых, а то неторопливо-задумчивых. Но при всей «разности» своей обладают они одним общим качеством — созданы на пределе абсолютной искренности. Потому и неудивительно, что иные песни Геннадия Заволокина давно стали народными и живут, оторвавшись от автора, уже своей, самостоятельной жизнью, как уходят из родительского дома повзрослевшие дети.

Ангела-хранителя им на добрую дорогу, которая ведет к людям.

Так что же это было за явление в жизни России, имя которому — Геннадий Заволокин? А это было именно явление — и теперь это видится особенно ясно, — удивительно цельное по своей сути. И здесь, как говорится, ни убавить, ни прибавить. Геннадий Дмитриевич был артистом, композитором, писателем, теле- и кинорежиссером, создателем и художественным руководителем ансамбля «Частушка» и легендарной телевизионной передачи «Играй, гармонь». Список этот далеко не полный, его можно еще продолжать и продолжать. Для иного человека любого отдельного направления хватило бы на всю жизнь. Но Геннадий Дмитриевич, объединяя все это в одном лице, был не просто композитором или артистом, он — и это еще раз хочется подчеркнуть особо! — был именно явлением, которое потребовалось в определенную историческую минуту народной жизни.

Всё в его судьбе далеко не случайно, потому что не бывает случайным выбор Высшего Промысла.

И в первую очередь, конечно, нужно обращаться к истокам. Родился Геннадий Дмитриевич Заволокин в Парабели. Север Томской области, место горькое для тысяч и тысяч крестьян, которые были раскулачены и сосланы, как значилось в официальных документах того времени, в «необжитые районы». На деле это обозначало следующее: практически на голом месте, имея под рукой лишь пилу, топор да лопату, надо было заново строить жизнь. И люди ее строили — с неимоверным напряжением сил, с потерями, утратами и слезами. А еще — с надеждой, которая, как известно, у русского человека никогда не умирает.

Отец Геннадия Заволокина полной мерой хлебнул страданий, которые выпали на долю миллионов рядовых солдат Великой Отечественной войны. Бои, ранение, госпитали, пребывание на зыбкой грани жизни и смерти. Есть у Заволокиных удивительная семейная история, о которой стоит сегодня вспомнить.

Начало войны. Мужиков провожают на фронт. Слезы, плач. А тут возвращается стадо в деревню, и первой бежит заволокинская овечка. «Однако Митрий-то Заволокин первым с войны вернется», — так разгадали эту примету старухи.

Из доброй сотни мужиков, ушедших на фронт, домой, хоть израненным, но живым, вернулся один Дмитрий Заволокин. Один из всей деревни. Кажется, Бог для того и сохранил старшего Заволокина, чтобы появились на свет Александр и Геннадий — дети послевоенных лет рождения, дети неиссякавшей надежды страны, лежавшей в развалинах.

Я почему-то глубоко уверен, что именно эти обстоятельства сыграли определяющую роль в дальнейшей судьбе Геннадия Дмитриевича. Может быть, поначалу он даже и не осознавал этого, но гены народной жизни, народной судьбы были уже заложены.

Семья переезжает в рабочий поселок Сузун Новосибирской области, удивительно песенный и красивый. И тоже ведь есть знак судьбы — не велосипед, не мотоцикл, а именно гармошку купил своим сыновьям старший Заволокин. Видно, жила и никогда не затухала в сердце, несмотря на все испытания и житейские передряги, тяга к душевному самовыражению — люди красоты жаждали! И этим все объясняется: и упорство дальнейшее, и чисто крестьянская жадность к работе, и неистребимое желание сделать ее как можно лучше, так, чтобы за нее не было стыдно.

Жили Заволокины, как и миллионы других людей в те годы, небогато, в трудах и заботах: косили сено, заготавливали дрова, обихаживали коня и корову, в поте лица своего добывали хлеб насущный. И среди этих будней, как солнечные высверки в неяркий день, звучала гармонь. А как же иначе?! Душа ведь просила праздника!

И это житье среди своего родного народа, более того — когда ты сам частица народа, в будущем обеспечит Геннадию Заволокину ту удивительную свободу общения, которой он так блестяще пользовался во время съемок своих передач. Ему не требовалось ходить вокруг да около своих героев, он с ними всегда и мгновенно находил общий язык, и они проникались к нему доверием, душевно раскрывались, потому что, может быть, неосознанно, но чувствовали и понимали: он, Геннадий Заволокин, несмотря на свой талант и популярность, одного с ними корня, он свой, родной. И с ним, как с родным, можно разговаривать с открытым сердцем, ничего не утаивая.

Учеба в музыкальном училище, которое успешно окончил Геннадий Заволокин, дала ему профессионализм. Но он не просто учился играть на инструменте, чтобы затем сдать экзамен, он учился играть так, чтобы быть лучшим. Видно, уже понимал, что талант, данный от природы, всего лишь малая часть успеха, все остальное — труд. Постоянный, черновой, невидный постороннему глазу. Он играл так, что заболел профессиональной болезнью, суть которой, если опустить мудреное название, в том, что невыносимо болят пальцы.

И сам же пересилил эту болезнь, продолжая играть, претерпевая мучительную боль. Позднее все знатоки говорили о нем как о виртуозе игры на гармони и на баяне, как о непревзойденном аккомпаниаторе. А он продолжает совершенствоваться, учит нотную грамоту, так, чтобы знать ее как азбуку.

Наверное, как и все молодые люди, он мечтал в те годы об успехе, но мало ли кто мечтает, строя радужные замки, он же ступенька за ступенькой одолевал долгую и тернистую дорогу к вершинам профессионального мастерства.

Сузунский русский народный хор… Именно в этом коллективе Геннадий Заволокин начал свой долгий творческий путь. И опять же — судьба. Не в каком-то ином хоре, а именно здесь, на малой родине. И именно здесь он впервые испытал ту радость, о которой мечтает любой артист, — горячий прием зрителей. Всех, кто пел, играл или танцевал на сузунской сцене, в лицо знала и по-настоящему любила вся округа. А уж как встречали своих артистов сузунцы, когда те выходили на сцену, — словами не передать, иногда казалось, что в стареньком Доме культуры потолок обвалится…

Первые выезды на гастроли, первые съемки на телевидении — нужно ли говорить, что для молодого музыканта, делающего первые шаги, это очень много значило. К этому же времени относятся и робкие попытки написания песен. Вообще, удивительная вещь, когда начинаешь основательно задумываться о творческом пути Геннадия Дмитриевича Заволокина, то в глаза невольно бросается одна особенность: пытаясь взять все рациональное и пытаясь всему научиться в любых жизненных обстоятельствах, Геннадий Заволокин в то же время очень четко улавливал тот момент, когда рамки, отведенные ему обстоятельствами, становились тесными. Он, как тот русский богатырь, накапливая силу и чувствуя ее, сразу же ставил и другие задачи.

Спасибо, низкий поклон Сузунскому русскому народному хору за все, что он дал и чему научил, но впереди — новые горизонты. И Геннадий Заволокин перебирается в Новосибирск, где становится руководителем народного хора в ДК имени Клары Цеткин, чуть позднее сюда же перебирается и Александр. Новые возможности Геннадий Заволокин использует сполна: он знакомится со знаменитым новосибирским поэтом Василием Михайловичем Пухначевым, появляются первые песни, написанные в соавторстве с ним. Одну из них «Звали, звали мы Ванюшу» запели Рязанский народный хор и ансамбль «Воронежские девчата». Это для молодых артистов уже было существенным успехом. Тогда же братья Заволокины явили своим слушателям первый результат совместного творчества — «Сир-бир-бирь» и «Ты мне нитки не мотай…».

И на этом периоде в творчестве Геннадия Заволокина надо остановиться особо.

Для этого нам нужно оглянуться назад и вспомнить…

Что собою представляли в то время так называемые народные хоры? Выходили на сцену и выстраивались полукругом женщины якобы в народных (а в действительности — псевдонародных) костюмах, и первые песни, открывающие концерт, обязательно должны были посвящаться партии, ну и так далее. И только где-то со второй половины концерта начиналось то, что еще можно было, пусть и с натяжкой, назвать народным творчеством. И Геннадий Заволокин, который остро чувствовал любую фальшь, не мог этого не почувствовать. Поэтому песни, написанные им с братом, с которыми они вышли к зрителю, были не только удачным творческим дебютом, но и вызовом официальной скуке. Среди строго регламентированного, отрепетированного и тоскливого, как партсобрание, действа вдруг появились два молодых, слегка разухабистых и улыбчивых парня, свободных и веселых, как будто шли они с вечерки, которая только что гомонила за околицей, шли да и забрели на сцену, чтобы повеселить народ. И народу эта непосредственность, живое чувство сразу же пришлись по душе.

Пожалуй, именно этот момент и сыграл главную роль в дальнейшей творческой судьбе Геннадия Заволокина. Может быть, в то время он еще не задумывался, не анализировал этот успех, но, как всякий талантливый человек, без сомнения, остро почувствовал тот живой нерв, который соединил его со зрителями. Говорить об этом можно с большой долей уверенности, потому что именно этот «нерв» всегда остро чувствовал Геннадий Дмитриевич, работал ли он в концертном зале, снимал ли передачу.

И еще нужно особо сказать об одном обстоятельстве. Был сделан четкий выбор на многие годы вперед: истинно народное творчество, живое, теплое, искреннее. Но и этот выбор сделать в то время было делом непростым. По одну сторону — псевдохоры, о которых уже говорилось, а по другую — вокально-инструментальные ансамбли, которые тогда плодились в огромном количестве, предваряя нынешний музыкальный мусор, которым забит эфир. Надо было искать свой путь, чтобы с ним была согласна собственная душа. Так что речь шла не только о выборе в искусстве, но и о выборе нравственном.

Братья Заволокины переходят работать в филармонию, теперь уже со своей программой, со своими работами, когда все зависит только от собственных усилий.

И снова — спасибо, низкий поклон ДК имени К. Цеткин, заводу «Сибсельмаш», под крылом которого находился народный хор, за все спасибо, но впереди — другие горизонты.

И началась жизнь артиста филармонии.

Попутные машины, холодные гостиницы, сельские клубы с маленькими, неудобными сценами и бесконечные сибирские проселки. И тоже ведь была немалая опасность: въехать в эту колею и уже никогда более из нее не выбраться. Накопить небольшой опыт, достаточный для публики, десяток-полтора собственных заготовок на все случаи и эксплуатировать их до конца жизни, превращая творчество в грубый профессионализм, в способ зарабатывания денег для содержания семьи. Могла ведь и так сложиться судьба. Мало ли их, ярко начинавших, но быстро потухших?! Но и здесь Геннадий Заволокин снова делает выбор и начинает торить свою, собственную дорогу по той целине, по которой до него еще никто не ходил. Поездки и концерты идут своей чередой, но уже и в этих рамках ему тесно. Вместе с Александром они начинают собирать частушки. Точнее, наверное, будет сказать так: сам народ, почувствовав в них родных и близких по духу, понес им собственное творчество, бескорыстно отдавая настоящие золотые россыпи: берите, ребята, пользуйтесь, только сохраните, чтобы все это не пропало.

И они с благодарностью брали, накапливали это богатство, изучали его и уже со сцены обратно возвращали в народ. И не только со сцены: публикации братьев Заволокиных появляются в журнале «Сибирские огни», в Западно-Сибирском издательстве выходит книжка «Частушки родины Шукшина» — специально ездили в Сростки, где записывали эти частушки от земляков Василия Макаровича.

День за днем, месяц за месяцем — поездки, поездки… А еще — учеба в институте культуры, потому что без знания всех тонкостей избранной профессии никакой, даже самый мощный, природный талант развиваться не может.

Теперь, как бы заново проходя по жизни Геннадия Дмитриевича Заволокина, особенно ясно начинаешь осознавать, что в ней не было ничего случайного, наоборот, все закономерно — как упорный и постоянный подъем в крутую гору.

В Москве выходят пластинки с песнями братьев Заволокиных, вместе с известным талантливым режиссером Юрием Шиллером снимаются удивительные фильмы: «Плясуны» и «Гармонисты»… Именно в это время шло накопление материала, накопление опыта, готовился крепкий фундамент, на котором затем так мощно и так ярко возникнет неведомое до сих пор в нашей отечественной культуре явление — «Играй, гармонь».

Сохранилась запись, сделанная самим Геннадием Дмитриевичем, на бумажном листке (он многое записывал именно на отдельных листках и тщательно хранил): «23 марта 1983 года. Был Жердев. ИДЕЯ! Провести съезд гармонистов. “Во грянем! — сказал Жердев. — Лично я пять гармонистов приведу”…» Анатолий Иванович Жердев — уроженец Мошковского района Новосибирской области, всю жизнь проработал шофером. Можно сказать, что именно он принес идею из народа.

И грянули!

Съезд гармонистов (а съехалось около сорока народных музыкантов) состоялся в Новосибирске, во Дворце культуры железнодорожников. «Чудо происходило на глазах, — писала газета “Советская Сибирь”, — такая обычная, на первый взгляд примитивная, давно знакомая гармошка в этот вечер словно преобразилась. То уводила на фронтовую дорогу сорок первого, то в полевой госпиталь, то в разноцветье девичьих платьиц деревенской вечерки…»

Так родилась «Играй, гармонь».

Первые же выпуски этой телевизионной передачи произвели эффект разорвавшейся бомбы: небывалый зрительский интерес, восторженные отзывы самых разных людей, даже тех, кто, казалось бы, далек был от народного творчества. Перечисляю по памяти: кинорежиссер Сергей Соловьев, литературовед Игорь Золотусский, композитор Александра Пахмутова… Впрочем, дело не в именах, а в том, что передача получила душевный отзыв всей страны.

А еще были письма зрителей. Они шли на телевидение девятым валом, мешками — так благодарила Россия за передачу «Играй, гармонь». Невольно задумываешься: почему так произошло? Ведь передача проста, без вычурностей, может быть, даже иногда простовата; но почему же замирает сердце всякий раз и на глаза наворачиваются слезы, даже если перед этим ты от души смеялся? Почему? На этот вопрос уже пытались ответить многие, есть даже серьезные работы специалистов-киноведов, но все это — на мой, конечно, взгляд — мимо, не «в десятку». А мимо потому, что рассматривают режиссерские ходы, подачу материала (сразу хочу оговориться, что все это важно и нужно), но не затрагивают главного — удивительного соединения создателя передачи с общей народной душой. Точнее, даже так: это была и его душа.

А отсюда — необыкновенная искренность, которой так не хватало раньше, а сегодня тем более, на нашем телевидении.

Геннадий Заволокин явил народу на экране сам народ. Веселый, добрый, порою по-детски наивный, удивительно талантливый и живой.

Русский народ!

И в этом — главное!

И именно в этот момент, на взлете славы и популярности, в душе Геннадия Заволокина, как мне кажется, произошел духовный перелом. Стихия народного таланта, понимание этого таланта привели его к православной вере. Не в угоду моде, а по истинно тернистому, выстраданному пути. Об этом Геннадий Дмитриевич не раз говорил в своих интервью, на встречах и концертах, но никогда и нигде он не сказал о том, о чем сам он, конечно, знал, — это была его личная, глубоко скрытая тайна. Как православный человек, он осознал: талант, данный Богом, служить должен делу божескому. Без всяких компромиссов, отступлений, а истово, с полной отдачей всех сил. Именно ты, и никто другой, потому как никто не придет и не заменит тебя, не скажет: передохни. И он, не раздумывая, взвалил на себя груз неимоверной тяжести, опять же понимая: он несет ответственность перед миллионами русских людей и перед Высшим Промыслом.

Последние годы жизни Геннадий Заволокин трудился как одержимый. Передача, фильмы, диски, книги, журнал, концерты, гастроли — и все на пределе, без оглядки, без всяких послаблений, прежде всего самому себе. Иногда за него даже становилось боязно. Но иначе он уже не мог.

И первыми, кто понял и оценил по достоинству этот духовный и нравственный выбор Геннадия Заволокина, были — как это ни покажется странным и горьким — не друзья и не почитатели его творчества, а враги. Именно они сразу сообразили, какую роль будет играть этот человек в нынешней ситуации, когда все исконно русское, исконно народное предавалось осмеянию и глумлению. «Играй, гармонь» выдавливали из эфира всеми способами, какие были только возможны. Несколько раз передача была на грани закрытия. И только сам Геннадий Дмитриевич знал, сколько пришлось положить сил и нервов, чтобы пятнадцать с лишним лет на антирусском, антинациональном телевидении выходила русская национальная передача.

Поле духовной брани…

Эти слова для Геннадия Заволокина были не отвлеченным понятием, не красивым литературным образом, а сутью его собственной жизни. Он стоял на этом поле, как воин, не ожидая подмоги от засадных полков, надеясь только на Божью помощь.

И выстоял до конца своих земных сроков.

«Слышь, Дмитрич…» — когда-то мы вместе придумали эту рубрику для журнала «Играй, гармонь» и всякий раз от души хохотали, собирая для нее смешные байки и случаи. И разве мог я тогда подумать, что именно эта фраза будет беспокойно стучать в памяти в те страшные дни всеобщего ошеломления и горя, когда Россия потеряла своего гармониста.

Мы ехали в Ордынку, по той самой трассе, мимо тех самых бетонных блоков, возле которых еще поблескивало битое после аварии стекло, а на горизонте, на фоне вызревающих хлебных полей, грозно клубились темно-синие тучи, словно безмолвно напоминали и о суровом времени, в котором нам довелось жить, и об огромной утрате.

«Слышь, Дмитрич…» — мысленно обращался я в просторы, которые расстилались по обе стороны трассы, прекрасно понимая, что ответа мне уже никогда не будет.

И вот оно, последнее свидание в морге районной больницы. И большое, сильное тело в страшных ранах — вот уж воистину, как с поля боя… И печать сурового спокойствия на лице: я сделал все, что мог…

Он умер с молитвой на устах, а в багажнике покореженной и разбитой машины уцелела, разделив с ним последние мгновения жизни, любимая гармошка…

Когда мы вынесли гроб и погрузили его в машину, начал накрапывать дождь, а когда выехали из Ордынки на трассу, дождь встал стеной. Будто сами небеса оплакивали гибель Геннадия Заволокина, Народного Артиста России, не в смысле звания, а Народного по истинной своей сути.

«Слышь, Дмитрич…»

Нет ответа…

Но гармонь-то в России играет. И будет играть, пока есть Россия.

Из писем в народную передачу «Играй, гармонь»:

Господи, радость-то какая! Пляшу! Сколько длится концерт, столько и пляшу!

* * *

Представляется, что не где-то, а вот здесь, у тебя в комнате, много-много родных, очень родных гостей, будто сто лет всех знаешь. И забывается все на свете. А после еще долго грустно, словно опустела горница…

* * *

Мой сосед, живущий через стенку, так стучал по стене в этот вечер, что я, испугавшись, побежала к нему с вопросом: «Что случилось?» Он с радостью мне говорит: «Смотри, гармонь играет!» — и показывает на телевизор.

* * *

Отец ушел на войну, оставив нам гармонь. И погиб. Нас, малышей-дошколят, при маме осталось трое. Мама говорит, что папа играл так… нет слов, гармонь стонала в его руках! Подрастая, мы даже иногда ссорились из-за этой гармони, чтобы поиграть. А мама вынуждена была ее продать, чтобы нас прокормить, хотя сказала, что отдала ее в город на ремонт. Мы долго ждали гармонь, но напрасно.

* * *

У моего папы был конь Рыжко. Поэтому мама пела частушку:

Земляничинка в коробочке

Растаяла, лежит.

Мой миленочек на Рыженьком

Прискакиват, бежит.

Когда надо было загнать коня с выгона, папа брал гармонь, выходил за ворота и начинал играть частушечную мелодию. И Рыжко несся домой во весь мах. Иначе его не дозовешься. И вот что еще удивительно, конь не обращал внимания на других гармонистов. Не верили отцу: играл и сосед, и другие приходили к нам играть — конь не реагировал на их игру! А стоило заиграть папе — конь был у ворот. Прискачет, папа на его приход в конюшню играет плясовую, и Рыжко встает на задние ноги и кружится…

* * *

Все началось с того, что мой отец со старшим братом повели на рынок в город Тихорецк продавать быка. Продали и купили гармонь «Тула» двадцать три на двенадцать. В 1953 году. Идут по улице с рынка, брат играет, а отец припевает. Мама вышла на улицу, посмотрела и говорит: «Наши идут, это бык му́кнул».

…В 1986 году попал я на операционный стол, была долгая операция. Медработники назвали меня артистом, так как на протяжении всей операции под наркозом пел песни и частушки. Как они сказали, впервые попался им такой пациент.

* * *

Хотите знать, что сказал про вас мой внук Женя после передачи? Пожалуйста: «Геннадий Дмитриевич не играет, а только гармошку держит, а она сама играет. Ему дай сто гармошек — он на всех сыграет».

* * *

Сынок, если ты оставишь это на полпути, от тебя отвернутся все, кого ты смог зажечь, кому смог бросить зернышко надежды. Ты даже сам не знаешь, что наделал. Я, ветеран Великой Отечественной, летчик-истребитель, тебя благословляю.

* * *

Это было в Таджикистане. В 1941—1942 годах стали возвращаться домой фронтовики, вышедшие из строя. Из них были: Миша Потрясов без левой руки по локоть; Павлик без правой руки, тоже по локоть; Ваня Семикозов без одной ноги полностью. И всем ребятам по 18—20 лет. По вечерам мы собирались к Павлику на танцы. Миша играл на правой клавиатуре, Павлик — на левой, одну гармошку тянули двое. Ваня плясал на одной ноге, поддерживаясь костылями. Это было ужасное зрелище, многие не выдерживали и, отходя в сторону, плакали.

* * *

Похлопочи там, Геннадий, чтобы еженедельно шла передача про гармонь на 120 минут. Войди в наше положение. Умирать соберешься, услышишь гармонь — и воздержишься!