Журнальный мир

(Продолжение. Начало в № 9 2018 г.)

Перевод с башкирского Фарита Ахмадиева

В Оренбурге правил генерал Дутов. Пока еще его власть не затронула принятые раньше решения башкирского Курултая по вопросам земли, воды и лесов. Но лишь потому, что земля была под снегом, ни сеять, ни собирать урожай, ни делить его не нужно. Поэтому Дутов даже не оспаривал принятые Башкирским шуро резолюции. Но все предчувствовали, что с окончанием зимы земельный вопрос обострится заново, и недовольные помещики, заводчики и переселенцы, у которых отобрали назад башкирские земли, пользуясь поддержкой новой власти, захотят вернуть утраченное. Башкирское правительство соблюдает нейтралитет. Но оно понимает, что столкновение интересов приведет все равно к конфликту.

Башкирское правительство искало меры, которые могли бы укрепить власть на местах: в кантонах, уездах и волостях. Одной из этих мер было решение о развитии башкирской печати в кантонах. Это было поручено Салиху и Култану. Култан должен был организовать на местах типографии, а Салих наладить выпуск газет, найти редакторов и корреспондентов.

Но начать работу на местах было сложно из-за отсутствия средств. Заки Валиди пригласил к себе Салиха и Култана, чтобы обсудить рабочие моменты.

– Допустим Нурсалиху-эфенди для организации редакций пока денег не требуется, – сказал Заки. – Его задача – найти и проинструктировать редакторов для начала. А зарплату они получат позже. Но Култану-эфенди деньги нужны сразу. Ведь нужно приобрести типографские шрифты, печатные машинки, бумагу, содержать помещения, а это все расходы. Но казна наша пуста. Поэтому, Култан-эфенди, мы решили обратиться к вам с просьбой. Если можно, просим вас использовать личные средства, а мы потом заплатим. Вроде как в долг у вас берем.

– Постараюсь найти, деньги есть, правда, немного, – ответил Култан.

– Очень хорошо.

О таком решении Култан рассказал Зинзиле. Она сильно разгневалась.

– У меня нет денег для твоего правительства!..

Култан опешил и не знал, что сказать, глаза его налились кровью, губы задрожали.

– Что ты сказала?

– Я не храню казну твоего правительства, говорю.

– Ах ты хищница, распоряжаешься моим золотом? – заорал Култан. Зинзиля таким его не видела, испугалась. Но все же закрывала дорогу в комнату, где хранили золото.

– Прочь с глаз моих! – зашипела Зинзиля.

– Ах, вот ты как? – Култан схватил плетку со стены и стегнул жену.

– Бей, убей, не отдам!

– Убью! – Култан избивал Зинзилю. За все свои неудачи, за поражения, за ненавистного Салиха бил свою жену Култан, вымещая злобу.

Култан забрал золотые червонцы и ушел. Погрузив шрифт на телеги, под охраной солдат отправился в дальний путь.

Салих тоже направился в дорогу, только в другую сторону. Они должны были проехать девять кантонов Оренбурской губернии и встретиться в Зилаирском кантоне.

Салих с Култаном две недели были в пути и, порядком вымотавшись, приехали в Зилаир. Салих со стороны Баймака прибыл в Юлдыбай. Култан остановился в самом Зилаире. Салиху здесь повезло, нашел человека для работы редактором. Потом поискали с ним остальных будущих газетчиков. Сказали, что в деревнях Хабыр и Тора есть такие пишущие люди. Салих отправил за ними сани. А сам занялся делами.

– Култан-эфенди здесь был и оставил печатную машину и шрифты, – рассказали ему. – Только нужно здание, бесплатно хозяин не дает свой дом под типографию.

– А Култан не заплатил?

– Нет.

– Поезжайте в Зилаир. Найдите. Иначе он дальше уедет в Красную Мечеть, потом в Субхангул, в Авзян. Сюда не вернется. У Култана должны быть деньги и золото. А у меня ни копейки.

– Поехать можно, но даст ли он мне денег? Может, напишите ему записку?

– Напишу, делов-то.

В ту же ночь в дом, где остановился Култан, пришли три человека. Это был богатый дом, разделенный на две половины чуланом.

– Здесь спят солдаты, а он на той половине, – сказал хозяин по-русски.

В дверь постучали. Кто-то спросил по-башкирски:

– Култангали-эфенди, откройте. Мы с поручением от Нурсалиха-эфенди.

Култан зажег лампу и открыл двери. Увидел молодого башкира и двух бородатых русских мужиков.

– Вот, – парень протянул записку.

– Так я же договорился, что заплатим потом, – удивился Култан.

– Я не знаю, – сказал башкир. – Он велел передать. Не объяснил. И еще сказал, что нужны золотые монеты, а не дутовские бумажки.

– Золото?.. Как будто своим карманом распоряжается. Мои деньги раздает. – Култан был вынужден достать свой мешок. Он вынул монеты и стал считать.

Тут двое бородатых кинулись на Култана. Один вырвал из рук мешок с деньгами. Другой ударил наотмашь. Что было потом, Култан не помнил. Когда очнулся, то понял, что лежит на полу связанный и с кляпом во рту. Только утром зашли солдаты и развязали его. Култан отругал их за то, что случилось. Получалось, что Салих организовал это ограбление. Култан был уверен в этом.

Салих от души посмеялся, когда, вернувшись в Караван-сарай, узнал о происшествии с Култаном. Но его быстро остудили, сказав, что он подозревается Култаном в ограблении. Золото придется вернуть хозяину. Из-за этого Култан не смог устроить типографии в пяти кантонах. Опять виноват в этом Салих. Из-за него Култан свернул с полпути.

Салих задумался. Дело было серьезным. Култан обратился в суд с обвинением к Салиху и требованием выплатить ущерб. Но где взять деньги Салиху? Салих хотел попросить Култана подождать. Но тот и слушать не стал.

Зинзиля сначала упрекала мужа. Сказала:

– Так тебе и надо, не послушал меня, избил за деньги, вот тебе и вернулось!

Но затем, узнав, что в ограблении замешан Салих, велела отсудить с него золото.

Салих не знал, что делать. Доказать невиновность не мог, заплатить было нечем. Записку он дал редактору, а тот не сам поехал, а послал парня. А тот, видать, оказался грабителем, вместе с двумя мужиками напали на Култана. В деревне он больше не появился. А судья – казый – считает Салиха причастным к ограблению. Вот и докажи теперь обратное.

Когда Салих впал в отчаянье, на помощь пришла Минзада. Она вручила ему золото.

– Возьми, отдашь ему.

– Где взяла?

– У своего отца, откуда еще.

– Я так и подумал.

– Ты ведь сам не попросил, он сам мне принес, – улыбнулась Минзада.

Салих обнял жену.

– Как хорошо, что ты есть у меня, любимая. Ты меня понимаешь и без слов.

– Иди отдай.

– Нет, не пойду и не отдам. Ноги моей там не будет. Напиши и пошли через прислугу, пусть сам заберет.

Так и сделали. Но Култан тоже уперся. Зинзиля пришла сама. Даже не здороваясь, с порога:

– Вы записку прислали, – сказала.

Минзада протянула сверток. Зинзиля взяла его и вышла. Дверью хлопнула.

Култан вернул золото. Но теперь молва к нему приклеила ярлык ограбленного, а к Салиху – грабителя. Оба сильно переживали. Один из-за ограбления, другой из-за клеветы. Оба написали стихи. И каждый назвал другого своим врагом.

Скандал меж двух поэтов для Башкирского правительства был лишь курьезом и забылся. Были более важные дела и заботы, более важные новости.

После наступления нового года крестьянин начинает готовить семена к посеву. Каждый прикидывает мысленно, где и что посеять. А русские помещики и пришлые крестьяне стали думать, как вернуть отобранные башкирами земли. Сначала это была словесная перепалка при встрече, одни говорили, что засеют свое зерно на старом месте, а другие отвечали это уже не их земля. Постепенно страсти накалялись, и ругань перешла в драку, а потом в стрельбу. Еще с прошлой осени в Оренбурге появлялись страшные слухи об убийствах и поджогах… Башкиры стали писать письма в правительство и просить защиты от русских, опирающихся на власть Дутова. Курултаевцы задумались над этим и решили поговорить с Дутовым о проблеме. На встречу с атаманом пошел Заки Валиди.

– Ваши солдаты едва ли смогут защитить наш народ, – сказал Валиди. – Мы хорошо понимаем, что это требует много людских и материальных ресурсов… – Заки сделал паузу. Дутов внимательно слушал его и подхватил мысль.

– А вы, следовательно, хотите нам помочь в этом?

– Но нам нельзя вам помогать.

– Это почему?

– По условиям нейтралитета.

– Ах, да. А я хотел вам предложить организовать свои войска и самим охранять своих людей. Но и я не смогу вам выделить людей и выпустить приказ. Ведь я никого не натравливал на ваших, не подговаривал их отнимать земли. Я выполняю условия нейтралитета.

– Мы организуем войска не для ведения войны, а лишь милицию для защиты порядка.

– Хорошо, – ответил Дутов. – Я разрешу вам организовать войска для внутренних дел. Какое же государство обойдется без армии? Но одно условие: пусть они охраняют своих, но не нападают на моих.

– Я уверен, что мы друг на друга не нападем.

Валиди стал прощаться, а Дутов добавил:

– Да, решено, мы согласны. Даже помогу с оружием. Иначе, где вы собираетесь его найти?

Башкирское правительство обсудило это предложение со всех сторон. Но не нашло никаких угроз и подводных камней. Но все же члены шуро удивились согласию Дутова и его предложению помочь с оружием.

Коварство Дутова никто не разгадал. Даже члены его правительства не заподозрили ничего. Он хранил свои мотивы от всех. Атаман был военным человеком и рассматривал башкирское войско как возможного союзника. Красные из центра России теснили белых к Уралу, что не могло не волновать Дутова. Он понимал, что скоро война докатится и до Оренбурга. Вот тогда у него будет козырь – башкирские части.

Башкирское правительство взялось за строительство армии. Во-первых, начали пополнять мусульманский гарнизон Оренбурга, во-вторых, провели работу в центре Башкортостана, в-третьих, в каждом кантоне стали организовывать милициейские отряды. Работа в мусульманском гарнизоне была поручена Халиту. А в центре эту обязанность взвалили на Насипа, который хорошо знал местность. Но, понимая недостаточность у него политического опыта, к нему командировали Салиха.

Минзада опечалилась. Не прошло и двух месяцев после свадьбы, как любимого мужа снова отправляют вдаль. Прошлый раз он был в поездке почти месяц, теперь опять в дорогу. Но что делать, время такое. Не отсидеться теперь возле женской юбки. Минзада подумала и передумала просить отца за мужа, чтобы оставили его в Оренбурге.

Салих уехал в Красную Мечеть. Насип сейчас там обосновался, после того как члены шуро прятались в Троицке до проведения Курултая. Салиху сказали там его найти. Он должен передать приказ об организации войска и о назначении командиром.

Красная Мечеть от Оренбурга далеко. Салих два дня добирался. Одну ночь заночевал в Максюте. Там он поставил в известность председателя местного шуро о распоряжении правительства. Тот не сказал ни «да», ни «нет». Только пробурчал: «Порядок должен быть». Салих решил, что председатель местный не одобряет их политику. И в самом деле, народ устал воевать. Но сколько еще придется воевать, если что? Пока Дутов у власти, но красные наступают. Башкиры тоже вооружаются. Чем закончится все это? Каждый считает, что он прав и хочет установить свой порядок, но страна от этого разрушается.

Салиха Насип встретил как долгожданного гостя. Поселился он в маленьком доме. Хозяйка – дальняя родственница Насипа, древняя старушка. Деда схоронила, детей тоже. Насип стал ей опорой на старости лет.

– Я уж подумал забросить винтовку и саблю, – говорит Насип, поглаживая бородку. – Месяц пожил возле жены Фариды. Трое детишек у нас. Вот приедешь раз – забеременеет, во второй раз – уже родила, с дитем на руках. Я и имен своих детей не помню толком, ха-ха-ха, – рассмеялся Насип и продолжил: – Думал все, оружия в руки не возьму. Начал дела делать по дому, по хозяйству. А руки уже не те, отвыкли от труда. Считай десять лет я в бегах, в разбойниках хожу. Жена говорит: «Ни на что не годен, только воевать». А ведь она права, думаю. Вот офицеры русские и наши – они же тоже всю жизнь с оружием. Дай им в руки топор – не умеют держать. Видно, и я таким стал… В Красную Мечеть и не думал приезжать. А русские не дают покоя, люди жалуются мне, помоги. Пришлось помочь. Жена говорит, что руки у меня чешутся. Вот позвал дружка своего старого – татарина Ахмета. Он теперь такой же головорез, как и я. Сразу примчался. На том конце деревни обитает. Опять собрали человек двадцать. Вроде как порядок охраняем.

– Насип-агай, я привез приказ для тебя: организовать полк. А ты теперь командир полка.

– Я давно уже заслужил эту должность, – ответил Насип без смущения. Салих ожидал, что Насип обрадуется и возликует, что его заметили и поощрили. Насип же воспринял это как должное. – Командовать полком могу. На войне этому научился, я ведь тоже соображаю хорошо. Даже кое-что читал о военном искусстве. Я теперь и по-русски научился хорошо говорить.

Насип замолчал, раздумывая о чем-то.

– Полком то я могу командовать. Да где этот полк взять? Как его собрать? Вот в чем вопрос…

Насип помог бабуле с самоваром, который он убрал со стола к печи, лицо его просветлело:

– А хорошо, что тебя ко мне прислали! Мы с тобой такой полк создадим!

– А помнишь, Насип, я читал вам Никах – свадебный обряд на горе возле деревни Мутал? – Салих с хитрецой посмотрел на Насипа.

– Как не помнить? Помню нашу свадьбу. Твою молитву я не нарушил пока.

– Тогда ты мне дал вороного скакуна как милостыню, а я не взял. Помнишь?

– Помню!

– Я сказал, что возьму скакуна, когда понадобится мне. Помнишь? Вот это время пришло. У твоего помощника нет коня.

– Найдем для тебя, Нурсалих! Точно такого вороного скакуна найдем.

Внезапно дверь растворилась. Послышался голос:

– Куда пошел? Уходи! Ложись вот здесь!

Насип узнал друга.

– Ахмет пришел, – сказал он. В чулане Ахмет повторил снова:

– Уйди! В дом еще лезешь!

Это была собака. Она протиснулась в дом впереди Ахмета и, оглядев мужчин, махнула хвостом и села перед Салихом, положила ему лапы на колени. Все удивились такому происшествию. Салих пришел в себя первый.

– Узнала меня! Сколько лет прошло, а не забыла! – расчувствовался он. Вспомнил Салих прошлые годы, родную деревню, односельчан, как тогда хоронили его друга охотника, умершего от укуса взбесившейся собаки. Как подарил Култану эту вот собаку. – Все разом вспомнил Салих. – Не забыла…

– Понятно теперь, куда она рвалась, – Ахмет пришел в себя. – Уже который час вертится между дверьми. Чую, куда-то меня тянет лайка. Только калитку открыл, она к этому дому рванулась. Я думаю, что такое, зачем ей Насип. А тут, оказывается, собака к тебе, Нурсалих-эфенди. Ну, здравствуй, как добрался?

– Спасибо, хорошо, вашими молитвами… – Салих не знал, что сказать. Нахлынувшие воспоминания не дали опомниться, слова застревали в горле. «Собака узнала меня, я ее сам выкормил щенком еще. Откуда ее привел Ахмет? С самим Ахметом они встречались один раз. Тогда он был осужденный на смерть, а Салих – свидетель. Тогда Ахмет и запомнить его не успел, когда повели на расстрел. Но вот же признал тоже и рад встрече.

Салих приласкал собаку, погладил. Она была довольна, закрыла глаза от удовольствия. Насип заметил:

– Как радуется, – прищелкнул языком. – Вроде собака, а не забыла того, кто кормил.

– Спасибо, Нурсалих-эфенди, какую хорошую собаку воспитал. Такую умную. Даже не все люди так соображать могут. – Ахмет продолжил: – Знаете, она сейчас стала нянькой. В прошлый год сама родила пятерых. Только подросли щенки – она стала их натаскивать на охоту. Как будто она волк, а щенята должны нападать. Научила. Хотел щенков сперва раздать, а потом жалко стало. Подросли щенки. Потом исчезли разом. День нету, второй, третий… На четвертый день они выгнали их леса волка и гонят ко мне во двор. Мне только оставалось у калитки прибить дубинкой зверя. Затем собака сама раздала своих щенков. Мол, я вас научила, теперь сами. А почему на волка напала, думаю, потому что когда-то пострадала от них. Потому и натаскивала щенят против волков. Вот так.

Еще долго сидели три товарища, говорили о жизни, о войне. Собака, получив много ласки от Салиха, сама вышла в чулан, где ожидала Ахмета, лежа на полу.

***

Салих наутро проснулся позже других. Насип уже ушел куда-то. Салих вышел во двор. И не поверил своим глазам. На привязи стоял оседланный вороной скакун. А к седлу приторочена сабля в ножнах и кавалерийская винтовка. Салих был изумлен: «Вот молодец Насип, обещал – сделал! Теперь я не поэт, теперь я – воин!..»

Салих подождал Насипа, потом попил чаю без него. Только позавтракал, как пришел один парень.

– Нурсалих-эфенди, вас ждет Насип-агай вон на том склоне горы. Говорит, на коне пусть примчится.

Салих перепоясался, нацепил саблю, винтовку закинул за спину, вскочил на коня и поскакал к горе. Там был выстроено «войско» Насипа. Двадцать всадников. Насип встретил Салиха, выехав навстречу и отрапортовав:

– Нурсалих Идель-эфенди, министр Башкирского правительства! Вверенный мне полк построен! – сказал он, отдав честь. Затем встал рядом с Салихом.

– Здравствуйте, солдаты!

Парни были уже подготовлены Насипом.

– Здравствуйте! – ответил строй.

– С сегодняшнего дня вы зачислены во второй полк Башкирской Автономной Республики!

– Ура!

Всадники построились в колонну по два и, к удивлению Салиха, запели песню на его слова. Отряд двинулся к уездному управлению Красной Мечети.

Услыхав издалека песню, попрятались по дворам гуси и курицы, шмыгнули под крыльцо кошки и собаки, а мальчишки выскочили на улицу, взрослые выглядывали в мерзлые окна, стараясь теплом дыхания отогреть стекла, чтоб лучше разглядеть кавалеристов.

В управлении Салих с Насипом стали думать, как начать мобилизацию. Подумав, решили, что призовут тех парней, кому по возрасту срок идти на службу, кому исполнилось в 1917–1918 гг. двадцать один год. Составили приказ по уезду, где говорилось: юноши, кому исполнился двадцать один год, должны прибыть в Красную Мечеть с конем, с провиантом…

Встречать призывников в Красной Мечете оставили Ахмета, поручив заняться их размещением, а затем и обучением командам, обращению с оружием.

А сами выехали в соседние уезды, чтобы объявить повсеместно о наборе в армию. На местах они зачитывали приказ от лица Башкирского правительства, затем обсуждали все детали призыва.

Никто не встречал их в деревнях с объятиями. Призыв в армию не вызывал никогда у людей восторга. Уехать и оторваться от семьи, привычной жизни было нелегко. К тому же никто не знал, вернется ли домой. Хорошо, что живы были еще воинские традиции, башкиры привыкли в службе. Тех, кто не отслужил, не считали за настоящих мужчин. Понимали, что служба не только трудная, но и почетная обязанность. Узнав, что ребята будут служить в Башкирской республике, защищая ее жителей и порядок, люди легче соглашались с приказом. Редко кто проявлял безудержную радость, что его призывают, но и отказников не наблюдалось.

Дней за десять Насипу с Салихом удалось сколотить три сотни. Красная Мечеть стала военным центром. Сюда ехали всадники, сани с сеном, фуражом. В разные стороны скакали солдаты с винтовками. Но деревня стала мала для такого количества людей. В каждом доме квартировались новобранцы.

«На первый раз народу достаточно, – решили Насип с Салихом. – Еще этих надо научить всему».

А учеба давалась тяжело. Не было офицеров. Пришлось упрашивать бывших фронтовиков занять должности младших командиров.

Насип с Салихом в последние дни устали, работали без сна и отдыха. На их плечи легли самые трудные первые шаги по организации дела. Салих тоже был занят весь день, лицо его загрубело на зимнем ветру, он похудел, но не замечал этого. У него обнаружился талант организатора, казалось, что он прирожденный командир, он вкладывал душу в новое дело, доводил до конца.

Салих весь день был с солдатами. Он выступал с политинформацией о Башкирской республике, о положении на фронте Гражданской войны, читал свои зажигательные стихи. Когда мимо него прошел строй кавалеристов с песней на его слова – Салих от гордости и счастья позабыл всю усталость, сделался таким счастливым, что смог принести пользу делу народа, на глаза его навернулась слеза.

В один из дней Насип с Салихом смотрели, как возвращаются солдаты с учений с песней «Башкортостан» на стихи поэта.

– Одна и та же песня, уже надоела, каждый день поют. Напиши-ка, брат, новую, да так, чтобы бодрая была, маршевая, – предложил Насип.

– Ты прав, войску нужна своя песня, – согласился Салих.

И через несколько дней по улице Красной Мечети с новой песней проехало три сотни солдат. Слова были Салиха, а мелодия знакомая – народной песни о войне с Наполеоном «Эскадрон».

Вроде бы первые трудности преодолели, молодые парни стали привыкать к службе, получали подготовку. Но не было еще военной формы. Это еще терпимо, но вот оружия было мало. Можно сказать, не было, лишь те самые первые двадцать винтовок и сабель. Но без оружия нет солдата. Многие парни впервые держали винтовку, учились пока разбирать, чистить. Но стрелять они не умели, патронов тоже не было. Видя это положение, Салих отправил несколько писем в Оренбург, но безрезультатно.

А в Оренбурге, в бывшем мусульманском гарнизоне, теперь в башкирском полку положение было совсем наоборот. Сюда тоже набрали новых солдат из ближайших мест. Их обеспечили всем: и формой, и оружием. Дутов помог. Обучение военному делу тоже шло хорошо.

***

Еще не закончились зимние холода, а началось наступление красных на позиции Дутова. Красная гвардия, составленная из бывших фронтовиков, рабочих из тяжелой промышленности из центральной части России, крестьян, убежденных в победе социалистической революции, с яростью набросилась на белые части и стала теснить их за Урал.

Башкирское правительство снова задумалось. Что делать теперь? От председателя шуро Манатова, направленного в Петроград, приходили известия. Он писал, что личные беседы с комиссарами дают большую надежду на скорое признание Башкирской Автономии. В ближайшее время народные комиссары возьмутся за решение этого вопроса. Но это были пустые обещания. Вопрос стоял, что сейчас делать башкирам? Этот вопрос навис над Башкирским правительством. После долгих поисков решений и споров снова вернулись к прежнему плану – держать нейтралитет. Вновь написали в Москву письмо, как и в ноябре прошлого года. Но ответа от большевиков не было. Посланный человек пропал.

Зато Дутов быстро выдвинул свои условия. Он был в бешенстве, когда вновь услышал о нейтралитете башкир.

– В часы, когда решается моя судьба, вы будете смотреть на все со стороны? Не для того я кормил вас и снабжал ваши войска оружием, отрывая от своих! Думаете, зачем я снабдил ваши части? Ваши полки немедленно должны перейти под мое командование!

Башкирское правительство, конечно, предполагало, что Дутов для своих целей поддержал создание башкирских частей, но не ожидали такого грубого давления. Башкирское правительство вызвало командира полка Халита.

– Ты должен увести полк в тыл, в Зауралье, – решили в шуро. – Если повстречаешь красных, то огня не открывать. Передашь им письмо о нашем нейтралитете.

– Хорошо, – сказал Халит. – Сейчас же выступим. Только успеем ли выполнить? Дутов уже прислал свой приказ. Полк направляется на фронт. Дутов уже просчитал возможность ухода нашего полка. В приказе сказано, что солдаты полка поротно распределены в его части, дабы избежать перехода к красным. И потом – лично я не доверяю красным. Они не станут с нами считаться.

Халит повернулся кругом и вышел. Вскоре его полк и даже рота, охранявшая Караван-сарай, покинули Оренбург.

Башкирское правительство осталось одно в опустевшем Караван-сарае.

В эти дни председатель Оренбургского мусульманского комитета Галиян Булатов не знал покоя. Он сколачивал вокруг комитета молодых мусульман, предупредил, что они должны по первому зову явиться к месту сбора. Галиян служил Дутову, но и с красными имел контакты. Оказалось, что Башкирский полк не успел оторваться от дутовцев. Дутов сумел его подчинить, раскидав башкирские роты по своим частям. Эта новость вызвала злорадство мусульманского деятеля. Он поспешил в штаб Дутова и доложил:

– А почему не отправить на фронт и второй башкирский полк?

– Он не боеготов. Зачем нам лишний груз?

– Ой ли? Думаю, и этот полк готов. Не думаю, что даром время теряли. Спросите у Култана, он должен лучше про это знать.

Вызвали в штаб Култана.

– На заседании правительства говорили, что обучение проводилось усиленно. Но у них нет оружия.

– Ничего, если недоученный, необстрелянный, нам пушечное мясо тоже сгодится. Перебросить полк в Оренбург! – поступил приказ из штаба Дутова Башкирскому правительству.

Той же ночью в дверь Култану постучал Галиян. Вызвал его на улицу.

– Пришел последний день и Дутову, и башкирам, – торжествующе произнес Галиян. – Даст Аллах, мы будем на коне. Скоро в город войдут красные. Вот тогда мы ударим по Башкирскому правительству, и они больше не поднимутся…Твоя задача установить, кто из них где ночует. Мне доложишь. Это очень важное дело, нельзя никого упустить.

***

Надежды Валиди не оправдались. Власть пролетариата не только удержалась в центре, но и распространилась дальше. Большевики заняли Оренбург. Когда власть от царя перешла к Временному правительству, то горожане этого не заметили почти. В доме губернатора поселился господин Архангельский, который лишь сменил вывеску. Вот и все перемены. Но теперь, когда власть взяли Советы, все было иначе. На улицах лилась кровь, звучали выстрелы, лежали убитые, несколько домов горело. Дутов оставил Оренбург. Архангельского посадили в тюрьму. Вот так большевики установили свою власть.

– Это будет самый кровавый режим, – поделился своей тревогой Заки Валиди в разговоре с Мустафой Чокаем и Юлдашем Ягафаровым. – Их вождь Владимир Ульянов очень скрытный, коварный и мстительный тип, об этом говорил еще Плеханов. Я в Питере разыскал Плеханова в его доме. Его называют русским Марксом, знатоком положения пролетариата в России. По его словам, в России нет условий для пролетарской революции. А если кто под именем пролетарской революции поднимает восстание и захватывает власть, то это двуличие, потому что опирается только на солдатские штыки, вот, собственно, эту картину мы и наблюдаем.

– Мы не сможем в такой ситуации здесь оставаться. Чем каждый день ожидать ареста, лучше перебраться туда, где много казахов, – в Алаш Орду, в Семипалатинский, – сказал Мустафа. – Большевики все равно не оставят нас в покое, арестуют. Не потерпят, что в одном Оренбурге находятся правительства башкир, казахов и казаков. Пока есть возможность, надо уходить к своим. Ведь казахов тут мало, ты да я. Мы не сможем дать отпор. Вам, башкирам, тоже советую.

– Правильно говорит Мустафа, ждать, когда тебя закуют в кандалы, – глупо. И мы двинемся из города. – Юлдаш согласился. За его неторопливость Хурматулла Идельбай назвал его Обломовым. Что, конечно, не справедливо, ведь неторопливый с детства Юлдаш был ответственным человеком, который привык обдумывать свои действия и отвечать за них, был деятельным и мудрым.

Валиди промолчал. Потом спросил:

– Куда нам идти? Мы и так на своей земле, среди своего народа. А потом, хоть в Китай беги, Советы и туда доберутся.

Наступило тягостное молчание. Валиди курил сигареты, хоть и не был заядлым курильщиком. Вот и сейчас вытащил из ящика стола пачку и закурил.

– Нам надо хотя бы в сторону Баймака двигаться, – Юлдаш терпеливо гнул свою линию. – Там совсем другой мир. Там все наши. Там не надо хорониться и говорить шепотом. Не надо озираться, не идут ли за тобой арестовывать. Ты, Заки, привык жить в больших городах, как Питер, Ташкент, Оренбург, но и в деревне жить можно.

Заки не спешил с ответом. Мустафа молчал, не вмешиваясь в башкирские дела. Но Заки должен был дать ответ.

– Надо подготовить Баймак на самый крайний случай отступления. Но сейчас бежать из Оренбурга нельзя.

– Ну почему?

– Цвиллинг и другие евреи, пришлые, а уж тем более свои люди не должны подумать, что башкиры при первой опасности убежали. И потом, пока нам ничего не угрожает.

– Пока… – повторил Юлдаш. Мустафа, узнав намерения башкир, попрощался. А Юлдаш опять повторил: – сегодня не угрожает, а завтра будет поздно.

Через пару дней пришло письмо от председателя Оренбургского Совета Цвиллинга. Оно было на имя председателя Башкирского правительства. Прочли. Мы, законные местные представители советского правительства, взявшего власть в Петрограде, выражаем уверенность, что вы, как представители башкирской нации в Оренбурге, намерены жить с нами в дружбе и согласии. Если вы не выступаете против Советской власти, делегируете общие политические и международные вопросы центру, то мы признаем ваши права жить на своей земле по своим законам, право на местное самоуправление. Мы не настаиваем на признании доктрины Коммунистической партии. Если согласны на эти условия, то будем совместно жить в городе.

– Вот видишь? – обрадовался Заки, повернувшись к Юлдашу. – Не пугает нас, а предлагает подходящие нам условия.

– Не спеши, – ответил тот, четко выговаривая каждый звук. – Мой дед говорил, если ходишь вместе с такими, держи топор рядом. Не спеши.

Заки и сам знал значение поговорки. Но было приятно, что он сделал правильный ход.

Они написали текст телеграммы на имя Ульянова в Петроград и Цвиллинга в Оренбург. Там говорилось: «Если Центральная Советская власть признает Башкирскую Автономию, гарантируя наши внутренние законы и не навязывает доктрину Коммунистической партии, то мы, правительство Башкирской Автономии, готовы признать Советскую власть, делегируя общие политические и международные вопросы центру».

На следующий день Цвиллинг пригласил представителей Башкирского правительства на совещание. Заки Валиди и Юлдаш Ягафаров пришли вдвоем.

В бывшем губернаторском доме в большом зале за длинным столом сидел Цвиллинг, рядом с ним устроились рабочие и крестьяне. Таких при Архангельском сюда бы не пустили.

– Товарищи! – начал свое собрание Цвиллинг. – На это совещание городского совета приглашены члены коммунистической партии, представители рабочих, анархистов, эсеров, национальных организаций и впервые представители Башкирского правительства.

Кто-то спросил:

– А где Казахское правительство?

– Казахское правительство бежало из Оренбурга, – ответил председатель. – Сами знаете, что здесь находилось также и Казачье правительство, но казаки предали нас и перешли на сторону Дутова. Вот поэтому мы были вынуждены арестовать оставшихся казаков.

– Товарищи! Сегодня мы рассмотрим вопрос подготовки города к весне. Пусть на улице январский холод, но весна близка. Если сейчас не подготовимся, то может многое уплыть с весенним ледоходом. Особенно опасна река Урал, вот она пока спит подо льдом, а завтра может все смести на своем пути. Царский режим и Временное правительство не довели до конца строительство гидроэлектростанции. Мы должны ее достроить. А для этого главное – подготовить нужные строительные материалы и финансы. Вот городской Совет подсчитал и распределил, какие фабрики и заводы, предприятия, торговые учреждения и правительства дожны предоставить стройке древесину, камни, деньги. Прошу ознакомиться и подписать.

Валиди прочел бумагу, и волосы у него встали дыбом.

– Что вы тут понаписали? Где мы должны взять столько бревен и денег?

– Если Башкортостан не в состоянии предоставить даже это, то зачем объявлять автономию? – раздался голос, Валиди узнал бывшего депутата Думы Муллагали Харисова. Он возглавлял Мусульманский военный комитет и сидел рядом с Цвилилингом и чувствовал себя хорошо. Неужели перешел к Советам?

– Автономия же – отдельный штат. Разве независимому штату сложно найти столько денег, товарищ Ахметзаки? – Это уже влез с вопросом Бирган Фариш. Тоже бывший депутат. Видать, сговорились, что-то задумали, понял Валиди.

Валиди громко ответил на русском:

– Да, для Башкортостана этот налог не такой большой. Но, граждане, как шурале, защемивший палец в бревне у Тукая, скажу прямо. Вот здание Караван-сарая официально признано достоянием башкирского народа. Но одно из помещений его до сих пор занято посторонними и не высвобождено до сих пор. Давайте договоримся, если вы освободите это помещение, то мы заплатим налог за гидростанцию. Если не освободите, то значит, наш налог уплачен в счет аренды.

– Ого! Ты зарвался, Валидов! – закричал Харисов.

– Давайте обдумаем это предложение, – Цвиллинг не стал обострять тему.

По дороге домой Юлдаш сказал:

– Эти галки теперь напоют председателю. Валиди ценил его за проницательность. Он знал, что мусульманские лидеры постараются наклеветать на него.

Действительно, два бывших депутата вернулись к Цвиллингу.

– Мы тебе говорили, что нельзя доверять Валидову. Он делает вид, что согласен на ваши условия. А сам навязывает вам свои, что ему выгодно. Как он назвал расходы на весенние работы? Налогом. Вместо помощи поставил требование. Вот такие они, автономисты. Мы с ними год как боремся. Но не слышали ни одного доброго слова.

– А знаешь, он ведь не хочет ограничиваться одной автономией. Он мечтает построить Туркестан в границах прежнего Дешти-Кипчака. Хочет быть главой Турана. А это от океана на востоке до Нижнего Новгорода на западе, от Ледовитого океана на севере до Индии на юге. Даже Чингисхан не мечтал о таком.

– Для него Башкортостан только начало. Вот и Туркестан уже на подходе. Он уже начал формировать свою армию. Уже два полка под рукой.

– Где эти полки? – сник Цвиллинг.

– Где-то в горах.

– Не два полка, конечно, один только наполовину собран, – перешел на татарский язык Фариш.

– Да ладно, два так два, этот еврей не узнает, – отмахнулся Харисов по-татарски.

Потом перешли опять на русский:

– Надо арестовать немедленно Валиди, нужно его посадить в тюрьму, пока не наделал дел.

– Этого мало. Надо арестовать Башкирское правительство в полном составе. Они же все враги Советской власти. Видел, каков этот Ягафаров, сидит как дикий бык. А сам все записывал, кто что сказал. А память у него как у тысячи человек.

Эти двое все говорили, а Цвиллинг пока не решился. Мало того, потом еще несколько раз приглашал Валиди на совещания.

В это день Заки Валиди и другие члены правительства занимались в Караван-сарае своими делами. В правительстве людей было немного. Офицеры уехали в Усерган. День был короткий, вроде только что прошел обед, а вот и стемнело. Заки зажег лампу и сидел за бумагами. Потом ушел на квартиру.

Дома опять работал при свете лампы. Потом решил сделать перекур, попить чая. Тут рядом прогремели выстрелы. Заки осторожно поглядел в окно, но что увидишь среди ночи? Потом наружная дверь открылась и вошел Газиз с наганом в руке, толкая перед собой незнакомца. Затем швырнул его на колени.

– Ахметзаки, ты в порядке? Хвала Аллаху, ты цел. – Газиз присел на стул.

Заки удивился:

– Газиз, а в чем дело? Кто это?

– Кто не знаю. Давай спросим. Он стрелял в тебя. Не попал. Это точно. Промазал только.

– Стрелял в меня? За что?

Газиз поднял того человека и посадил на стул.

– Ты кто? Почему стрелял?

Тот пришел в себя.

– Я расскажу, все расскажу. Только не убивайте… Я Загит. Прапорщик Загит.

– Так зачем ты стрелял?

– Я не хотел. Заставили.

– Кто заставил?

– Не могу сказать. Нельзя. Не велели говорить.

– Кто не велел?

– Они грозили меня убить, если я не соглашусь.

– А ты зачем им нужен?

– Я им должен много денег. – Прапорщик заплакал. – Сгорел дом моих родителей. Я занял денег на постройку. Я бы отдал уже, но началась война. Я сбежал с фронта. А эти люди меня нашли. А чем платить? Они сказали, что сделаю для них работу, а иначе нас всех убьют: и меня, и родителей. Я согласился.

Заки:

– Согласился убить меня?

– Да. На войне приходилось убивать. Что такое еще одна жизнь человека, подумал я.

– А почему промазал?

– Рука затряслась. А потом он помешал.

– Ты знал, кого хотел убить?

– Сказали.

– Сказали что?

– Что враг мусульман Валиди. Сказали он будет курить сигару, по ней и узнаешь. А что, я врагов мусульман жалеть должен?

– Что еще говорили про меня?

– Ругали, что федералист. Я не понял, что это. Сказали, если Заки сдохнет, то все федералисты разбегутся.

Заки прошелся по комнате.

– Значит, унитаристы перешли к террору.

– С этим что делать? – спросил Газиз. – Расстрелять?

– Не стреляйте! Заки-эфенди, я служить вам буду, сапоги целовать. – Загит зарыдал.

Заки с презрением посмотрел на него.

– Отпусти. В чем его вина? Он случайный человек. – Валиди посмотрел на Загита. – Уходи, у меня нет к тебе лично ничего. – И отвернулся.

Газиз отпустил того. Потом сказал:

– Вроде недавно прошел Курултай, а теперь вот что творится. Кто мог подумать, что такое случится?

Заки:

– Ты к чему это? Говори прямо.

– Нам нужно держать здесь вооруженные отряды, а не отсылать их в Усерган и Бурзян. А вы не слушаете. Вот и результат. Я соберу своих ребят для охраны.

– Посреди ночи? – засмеялся Заки.

– А что нам ночь? Завтра утром надо оцепить Караван-сарай. Иначе враги обезглавят нашу революцию.

Заки ответил с горечью:

– Я сам говорил, что свободу нельзя принести на кончике сабли. Но реальность вносит свои коррективы. Что поделаешь, придется подчиниться ей. Где возьмешь людей?

– С оренбургскими башкирами я договорился. Некоторые живут в казармах.

– Их ведь Насретдин с Шамсетдином отправили по домам.

– Там новые прибыли. Военная машина работает. Ребята из казармы только ждут сигнала. Оружие на руках. Я предлагаю надеть на рукава зеленые повязки, чтобы отличаться.

Заки:

– Хорошо. Куда деваться? Действуй.

– Разрешите выполнять, главнокомандующий-эфенди?

Заки:

– Выполнять!.. Вот я теперь и главнокомандующий.

***

Но Газиз не успел вернуться с подмогой. С тех пор как он ушел, прошло два часа, Заки уже спал. Его разбудил громкий стук в дверь. Заки зажег лампу и открыл засов. В комнату ворвались вооруженные люди во главе с человеком с наганом в руке.

– Обыщите комнаты! – приказал незнакомец с наганом. Потом ухмыльнулся: – Одевайтесь! Есть постановление об аресте контрреволюционной организации под названием Башкирское правительство. Собирайтесь!

– Вы не имеете права нас арестовывать, мы члены нейтрального правительства! – возмутился Заки.

– Не шумите, эфенди, – сплюнул главный. – Там разберемся.

Арестованного вывели на улицу. Заки услышал, как главный сказал кому-то:

– Дома был, все вышло удачно.

Заки присмотрелся и узнал Култана. «Вот кто предатель!». Заки передернулся от вспышки в мозгу и остолбенел.

Они стояли под охраной у ворот тюрьмы. Конвойный с наганом постучал в двери. Открылось окошко:

– Кто там, чего надо?

Человек с наганом объяснил. Показал какую-то бумагу. Но дверь не открылась.

– Сейчас вызову начальника. Ждите.

Заки начал мерзнуть, его трясло от холода. Даже в тюрьму нормально посадить не могут, подумал он невесело.

Наконец выглянул какой-то начальник.

– У меня нет предписания для помещения Валидова и его людей в тюрьму. А бумага мусульманского военного комитета не основание для ареста.

– Бумаги сейчас доставят. Не держать же их на улице. Еще сбегут, – стал упрашивать тюремщиков человек с наганом.

– Ладно, до утра пущу. Если не будет бумаг – отпущу на все четыре стороны.

Не выпустили. Видать, бумагу принесли. Кроме Валиди, тут в камере сидели семь членов Башкирского правительства. Правительство в полном составе в тюрьме. Только Салих и молодежь оставались на свободе. Члены шуро не спали. Наступило утро. Про арестованных словно забыли. Они мучительно искали выхода из этой западни. Но ничего на ум не приходило.

Через два дня Заки вызвали на допрос. Следователь:

– Знаете, почему вы здесь?

– Нет.

– За контрреволюционную деятельность.

– Мы не вели никакой контрреволюционной деятельности, а соблюдали нейтралитет.

– А чей полк сражается на стороне Дутова? Ваш. Кто собирает войска в Красной Мечети для войны с нами? Вы. Кто был с Дутовым в согласии и чаи распивал за одним столом? Вы. Кто не только не раскрыл глаза трудящимся на Дутова, а наоборот, нахваливал его в своей газете? Вы.

Вот так, сами спрашивают и сами отвечают.

Заки:

– Мы сохраняли нейтралитет. Дутов против воли правительства увел полк из Оренбурга под силой оружия. В Красной Мечети создается не войско против большевиков, а милиция для поддержания порядка.

Но следователь не хотел и слышать этого.

– Вы хотели отделиться и быть выше других народов, думали угнетать их. Не выйдет. Октябрьская революция освободила трудящихся, все они равны. Не будет башкир угнетать русских, а татары башкир. Не дадим. Национализм, шовинизм, политика бунтов – это противоречит нашей революционной теории. И мы сметем всех капиталистов и эксплуататоров на свалку истории!

Допрос на этом завершился. Прошли дни и ночи. Больше их не допрашивали. Арестованные потеряли счет дням. На прогулке они встречали арестованных, еще раньше – казаков и других политических.

Никто из башкирских деятелей до этого не сидел в тюрьме. Поэтому они боялись, что их поведут на расстрел, упали духом. Все смотрели на Заки с надеждой и отчаяньем.

– Братцы, не бойтесь. Если что написано в книге судьбы, то это и случится. А пока выворачивайте карманы, у кого есть деньги? – сказал Заки.

Когда их закрывали, то толком не обыскивали. А потом забыли. Вот из карманов вытащили деньги, бумажки, карандаши. Валиди написал записку и сунул ее с деньгами охраннику, раздававшему обед.

– Вот деньги, вот записка. Передай в типографию газеты «Башкорт» Нурсалиху Иделю.

Тот оглянулся по сторонам, взял деньги с запиской и ушел.

– Кто это? Знакомый? – спросил Сагит Мрясов.

– С деньгами всегда найдешь знакомых и друзей. Только вот надежных ли?

– Что написал?

– О нашем аресте должны узнать во всем мире. Пусть требуют нашего освобождения.

***

Когда гонец из Оренбурга добрался до Красной Мечети с приказом прибыть туда полку Насипа, то события уже развивались по-другому, дутовцы оставили город. Об этом сообщил прибывший на словах. Поэтому Насип и не спешил исполнять приказ. Посовещавшись, они решили, что Салих поедет впереди с охраной, чтобы выяснить обстановку.

На деревенских санях с хорошим конем Салих вместе с десятком кавалеристов доехал до Оренбурга утром следующего дня. Город показался пустым, брошенным. Их отряд двигался по улицам, никого не встречая. Внезапно на другом конце показался большой отряд всадников. У них был обоз с оружием, винтовки, сабли, пулеметы и даже пушка. Лица многих всадников показались Салиху знакомыми. Впереди ехал на коне Галиян:

– О, Салих вернулся, как хорошо!

Салих не понял, что имел в виду Галиян, удивился только, что у него сильный отряд и полно оружия. В этот момент на другом конце улицы послышались топот, крики «ура». В город ворвались большевики с красным флагом.

С приходом красных в Оренбург закипела работа в комитете большевиков, который находился в подполье. Насретдин входил в его мусульманскую ячейку. Комитет, в том числе и Насретдин, считали правильной мерой арест членов Башкирского правительства.

Когда закрыли Башкирское правительство в тюрьму, здесь все продолжали деятельность две новые организации. Мусульманский военно-революционный комитет возглавлял Галиян Булатов. Своим заместителем он поставил Култана. Поскольку не было Башкирского правительства, Салих взвалил на себя работу созданного Временного революционного совета Башкортостана, объединив вокруг себя молодежь.

Култан теперь изменился, выпрямился, торжествовал. Теперь враги не стояли у него на пути. Если не Галиян Булатов, то разве смог бы так подняться? Помогал башкирам, а они его не ценили. Поэтому Култан был благодарен судьбе за то, что свела его с Галияном. Култан вел привычную для себя работу в печати. Его поэтический дар вспыхнул с новой силой, стал Култан писать и печатать новые стихи. Человек, недавно призывавший мусульман обьединиться под зеленым священным знаменем ислама, посадить на трон новых ханов, сегодня вдруг стал воспевать красную гвардию и борьбу угнетенных трудящихся. Однажды к Култану, работавшем без отдыха, пришел Галиян.

– Култан, твоя слава распространилась далеко, твое имя на устах многих людей. Твои стихи читают наизусть, переписывают, – похвалил его Галиян. Култан подумал, вправду ли Галиян так его хвалит или только посмеивается над ним бывший учитель медресе. Галиян же продолжил: – В тот раз ты напрасно оборвал связь с мусульманским комитетом. Вот сейчас Совет Народных Комиссаров уже готов признать штат Идель-Урал. Твои старания помогут нам включить башкир в него как часть образования. Если будет воля Аллаха, то и ты сможешь там занять видное положение в правительстве.

Култан не мог до конца разобраться, куда клонит его учитель. То ли просто сообщает новость, то ли призывает быть готовым. Как бы там ни было, его слова взволновали Култана. Значит, все было не зря, он на пути к своей цели, хотя и запутался, двигаясь к ней. Штат Идель-Урал – это же большое государство, о котором мечтают многие. Култан стал ждать новостей об образовании штата. Надеясь, что уже скоро объявят об этом, Култан не утерпел и не в силах сдержаться, написал стихотворение. Называлось оно «Перед провозглашением штата Идель-Урал».

Разоренная страна ждет от бога единства,

Рабская страна ждет с нетерпением равенства.

Страна проснулась, страна решилась, идет вперед с уверенностью,

С надеждой, что впереди сил много появится.

***

У Заки и его сторонников было много времени в тюрьме, чтобы поразмышлять и поговорить. Говорили о прошлом, говорили о будущем, говорили о том, что было на душе сейчас. Сагит словно подвел итоги этим разговорам:

– До этого момента я больше доверял Советской власти, чем белым. Партия Ленина в своей программе говорит о самоопределении наций. Я надеялся, что они дадут башкирам свободу и автономию. Все теперь кончено. Улыбавшийся нам друг оказался тайным врагом.

Чувство обреченности овладело ими. Особенно было тяжело переносить неизвестность своей судьбы, сколько их продержат в тюрьме, расстреляют ли? Только что глядевшие орлами мужчины за долгие дни заточения в камере стали похожи на робких цыплят. Они уже два месяца как видели небо только через окно решетки.

Человек ко всему привыкает, в самых тяжелых условиях он борется за свою жизнь. Если бы знать, когда ты обретешь свободу, то было бы легче переносить эти испытания. Члены Башкирского правительства не знали, сколько им еще находиться между жизнью и смертью, не знали своей предстоящей судьбы.

Выполняя поручение Заки Валиди, оставшийся на свободе Салих предпринял меры к освобождению правительства, собрав парней и офицеров. Во все концы света в столицу – к Ульянову, Сталину, Троцкому, даже к Плеханову; далее в Туркестан, в Японию, в Англию были отправлены телеграммы с просьбой спасти безвинно арестованных членов Башкирского правительства. Постоянно обращались в Петроград к председателю шуро Манатову. Но все эти меры не достигали своей цели, хотя, возможно, без поднятого шума членов правительства давно уже расстреляли бы. Большевики были скоры на расправу. В один их допросов следователь был недоволен ответами Валиди, а женщина-охранник с красной повязкой с папиросой в зубах крикнула: «Чего ты ждешь и вымаливаешь от него ответа? Поставить к стенке и – бах, всего делов!» Валиди понял, что расстрелять человека для них все равно, что вошь раздавить. Нажал на курок – и все.

Видимо, пока Башкирское правительство спасало от расстрела только понимание того, что поднимется международный скандал. Но и это не было серьезным препятствием для большевиков. Они пригласили офицеров Башкирской армии из Баймака Магазова и Идельбаева под предлогом совещания и расстреляли. Тогда с трудом удержали командира Амира Карамышева от желания отомстить большевикам. Это как раз могло спровоцировать расстрел правительства.

Тюремные стены, спертый воздух, зарешеченное окошко – все это угнетало и убивало надежду. Но и в тюрьме кипучая натура Валиди не знала покоя. Отстраненный от государственных дел, он переключился на любимое им занятие – историю.

Изучение истории нужно для понимания событий прошлого, для понимания причин расцвета государств и крушения империй и, кроме того, для создания примера современникам, для защиты от исторической несправедливости.

История – это не только изучение событий, утонувших в пыли веков. История – это умение видеть сквозь толщу веков будущее.

Историки делятся на три части. Первая и большая часть историков хорошо знают свой предмет, дают оценку и доносят ее до современников. Такие историки есть в каждом государстве и народе. Они используют документы, устное народное творчество, данные археологии и пишут исследования. Это ученые историки.

Вторая группа историков внимательно изучает историю и то, как события прошлого отразились в настоящем. Такие историки становятся советниками руководства страны. Они нужны, чтобы объяснить людям, что то или иное событие являются следствием прошлых событий.

Есть и третья группа историков. Такие рождаются крайне редко и оставляют после себя научное наследство, которое изучают миллионы людей. Такие историки, без всякого сомнения, имеют качества как первой, так и второй группы. Но в отличие от них они умеют предвидеть и предсказывать ход развития истории и умеют влиять на исторические процессы, творят историю. Таких людей называют вождями.

Все вожди хорошо знали историю, изучали ее глубоко и всесторонне. Такими были Чингисхан, Наполеон, Бисмарк. У всех таких людей есть общая особенность. Изучив историю, особенно то, как враги их народа и по какой причине наносили поражение их стране, эти историки начинают искать крутые способы преодолеть историческую несправедливость. И они начинают растить новое поколение соотечественников. Снова напомню, что нововведение приходит из изучения истории.

Первые уроки истории Ахметзаки Валиди получил от своей матери Уммухайят. Она познакомила сына сначала со сказками, потом с историческими преданиями и легендами. Потом дед Хабибназар рассказал об истории их деревни, о великих батырах рода, о кровавых палачах, таких как царский полковник Тевкелев, и многое другое. Овладев грамотой, Заки стал изучать исторические книги, был любознательным и упорным в учебе. Чем больше читал, тем хотелось узнать еще больше. Он перечитал все книги в медресе. Жажда знаний направила его учиться в медресе Оренбурга и Казани. Он изучает русский, немецкий, латинский, арабский и персидский языки.

Основательно изучать историю Валиди начал в казанском медресе. До этого знания его были обрывочны. Здесь же он, получая знания от таких историков, как Крачковский, Катанов, Кареев, Харлампович, Хвостов, приходит к пониманию, что изучение истории требует систематизации знаний. И Валиди поставил задачу тщательного изучения истории восточных народов. Именно Заки Валиди положил в основу исторической науки свое нововведение – сопоставлять данные из разных источников для получения объективной картины, указывать ссылки на документальные источники, опубликовывать их в своих научных трудах. В своих исследованиях Валиди ссылается на работы восточных, западных, китайских ученых, на литературные произведения изучаемых эпох, в том числе на устное народное творчество тюрков, персов, русских и других народов. Он из первых, кто поднял на уровень исторического источника такие дастаны, как «Урал-батыр» и «Огуз». Именно поэтому читатели хорошо восприняли книги Валиди, его «История тюрков» стала популярна среди многих народов.

Валиди, как и некоторые историки-ученые, испытал даже наглость плагиаторов. В 1911 году Валиди сдал свой труд «Историю тюрков» в типографию, а издатель Идрисов выпустил его труд под своим именем, назвав «Историей тюрков и татар». Почему такое название, можно догадаться.

Заки Валиди писал историю своей нации всю жизнь. Историю башкир он разделил на две части – период национального подъема и период упадка. Соответственно первый период до вхождения в состав России в ХVI веке и до сегодняшних дней. Второй период отмечен большим количеством восстаний, бунтов против властей. Это эпоха национально-освободительного движения башкир.

Такое разделение применяет Валиди и в трудах по истории тюрков. Расцвет пришелся на правление Чингисхана, периоды Золотой Орды и Тамерлана. После чего начались распад и угасание.

Ученый историк ограничился бы изданием трудов. Но Валиди был историком – государственным деятелем, историком – вождем народа. В отличие от своих учителей и коллег, Валиди мог четко представить пути развития народов и государств. Он не был прорицателем, но прогноз на пять или десять лет, данный им, был довольно точным. Такой государственный деятель знал, что нужно делать и куда вести народ.

В первые дни в тюрьме Валиди также испытывал растерянность, как и все. Больше своей участи его беспокоило будущее народа. Затем, когда он наладил связь с соратниками через охрану тюрьмы, стал спокойнее. Он отдавал поручения оставшимся на воле. Члены правительства были рядом и сложные вопросы решали вместе. Валиди умудрился через доверенных лиц пронести в камеру свой научный труд, отложенный еще в 1915 году, – «Историю ногайцев» и продолжил работу по его завершению. Эта книга была частью его замысла написать всю историю тюрков. Тюрки были в составе больших своих государств, которые после распада привели к появлению новых наций, как башкиры, киргизы, чеготайцы, азербайджане, нугаи. У каждого народа была своя большая история. Но народы эти не должны забывать о своем тюркском единстве, в будущем они способны объединиться и построить прекрасное государство. Таким образом они сумеют дать развитие каждому народу, покончат с притеснениями со стороны – вот главная мысль работы, которую он вел и в науке, и в жизни.

Как мы говорили ранее, прежде чем какой-нибудь народ или человек задумают построить новое общество, нужно в первую очередь выучить свою историю. Без истории нет будущего. Вот именно поэтому завоеватели и угнетатели в первую очередь стремятся уничтожить историю порабощенных народов. Ведь человек без истори как дерево без корней. Такое дерево можно свалить без топора. Хорошо знающий это Заки Валиди начинал строительство национального государства с изучения истории. И даже в камере он работал над этим.

Через два месяца заключения Валиди перевели в одиночную камеру. Почему? Начальник тюрьмы не объяснил, хотя и знал. Заки продолжил работать в одиночке. Как-то раз охранник принес еду и вошел в камеру, закрыл дверь и встал на колени перед Валиди.

– Заки-эфенди, простите меня, если можете, – сказал он в слезах: – Может, вспомните меня, я учился у вас в Казани в медресе. Меня зовут Мухаммет Тагиров. Я участвовал в вашем аресте. Мы это сделали по поручению Мусульманского военного комитета, думали напугать вас, проучить. Но дело зашло далеко. Красные узнали, что у вас есть отряд в горах, и держат вас в заложниках. Поэтому мы не можем вас отпустить. Чем закончится – не знаем. Вот я принес вам маленький гостинец. – Он протянул пирожки, листы бумаги и часы.

Среди бумаг Валиди нашел и написанный текст. Оказалось, это стихи Салиха. Кто-то переписал их от руки.

Заки прочел эти строки несколько раз. В глухой камере они прозвучали громко, как набат, каждое слово вырывалось из груди с мощью:

Не каждый, кто льстит, – друг,

А тот, кто говорит правду в глаза.

Не называй предателя другом,

Не обманись, чистый душой башкир.

Построишь тогда лишь

Прекрасный свой дом.

Заки прочел стихи еще раз и подумал, как прав Салих, ведь они не смогли вовремя понять, кто их друг, а кто враг…

Стихотворение это уже распространилось среди народа. Знакомые Салиха Галиян, Култан и Насретдин решили, что он написал его про них, каждый нахмурился и сжал зубы. Что поделаешь, слов из песни не выкинешь…

В один из дней в камеру Валиди пришел начальник тюрьмы с охраною и начал кричать:

– Что это за беспорядок? Это тюрьма или библиотека? Что за книги и рукописи? Соберите! Сейчас сюда идет глава города.

И в самом деле вскоре в камеру Валиди пришел председатель красных комиссаров города Цвиллинг. Он заметно изменился за последнее время, утратив человеческие качества. С порога Цвиллинг заявил:

– Ваш нейтралитет оказался обманом. Мы знаем, что вы готовите войска против нас. Вы должны в течение недели издать приказ о роспуске всех частей своей армии. Иначе мы привлечем вас к ответственности.

– Как вы себе это представляете? Как можно издавать приказ, находясь в тюрьме? – спросил Заки.

– Это ваши проблемы, – бросил Цвиллинг и ушел.

***

Халит находился вместе с войсками Дутова, и его сердце обливалось кровью из-за судьбы Башкирского правительства и его отца. Он уже не раз просил атамана помочь освободить узников. Дутов и пальцем не пошевелил. Когда красные преследовали его по пятам, было не до какого-то там Башкирского правительства.

Адъютант доложил Дутову, что прибыл командир башкирского полка.

– Что ему надо?

– Известно что. Опять просит за свое правительство.

– Пусть зайдет.

– Господин генерал, – начал Халит, – разрешите взять два эскадрона и освободить узников оренбургской тюрьмы. Вы сами имеете детей. Думаю, войдете в мое положение. Мой отец там.

Дутов нахмурился.

– Господин генерал, там ведь не только башкиры, там и Казачье правительство. Спасем всех. Если удастся освободить Башкирское правительство, то ваш авторитет среди башкир поднимется. Они станут молиться на вас. Башкиры тогда станут за вас сражаться, за атамана, который спас их правительство, а не за красных.

Последний аргумент возымел действие на генерала. Почему он сам до этого не додумался?

– Хорошо, – согласился генерал. – Иди. Двух эскадронов мало, возьми еще три эскадрона казаков. Освободите оба правительства.

– Спасибо, господин генерал. Башкиры не забудут вашу доброту.

Халит вышел от генерала окрыленный, и в голове его созрел план освобождения тюрьмы. Это был очень простой и дерзкий план.

Ранним утром отряд из пяти сотен кавалеристов под красным флагом подошли к городу. Их остановили на окраине на посту.

– Кто такие?

– Не видишь. Свои. Приказ командующего.

– А-а…

Отряд неспешно миновал пост. Маскировка удалась. Иначе пулеметы красных положили бы немало солдат.

Отряд также проследовал по сонным улицам Оренбурга. Никто не обратил внимания на них. Мало ли куда идет отряд под красным флагом. Значит, свои.

Отряд остановился у городской тюрьмы. Халит слез с седла и постучался в калитку. Открылось окошко в двери, и Халит протянул свой мандат от Башкирского правительства. Русский конвойный не смог прочесть арабские буквы.

– Ты кто? Что надо? – спросил сонный солдат.

– По распоряжению командующего фронтом я должен отконвоировать членов Башкирского и Казачьего правительств в Самару. – Халит указал на приготовленные сани. – Видать, важные птицы. Видишь, какую охрану нам дали.

– Хорошо, – ответил солдат. – Иди, зайди к начальнику тюрьмы.

Калитка открылась и за Халитом в дверь хлынули несколько головорезов. Они быстро разделались с тюремной охраной без шума. Потом начали открывать камеры. Поднялся гвалт. Некоторые охранники бежали, другие пытались отстреливаться. Началась перестрелка. Тюремщики успели сообщить в гарнизон города. Оттуда прибыли солдаты. Начался бой.

Быстро нашли и освободили членов Башкирского правительства. Халит, увидев отца и членов шуро:

– Отец, вы свободны, бегите к воротам, там ждут сани, торопитесь.

– Халит, найди Валиди. Он отдельно сидит в карцере.

Халит разыскал начальника тюрьмы. Тот спрятался в караулке.

– Где Валиди?

– В карцере.

– Выводи.

– Ключи не у меня.

– Найди, открой. Иначе пристрелю!

Халит побежал посмотреть обстановку.

Валиди услышал выстрелы. Ему ничего не видно из оконца. Камера его была в глубине тюрьмы. Вдруг дверь открылась, и показался начальник тюрьмы.

– Быстро собирайся и беги. Но не рассказывай, что я тебя выпустил.

Заки поспешил на улицу. Бой продолжался. Свистели пули. Одна пробила рукав пальто. Но не ранила. Валиди оказался у соседних домов. Сзади раздался окрик:

– Стой! Ты арестован! Иди влево, меж двух домов.

Заки пошел влево. Подбежавший солдат:

– Я свой. Не бойся. Беги за мной.

Они бежали через город к реке Урал, наконец дошли до одинокого дома. Там их ждали Сагит Мрясов и Юлдаш Ягафаров.

– Хвала Аллаху, Валиди нашелся, – сказали они.

Юлдаш заплакал:

– Сын мой, единственный мой Халит погиб…

Заки не знал, что сказать.

– Да, – сказал Сагит. – У ворот тюрьмы попала пуля.

– А где его тело?

– Увезли с собой его солдаты. Там похоронят.

– О Аллах, прими его светлую душу, это первая жертва в нашей борьбе за республику. – Валиди помолился. – Твое горе – наше горе, Юлдаш. Как бы ни было тяжело, надо терпеть. Ты вырастил сильного, красивого, умного сына. Халит был лучшим из сыновей народа.

Нам надо расходиться. Через неделю встретимся в Уфе. Надо уходить по одному, разными дорогами. Тогда больше шансов выбраться и не попасть в руки врагов.

– В добрый путь. – Члены правительства покидали Оренбург и старались уйти подальше.

В Уфе и под Челябинском

Члены Башкирского правительства прибыли в Уфу разными путями. Кто на санях, кто на поезде, а кто на пароходе. Одни приехали через Стерлитамак, другие через Уральские горы. По дороге они скрывались от встреч с большевиками, повсюду установшими свою власть, которая не по душе была народу. Эта власть не считалась с мнением людей. Теперь под крылом большевиков в деревнях верховодили бывшие прежде никем лентяи и воры.

Заки Валиди из Оренбурга через Каргалу попал на станцию Абдуллино и сел на поезд до Уфы. Из восьми членов правительства, бежавших из тюрьмы, в Уфе собрались шестеро. Решили начать совещание с теми, кто есть. Председательствовал снова Валиди. На повестке дня стояли два вопроса:

Первый: отношение к власти красных и белых.

Второй: организация армии.

После тюрьмы никому даже в голову не пришло вспоминать о нейтралитете. Было ясно, что с большевиками, которые вероломно арестовали все Башкирское правительство, им не по пути. Кроме того, приняли решение, что нужно разоблачить врагов, называющих себя Мусульманским комитетом, нужно дать им отпор. Вспомнили стих Салиха, в котором звучало предупреждение о волках в овечьей шкуре, о предателях.

Вопрос о формировании армии тоже не вызвал споров. Башкирское правительство обязано создать свою армию. В этих целях необходимо привлечь своих офицеров для создания воинских частей и проведения боевой подготовки. Формировать армию там, где возможно, нужно в открытую, там, где сложно, нужно создавать партизанские отряды. Для обеспечения войска оружием, снаряжением, формой, лошадьми и обозом нужно привлечь бывших заводчиков и фабрикантов, кроме того, вернуть собранные с башкир раньше налоги, затем взять в долг у зажиточных людей.

Формировать армию решили из добровольцев, а также по призыву парней, достигших 21 года.

После принятия этих решений можно было закрывать совещание, но Заки продолжил стоя:

– Общество, остался еще один важный вопрос. Конечно, он не записан в повестку дня, но без рассмотрения его не обойтись. – Все присели на места.

– Это вопрос о том, чтобы распространить по всему свету информацию о нашей борьбе. Башкиры очень много раз поднимали восстание против царизма и требовали национальной свободы. Когда свергли царя, мы обратились к Временному правительству, оно оставалось глухим к нашим требованиям. Мы просили Дутова признать нашу автономию, он решил промолчать. Мы подняли этот же вопрос перед большевиками. Они засадили нас в тюрьму. Значит, в России нет политической силы, которая хочет нас принять. Значит, нам надо объявить на весь мир о наших требованиях национального освобождения. Может, тогда Российская власть начнет с нами считаться? Я прав?

– Прав, конечно, прав. Скажи, что надо делать.

– Нам нужно донести информацию о нашей национально-освободительной борьбе, о наших требованиях и способах их реализации народам России. Нужно обратиться к Украине, Азербайджану, Молдове, Польше, Туркестану, Казахстану, Москве, Петрограду, а затем в Японию, Англию, Францию, Индию, Афганистану, Турцию, в арабские страны с просьбой помочь нам.

– Да, нужно сделать все, как предлагает Ахметзаки. Ведь чем больше людей знает о нас, тем труднее властям России нас угнетать. Известно, что башкиры так поступали во времена Карасакала и Султан-хана. – Это говорил Сагит Мрясов. – У меня появилось два предложения. Чтобы воплотить наши решения, нужно приложить много усилий и нужно много знаний. Все это имеется у Ахметзаки в избытке. Поэтому работу по международным связям нужно поручить ему. И второе: на последнем Курултае Ахметзаки Валиди был назначен главнокомандующим башкирского войска. Теперь ситуация другая, войска у нас собираются. Исходя из этого, предлагаю еще раз подтвердить полномочия главнокомандующего Ахметзаки Валиди. Думаю, все со мной согласятся.

Все проголосовали единогласно.

Уфимское совещание на этом завершилось, и все разъехались по Башкортостану для выполнения задач.

***

Эх, звенит соловей, заливается звонко: то вверх по нотам, то вниз, то медленнее, то быстрее звучит его трель. Услышав его голос, и не догадаешься, что этот мастер песни – с виду маленькая пташка. Начиная с первых майских дней беспрестанно поет соловей. Но вот прошел месяц, и песня его смолкла. Ведь теперь гнездо свито и самка снесла яйца. Петь теперь небезопасно, ведь на звук могут прилететь и хищные птицы и подкрасться другие охотники. Потому соловей смолкает, затихает роща. Песнь любви сменяется заботой о потомстве.

Заки как-то расспросил у матери, почему вдруг замолк соловей. Мать, улыбаясь, ответила:

– Вот ты слышал, как красиво пела соседняя девушка Сагира?

– Да, я помню, как пела она вечером на гулянии. Таким чудесным голосом, что народ назвал ее соловьем.

– Вот именно, она как соловей. Попела и притихла. Теперь не поет.

– Может и поет. Просто она замужем и живет далеко.

– Нет. Я сама ее встретила как-то. Говорит мне: «Мне теперь и в голову не приходит петь. Потому что муж всегда рядом. К чему мне петь тогда?» И птицы так же, сынок. Если найдет пару и снесет яйца, то перестает петь.

Заки много раз вспоминал этот разговор. Как услышит соловья – так и вспоминает. Вот и сейчас он под соловьиную трель вспомнил слова матери. У каждого живого существа, у человека тоже песня выходит из глубин души с грустью. Только у человека вдохновение к пению открывается не только в тоске, но и в радости. Тогда душа башкира выдает веселые короткие песни, а когда сильна печаль – длинные мелодии. У башкир очень много длинных печальных песен, потому что много печали и горя перенес народ.

А вчера пели веселые песни, из души изливались с радостью бодрые песни, танцевальные ритмы. Кураист был мастер, всех заставил подпевать да приплясывать. И причина тому веселью была.

Вот уже семь недель, как в начале апреля Заки спасся из тюрьмы. На санях, на поезде, верхом он проехал две тысячи километров. Вчера был в деревне Тенгрикуль. Там его встретил известный человек Галимъян Таган. Выбежал навстречу и взял коня под уздцы.

– Я вот ехал и не знал, дома ли ты, – поздоровался с ним Заки.

– Я ждал тебя, знал, что едешь сюда, – ответил Галимъян и по привычки погладил свои усы. Из дома вышли еще несколько человек.

– Здравствуй, Ахметзаки, – поздоровался Юлдаш. – Ты не удивляйся, что я здесь оказался. Я ведь уже выехал по твоему поручению. Решил через Владивосток добраться до Японии. От казахов тоже поедут два человека. Узнал по пути на станции Чумляк, что ты здесь будешь. Вот заехал с тобой попрощаться.

– Хорошо, обсудить дела лишний раз не помешает, – сказал Заки.

Галимъян открыл дверь и пригласил всех в дом. Пока Заки снял верхнюю одежду и помыл руки, стол был уже готов. Степные башкиры, живя тесно с русскими и украинцами, успели перенять от них некоторые привычки. В большой комнате посреди комнаты стоял стол. С одной стороны была широкая лавка, с другой – стулья. Галимъян спросил из вежливости:

– Куда накрыть? На стол или на лавке? За столом удобно, но пусть человек с дороги отдохнет на лавке, тут и ноги вытянуть можно.

– Отлично, – ответил Заки. – Я вправду устал в седле.

– Вот и я про то.

Постелили скатерть. На лавку для гостей принесли подушки.

Пока гости не поели – разговоры не вели. После лапши с бульоном, с курутом помыли руки и вытерли длинным полотенцем.

Заки сказал:

– Соратник мой Галимъян, как идет набор в армию?

– Хорошо, – ответил тот. Потом уточнил: – Сто пятьдесят человек набрали, если надо – придут еще. Просто большой отряд разместить трудно. Лучше пусть будут небольшие отряды.

– Почему?

– Потому что трудно разместить и накормить одновременно столько народу. Поэтому проще разбить на отряды по двадцать пять человек. Нужно снаряжение и самое главное – оружие. На сто пятьдесят человек у нас двенадцать винтовок, сто три сабли и двадцать четыре кинжала. Патронов почти нет.

– Значит, людей найти проще, чем обеспечить оружием?

– Так выходит.

– В первом и втором полку то же самое. Я их навестил. Как относится народ к нашей армии?

– Очень хорошо. Мы объявили мобилизацию. Все, кто получил бумагу, – явились. У одного призывника пришла жена, тот велел доложить, что болен, но скоро придет сам. А еще пришел взрослый мужчина, оказалось, отец за умершего сына хочет служить. Говорит, как я могу стоять в стороне от народного дела? Я, конечно, его домой вернул.

– Спасибо за то, что рассказал о таких людях. – Заки был взволнован. – Я знал, что наш народ готов подняться на борьбу. Но не думал, что все так единодушны.

– Да, все единодушны. Но что получится – не знаю.

– Сомнения есть?

– Нет. Пока мы только создаем армию. Но что будет в бою? Люди ведь такие, сегодня одно на уме, завтра другое.

– Есть такое.

Молчавший до этого Юлдаш прокашлялся. Все посмотрели на него.

– Я свернул со станции Чумляк сюда, и вот почему я пока не рассказал. Здесь только надежные люди собрались.

Заки удивился.

Юлдаш пояснил:

– Я узнал одну важную новость. – Все притихли, внимательно слушая Юлдаша. – Вы слышали, что по дороге из Челябинска в Омск застряли на путях эшелоны с чехословаками-военнопленными?

– Да, слышали.

– Если не ошибаюсь, чехословацкий корпус отказался подчиняться австрийцам и перешел к русским. – Заки вспоминал факты. – Царь и потом Временное правительство обещали отправить их домой. Поскольку через запад проезда нет, решили отправить их вкруговую через Дальний Восток. Кажется, это очень большой корпус.

– Да, солдат там много. Кроме того, это хорошо обученная армия, обстрелянная. – Продолжил Юлдаш. – Так вот, чехословаки прошлой ночью взяли силой власть на железной дороге между Челябинском и Омском.

– Что? Как ты сказал? – Заки вскочил.

– Да-да! Чехи свергли власть большевиков на железнодорожном пути и готовы восстановить прежний режим.

– Кто тебе это сказал?

– Я попросился ехать с ними во Владивосток. Мне ответили, что это решает лишь командир корпуса. Мне показали, где их командир. Я подошел к нему. Представился, кто я такой. Он говорит, что слышал про нашу автономию. «Если ты посол от правительства, то возьмем тебя с собой до Владивостока», – говорит. Он спросил, кто у вас главный? Я ответил: Ахмезаки Валиди. Сказал, что ты собираешь партизанские отряды против большевиков. Командир корпуса обрадовался. Пообещал, что даст мне место в своем вагоне. Правда, пока не известно, когда затор на дороге освободиться. Потому что они вчера по всей длине железной дороги от Челябинска до Омска разгромили большевистскую власть и устанавливают собственные порядки. Я поэтому срочно выехал из Чумляки и поспешил к вам все рассказать.

Валиди от радости пустился в пляс, ногами выбив дробь. Юлдаш рассмеялся от его мальчишеской выходки.

Заки:

– Так, значит, разгромили большевиков? Точно?

– Точно.

– Еще раз повтори! Нет, сто раз повтори! – Заки скинул с себя безрукавку. Сам пляшет, сам частушку исполняет: Большевиков разогнали! Слава! Тысячу раз слава чехам! Большевиков прогнали! Слава! Тысячу раз слава чехам! Разбили большевиков, которые нас заперли в тюрьму, хотели расстрелять!

Заки всех заразил своим настроением. Юлдаш и тот пустился в пляс. Сам машет Галимъяну:

– Где твой курай? Давай попляшем!

Галимъян открыл дверь и приказал:

– Кураиста ко мне!

Тут же пришел кураист, и дом наполнился веселыми звуками. Танцевали все подряд. Заки, устав, присел:

– Вот спасибо, кураист. Отвел душу… Теперь наши дела пойдут вперед, если будет воля Аллаха.

– Думаешь, нам помогут чехи? – спросил Галимъян.

– Я убежден в этом. Как я знаю, у чехов есть и оружие, и деньги, и продуктов полно. Временное правительство снабдило их полностью для возвращения на родину. Это не наша бедность. Верю, что чехи нам помогут с оружием, и тогда мы свою страну избавим от большевиков. Как ты сказал, кто там командир корпуса? – Заки переспросил у Юлдаша.

– Богдан Павлу.

– Я завтра же пойду к этому Богдану. А теперь поспим.

Юлдаш проснулся от шороха. Было раннее утро. Заки рылся в своих вещах. Увидев, что разбудил Юлдаша, сказал:

– Хорошо, что ты проснулся. Не хотел тебя беспокоить, но надо вещи мне погладить, вчера не до этого было. Не могу же я пойти в мятой одежде к Богдану Павлу. Они любят аккуратный вид.

– По одежде встречают?

– Мы и сами так же.

– Сейчас скажу, чтоб в утюг угли положили. – Юлдаш вышел. Сам подумал, какой франт этот Заки, в дороге все равно помнется.

Принесли утюг. Заки оделся в модный костюм, в чистую рубашку и начистил штиблеты.

Уже вскипел самовар, другие гости тоже проснулись. Когда они позавтракали и вышли из дома, уже наступило солнечное утро. Заки затянулся сигаретой и оглядел товарищей.

– Юлдаш, ты обратно на станцию?

– Ну да, мне же в Японию еще добраться надо.

– Будь спокоен: с чехами до Владивостока доедешь легко.

– Дай Бог.

– Таган, ты давай ускорь набор в войско. Думаю, скоро они понадобятся.

– Иншалла.

– А я, – сказал один из гостей, – собираюсь обыскать одну контору на золотых приисках. Там золото должно быть. Шестьдесят лет рудник на нашей земле. Помещик озолотился. Будет справедливо, если мы заберем что осталось.

Заки засмеялся:

– Да, пришло время вернуть нам долги и наши богатства, отобранные у народа. Только весь конфискат нужно сдать правительству. Это богатство нужно возвратить народу.

– А как же иначе.

– А я, друзья, – сказал Заки. – Поеду в Челябинск. Красные нас не признали. Может, чехи не прогонят.

– Да будет так, иншалла.

Кто рано встает, тому Бог подает, говорят. Через два часа Заки уже был на станции. Он спросил, как найти командира корпуса Богдана Павлу. Солдаты оглядели его с ног до головы и приняли за богатого заводчика с Урала и пропустили.

Богдан Павлу был в мягком вагоне на станции. Когда Заки представился, то его сразу приняли. Войдя в вагон, Заки увидел человека за столом. Тот поднялся и поздоровался:

– Я член Башкирского правительства, бежавший из тюрьмы от большевиков Ахметзаки Валиди.

– Меня зовут Богдан Павлу.

– Кажется, вам удобнее говорить по-немецки. Если позволите, я перейду на немецкий, – предложил Валиди.

– Я смотрю, что вы не похожи на азиата. Одежда у вас европейская, язык тоже знаете.

– Одежда, видимо, у многих народов одинаковая. Вот этот казакей, по-вашему – пиджак, у нас носят сотни лет. Штаны попали в Европу от нас. Шляпа, по-нашему «калпак», – тоже очень древняя наша одежда. Поэтому, думаю, не стоит обращать на одежду внимание. Нам нужно искать то, что объединяет народы.

– Например, что вы имеете в виду?

– Чехи не стали воевать против России за угнетавшую их Австрию и хотят вернуться на родину. Башкиры хотят установить автономию для защиты от угнетения великой державой. Борьба за свободу наших народов нас объединяет. Большевики продали интересы России и заключают мир с германцами. Вот поэтому вы поднялись против большевиков.

– А вы?

– А мы поднялись против большевиков, потому что они против нашей автономии. Вот это нас объединяет. У нас общий враг, вот почему я здесь.

– Что же хотите от меня?

– Мы хотим быть вашими союзниками. Мы создаем свою армию. Когда мы ее создадим, то двинем вместе с вами против большевиков.

– Да, действительно, мы два народа оказались попутчиками. Мы похожи не только одеждой.

Теперь мужчины улыбнулись друг другу и, пожав руки, присели за стол.

Заки продолжил:

– Я по-военному буду краток и скажу напрямую.

– Пожалуйста.

– Мы гражданские люди и беззащитны. Не готовились к войне, у нас нет оружия. Теперь, чтобы защитить себя, мы должны стать военной силой. И нам требуется оружие, много оружия. Прошу, помогите.

– Конечно, воевать против большевиков с голыми руками не получится. Мы снабдим вас стрелковым оружием и патронами. Сколько вам нужно винтовок?

– Мы планируем создать две пехотные дивизии и пять конных полков. Еще вспомогательные войска. Вот сколько нам нужно.

– Это большая армия. У нас столько оружия нет. Но постараемся вам помочь.

– Спасибо. Башкирский народ вас не забудет.

– Что-то еще?

– Мы объявили о своей республике в Оренбурге. Наши правительственные здания и учреждения остались там. А без этого нельзя восстановить работу правительства…

– Понимаю. Вот мы сами как государство на колесах, все у нас распределено по вагонам. А вам, конечно, нужно начинать с правительственного здания. Видно, сильно вас угнетали при царе, я вас понимаю. Мы поможем вам найти здание.

– Благодарю, Павлу-эфенди. – Заки обрадовался. Еще никто его так не понимал с полуслова. – Вы нам очень помогли в трудный час. Дальше мы сами разберемся.

– Очень хорошо. Мне нравятся ваша позиция и стремление жить свободными. Теперь прошу выслушать мою просьбу.

– Слушаю вас.

– Мы чехословаки – большое организованное войско. Но в масштабах России мы контролируем только ниточку дороги на карте. Как бы мы не старались, всю Россию мы не освободим. Это должны сделать сами жители страны. Мы готовы помогать им. Мы считаем необходимым спасти семью императора Николая Второго, содержащуюся в Екатеринбурге. Через несколько дней мы начнем наступление туда. Я прошу башкирское войско участвовать в этом. Вы, как местный народ, хорошо знаете обстановку и могли бы нам помочь. Да и совместная операция научила бы вас воевать.

– Мы, без сомнений, будем участвовать.

– Спасибо. Я верю вашим словам… – Затем генерал вынул из ящика стола ключ. – Это ключ от дома вашего правительства.

Валиди онемел от такого сюрприза.

– Спасибо, господин генерал. Только откуда вы знали, что я попрошу? Даже ключ приготовили?

Генерал, довольный собой, рассмеялся:

– Нет, я не провидец. И не знал, что вам нужен дом. Этот дом мы выбрали для своего штаба. Но мы привыкли жить в штабном вагоне. А вам здание пригодится. Там установлены телефон и телеграф. Очень удобно. Пользуйтесь. – Богдан пожал руку Заки.

Заки был тронут.

– Спасибо. Нам никто ни в чем не помогал до этого.

– Мы помогаем, господин Валиди, потому что хорошо понимаем ваши трудности. Мы, чехи и словаки, были зажаты среди больших наций. Поэтому для нас борьба за свободу и равенство хорошо знакомы. Мы помогаем вам от чистого сердца.

– Спасибо. Можно один вопрос?

– Пожалуйста.

– Вы, чехи и словаки, вступили в войну на стороне Германии против Антанты. Но потом отказались воевать против России. Теперь вас ждет долгий путь домой. Почему же австрийцы и мадьяры не бросили воевать? Они же небольшие народы, как и вы? Вот поляки тоже против войны. Почему небольшим народам не объединиться?

Генерал подумал и ответил:

– Это очень сложный вопрос, господин Валиди. В Росси живут под гнетом более ста народов. Так почему же только башкиры берутся за оружие, чтобы освободиться?

– Нет, теперь не только башкиры. Украинцы, азербайджанцы и поляки поднимаются. Финны тоже.

– Да, движение есть. Но только башкиры пришли к нам с просьбой.

– Да, выходит, мы первые. Но не последние. Рядом с нами есть казахи, дальше Ташкент и Бухара.

– Это хорошо. Но среди малых народов нет единства и полно противоречий. Приведу пример. В той же демократической Франции угнетаются десятки малых и колониальных народов, которые забыли свой язык и культуру. Не ждет ли это народы России?

– Такая опасность есть. Против этого башкиры воевали с царизмом сотни лет.

– И что в итоге?

– Для нас это не принесло освобождения. За триста лет было десять больших войн, сотни восстаний, которые привели к гибели сотни тысяч людей. У нас отнимали земли, убивали, забирали в рабство женщин и детей.

– Может, в таком случае стоит не воевать, а смириться? Потихоньку плодить детей, расти численно.

– Да, господин Павлу, такой путь тоже существует, можно молча пахать землю и потом когда-нибудь стать большой по численности нацией. Только не вынесет такого башкир. Не вытерпит грабежа и насилия. Не может он смотреть, как отнимают землю, вырубают лес, отравляют воду, вывозят богатство. Не примет того, кто скажет, что надо смириться и подставить спину под кнут.

– Да, нам трудно, и вам нелегко. Мы тоже надеялись, что, сдавшись русским, мы остановим войну. Всех мужчин ведь призвали. Если мы погибнем, то наша нация многое потеряет. А мадьяры обединились с австрийцами. И попали на войну. Сколько их погибнет? Такая война смертельна для наших народов.

– Да, сложно спастись от войны.

– Да, вот и нам не повезло опять. Опять воевать придется. А чтобы спастись, надо стрелять первым. С врагами только так.

– А для этого нужно оружие и умение, – Валиди улыбнулся.

– Оружие будет, не беспокойтесь. – Богдан Павлу попрощался, пожав руку Валиди.

***

Хвала Аллаху, Шамсетдин вчера после обеда засеял последний батман семян на всем участке земли, предназначенной под посев. Не осталось и аршина пустой земли. Он выполнил долг хлебороба: остальное в руках Господа. От него зависит погода: солнце и дожди, от него зависит урожай. Семена были хорошие, а почва была увлажненная.

Шамсетдин сходил в баню, натопленную матерью, и лег со спокойной душой спать. А сам прикидывал, сколько понадобится привезти из леса разных жердей и веток, чтобы обновить забор, сколько надрать луба для крыши. Если будет воля Всевышнего, Шамсетдин мечтает осенью, собрав урожай, заготовив на зиму мяса, жениться, привезти в дом хозяйку. Отец с матерью хотели сразу по возвращении его женить, только не согласился Шамсетдин. Потому что девушка, которую он ждал, еще училась в медресе в дальних краях.

Отец будущей невесты Юныс был зажиточным человеком, поэтому стремился дать образование детям. Его дочь, в которую влюблен Шамсетдин, зовут – Зухра. Она сначала училась у абыстай – жены муллы в своей деревне. Затем отец отдал ее в медресе в волостном центре. Мало того, теперь она учится в большом медресе в Туркестане. А все потому, что отец ее Юныс общается с самим ишаном Зайнуллой Расулем. Тот и надоумил отправить дочь в Туркестан. Зухра взяла с собой пожилую работницу. Шамсетдин посылал Зухре пару писем с фронта. Она ответила, написала, что изучает, кроме Корана, арабский, персидский языки, математику и астрономию. Шамсетдин спросил, для чего столько знаний ей. Зухра отвечала, что отец обещал построить медресе, где она будет обучать детей.

Вот какую девушку ждет Шамсетдин. Зухра сама не против выйти за Шамсетдина, но отдаст ли дочь Юныс? Он ведь богатый человек. А что у Шамсетдина? В отцовском хозяйстве пять лошадей, пять коров, бараны и другая живность. Шамсетдин переживает: а если откажет отец Зухры? Ведь он бедняк и грамоты знает самую малость. Когда он рос, в деревне еще не обучали грамоте. Потом он всегда помогал по хозяйству отцу. Вроде пришла пора жениться, а тут война. Три года с германцами воевал. Ладно еще жив-здоров. А сколько погибло парней? Только с их деревни трое.

Никто не знает, что с ним будет, кроме Бога. Но каждый хочет и мечтает о хорошем будущем для себя и своих близких. Вот и Шамсетдин все равно мечтает о Зухре, о том, какие красивые дети у них появятся… Он проснулся с первыми лучами солнца и лежал, мечтая. Да и почему не поваляться в постели, если уже отсеялся. Но потом он встал, не вытерпел. Отец уже погнал скот на пастбище, мать доила корову. Шамсетдин даже застыдился, что долго лежал в постели, а старики на ногах.

Шамсетдин только попил чаю и собрался идти по делам, как пришел староста. Поздоровался старик и начал смущенно:

– Братишка, ты ведь только что с войны вернулся, выполнил долг перед страной, мы знаем. Но тут тебя снова призывают на службу.

Шамсетдин слушал новость старосты молча:

– Теперь тебя призывает не царское правительство, а свое Башкирское правительство.

– Башкирское правительство? Да разве есть такое? Их же поголовно посадили в тюрьму. – Шамсетдин вспомнил разговор с Амиром Карамышевым в Оренбурге. Тогда он и вправду готов был пойти в башкирскую армию, но правительство было арестовано, и Шамсетдин уехал я домой.

– Правительство освободилось из тюрьмы и теперь приступило к обязанностям близ Челябинска. Говорят, нужно создать свое войско для защиты башкир. Сейчас призывают достигших возраста парней, а еще и тех, кто вернулся с фронта. Они должны обучить молодежь. Других-то кто научит, нет. А молодые не то что стрелять не умеют, винтовки в руках не держали.

– Вот как, – в разговор вступил отец Шамсетдина. – Видать, без войны не обойдемся. Куда только не занесет судьба мужчину и коня, поется в песне. Жизнь такая, как подрастет поколение – война начинается. А тебе, сын, придется на вторую войну идти. – Отец согласился отправить сына. Но Шамсетдин к такому не был готов.

– Чего же хочет Башкирское правительство? За что оно сует наши головы под снаряды? – Шамсетдин на войне привык говорить напрямик что думает. Его слова озадачили стариков.

– Как за что? – староста удивился. – Когда появилось правительство, то оно начало строить справедливую жизнь для всех башкир, стало возвращать отнятые земли, дало свободы, разве что-то изменилось с тех пор?

– Пока что все наоборот вышло, мою землю отбирают, – сказал отец. – Я недавно побывал на своем покосе. И что я вижу? Бородатый Петр из Суракая плугом пашет на моей земле.

Я спрашиваю:

– Что тут делаешь на моей земле?

Он говорит:

– Ты же ее не распахал.

Я говорю:

– Этот луг я оставил под покос.

А он говорит:

– Я тут сеять буду, а тебе воз соломы дам.

Я говорю:

– Я тебе дам, убирайся!

А он не обращает внимания.

Говорит:

– Не твоя земля. А российского правительства. Меня сюда перевез премьер-министр Столыпин и отдал эту землю. Уходи отсюда!

– Убирай свой плуг и уходи!

А он винтовку вытащил:

– Много будешь кричать – застрелю!

А я что могу против оружия?

– Погоди, я тебе покажу! – сказал я и ушел. Вот думаю надо человек пять шесть с оружием туда повести.

Мужчины помолчали. Потом Шамсетдин:

– Ладно, раз правительство велит, то куда деваться. Куда надо идти?

– Идти не надо. Отряд будет здесь собираться. Знаешь Галимьяна из Тенгрикуля? Вот он командир. Сбор завтра после обеда на площади перед мечетью.

– Хорошо, буду.

– От судьбы не уйдешь, сынок, – сказал отец.

Шамсетдин решил прогнать Петра и стал думать, как это провернуть. Он пошел куда-то на два часа. Потом вернулся. Надел свою военную форму, взял винтовку и пошел.

Отец спросил:

– Ты куда?

– Скоро приду.

Он зашел в один из домов неподалеку, где жил его приятел Хамит, который тоже вернулся с войны. Тот тоже был с винтовкой и в форме. Солдаты многие вернулись с оружием, ведь никто не приказывал сдавать винтовки.

– Есть патроны? – спросил Шамсетдин.

– Один только.

– С одним что сделаешь? На еще один. – Шамсетдин протянул патрон. – У меня три.

– Осталось два, значит. – Хамит засмеялся. – Два лучше, чем один. Но много не навоюешь.

Приятели двинулись в путь. Староста навестил и Хамита. Его тоже призывали. Обсуждая эту тему, они дошли до речки Тимерсе. Там, на лугу, Петр запряг пару коней и пахал их землю. Парни притаились. Вот Петр дошел до края и развернул лошадей. Шамсетдин прошептал другу:

– Держи его на мушке.

Шамсетдин вышел навстречу Петру и шелкнул затвором.

– Эй, а ну стой! Бросай плуг! Руки вверх!

Петр увидел в десяти шагах человека с винтовкой. Он остановил коней. Но плуг не вытащил из борозды.

– А теперь медленно брось винтовку с плеча.

Петр снял винтовку и вроде бы собирался положить на землю, как вдруг схватил и стрельнул в Шамсетдина. Тот и не понял, что случилось, как грянул ответный выстрел. Петр выронил винтовку и упал. Приятели намеревались лишь прогнать его, а вон что вышло.

Шамсетдин с Хамитом поспешили разрыть плугом яму и закопали туда тело. Они закинули плуг на телегу, запрягли в нее коней и поехали в лес. Постепенно стемнело. Приятели через верст десять у деревни Разномой бросили телегу в лесу и, освободив коней, отпустили. Затем пешком вернулись по домам.

Говорят, что у леса есть глаза, а у поляны уши. Вроде никто не видел, не встретился им на пути, а все же заметили, как двое солдат ехали на телеге. Когда кинулись искать Петра, нашли телегу. Три дня искали тело. Каким-то чудом, а точнее – с собакой, нашли зарытое тело. Раз Петра убили, то искать виновных не составило труда, было ясно, что не поделили землю. На чьем участке убили – тот и виноват.

Жители Суракая на шести телегах поехали в Кунакбай, вооружившись оружием и вилами. Они заехали на площадь перед мечетью и спрыгнули с телег.

Послышался грозный оклик:

– Суракайцы! Что вам надо? Почему вы вломились к нам с оружием?

– Нам нужен Шамсетдин, – ответили они, не понимая еще, что их ждали и подготовились.

– Зачем он вам?

– Он убил Петра.

– Ваш Петр захватил землю Шамсетдина, знаете это? За это убить положено.

(Продолжение следует)