Журнальный мир

К 60-летию со дня рождения Владимира Антуха мы печатаем сегодня эссе молодого критика Михаила Родионова и подборку стихотворений безвременно ушедшего поэта.

Существует множество личностей в мировой культуре, которые не были замечены при жизни: Винсент Ван Гог, Ян Вермеер, Франц Кафка, Эдгар По, Лотреамон – список можно продолжить. Ещё длиннее список авторов разного уровня таланта, которые так и остались забыты, а созданное ими хранится в домашних библиотеках и остаётся без внимания. В их число входит родившийся в Томске Владимир Петрович Антух.

Его жизненная и творческая биография не были наполненными громкими событиями. Между рождением в 1959 году и смертью в 1995-м всего 36 лет. В эти годы умещается трудовая деятельность в качестве слесаря, монтажника и кладовщика. Премия «Мой край родной» и участие в первом Всероссийском совещании молодых писателей. При жизни вышла изданная в 1989 книга «Граница времени».

Умер Владимир Антух от воспаления лёгких – врачи скорой помощи отказались госпитализировать Антуха, так как у того не было полиса обязательного медицинского страхования. После смерти А. И. Казанцевым был собран сборник «Знак скорпиона»¹ и последовало несколько публикаций в сибирских журналах и альманахах «Начало века», «День и ночь» и «Сибирские огни».

Издание посмертных сборников всегда связано с интерпретацией текста составителем. В первую очередь это расстановка стихотворений в определённом порядке для воссоздания художественного мира поэта, поскольку сам автор не мог этого сделать. Этот мир композиционно организован составителем как осмысленное целое.

Предисловие Казанцева, название которого «…Забвения я не желаю», принадлежит самому Антуху и представляет своеобразное последнее слово поэта, – это горькое воспоминание о потерянном друге и ушедшем ученике. Александр Казанцев так сформулировал цель издания и свою задачу: «Пусть эта книжка послужит тому, чтобы не забылся напрочь поэт, ушедший на 36-м году жизни».

Сборник начинается со стихотворения «Метель, метель», которое является своеобразным входом в художественный мир поэта. На сцене появляется поэт, о котором рассказывает посторонний наблюдатель: «И хочет он// Лишь одного:// Чтоб в день// Грядущий// Пришли и поняли его// Чужие души». Для поэта единственно ценным является желание быть понятым.

В следующем стихотворении «Решать за меня ничего не надо» возникают черты личности поэта, что позволяет сделать вывод о наличии в поэзии В. Антуха лирического героя, который существует по принципу «Всё сам пойму и всё сам исправлю». Лирический герой предстаёт как цельная личность с обострённым желанием высказывания, и то, как оно будет понято, не даёт ему покоя.

Тема самоопределения и самоутверждения является основной в творчестве поэта – его лирический герой занимает очень чёткую позицию по отношению к миру, в котором существует. Это связано с образом реальности, который им создаётся – герой, где бы он ни находился (в природе или в городе), никак не может её увидеть, разглядеть, ему что-то мешает, отсюда и рождается постоянное стремление к самоидентификации – если нельзя постичь окружающее, необходимо работать с внутренним. Так, одним из важных образов в творчестве Антуха становится метель, которая появляется в первом стихотворении: «Метёт метель/ И белый свет/ Подобен аду».

В русской литературе этот образ имеет множество значений: у Пушкина в стихотворении «Бесы» в этой стихии кружатся бесы, в «Капитанской дочке» метель перерастает в метафору народного бунта; у Блока в цикле «Снежная маска» это стихия страсти, а в «Двенадцати» – снова бунт и революция. У Антуха иначе – это своего рода состояние мира, из которого невозможно выбраться, это экзистенциальный образ, поскольку всё, что за ней, – не существует, и герой, заброшенный в неё, не в состоянии увидеть ничего, кроме снега: «Не превратилось в снеговое крошево,/ В моей душе оставшись навсегда,/ Былое…».

Существенную роль играет мотив памяти, который сохраняет связь героя с тем, что было раньше, до метели в мире. Благодаря ей герой Антуха понимает, что за пределами актуальной реальности метели есть что-то другое. Но холодная стихия всё поглощает, заметая воспоминания, делая прошлое недоступным. Так, в стихотворении «Друг детства» герой прослушивает магнитофонную запись с голосом друга. А за пределами дома «За окошком опять завьюжило. Дом объят вихревою мглою […] Ветер силою всей обрушился, / Гнёт деревья. Но держат корни».

Не всегда то, что стало частью метели, становится забытым. Иногда
 это воспоминание о чём-то плохом. Например, об отце в стихотворении «Визит». Исходная ситуация представляет встречу пятилетнего лирического героя со своим отцом, который ушёл из семьи ещё до рождения сына. Ситуацию их встречи уже сопровождает стихия, которая далее преобразуется в метель: «Вечер – сед./ Первый снег гулял по миру». Образ метели детализируется, разделяется на то, что связано со снегом: снеговое крошево, первый снег, вьюга. В том числе и холод, мороз, лёд и ледниковый период: «Мороз под сорок. Вымерло всё и вымерзло». Все эти знаки, относящиеся к категории зимней стихии, уводят героя к небытию, к отсутствию жизни – к смерти.

В поэзии Антуха можно выделить ряд стихотворений, связанных с темой времени и человеческой истории. Это состояние реальности и находящегося в ней человека, когда непосредственно сближаются история мира и история одного отдельно взятого человека. Так, в стихотворении «Не лгите мне. Ничто не повторимо» лирический герой, наблюдая за ходом времени, помещает себя в один ряд с грешниками в аду: для него «в прошлом, как и в будущем – темно». Темнота – это ситуация непонимания, которая требует адресата, в стихотворении попытка его поиска – ожидание письма, ожидание, которое «невыносимо», но оно даёт подтверждение самого существования. Письмо здесь расширяется от текста в конверте до коммуникационного акта, и самого поэтического творчества, с помощью которого происходит утверждение себя в мире.

Герой потерян во времени и полагает, что рождён для другой эпохи,
но какой – неизвестно: «Век мой в веках затерялся […] Ничто не вернулось на круги своя, и время с судьбой не совпало». Конфликт сглаживается благодаря выбранной позиции вненаходимости: «И только мы – бродяги и поэты – скитались по расхристанной земле». Они, подобно Сизифу, поднимают, как камень, свои стихи, в гору: «В преисподню рушились подмостки. Но нам ещё не раз на них взойти».

Прошлое в сознании лирического героя остаётся лишь фрагментами, например, как воспоминание об отце («Не запомню в свете дня черт его лица. Хорошо, что у меня не было отца»), воспоминание о друге детства, чей голос смутно доносится через снежное «крошево», которое затмевает воспоминания. Из прошлого остаётся только пережитое самоощущение нависшей беды: «И страх, крадущийся на мягких лапах […] И замер я на улице нелепо. И всё гляжу, как тридцать лет назад, в осеннее простуженное небо». Мир существует как течение времени, которое невозможно осмыслить, в которое невозможно встроиться: «И чем дольше живу, тем большего не понимаю, а многое уже никогда не пойму».

Переживание неопределённости времени, его бесконечности подытоживается стихотворением «Одно и то же – сердце и боль». Герой с помощью таблицы геологических периодов пытается сравнить, как мир изменился за сто с лишним тысяч лет, как преобразился человек, изменилась ли враждебность мира по отношению к нему. Свои выводы он хотел бы высказать окружающим, но люди его призывов не слышат, поскольку сами стали частью зимней реальности: «Ледниковая эпоха продолжается».

В стихотворении «Границы времени» Антух приглашает читателя на границу времён и исторических эпох: «Прошлое с грядущим повстречалось. Что грядущему от прошлого осталось? […] И готов я в гулкое пространство за границу времени шагнуть». Герой всё так же пытается найти смыслы в истории, найти в ней ответы на тревожащие вечные вопросы любви и памяти, обнаруживая слитность в истории всех событий: «Сольётся, не останется в былом: вой «мессеров» над полем Бородинским и звон мечей на озере Чудском».

Время становится конкретным благодаря эпиграфу из «Ветхого Завета» (цитата из «Книги пророка Даниила»): «И разумные будут сиять как светила на тверди…» в котором сообщается о всеобщем человеческом грехе и последующем наказании, где только праведники обретут покой и новую жизнь. Антух мыслит строго в соответствии с ветхозаветным текстом, утверждая настоящее как наследие бесчестного и грешного прошлого.

Ряд стихотворений сборника включает образы античности и русского фольклора, например, стихи «Илион» и «Лабиринт». Мир находится в осадном положении у бесконечной жестокости, люди проливают кровь. Из состояния нескончаемой войны нельзя найти выход: «Войду в лабиринт Минотавра […] Победой окончится бой. Но тонкая нить Ариадны оборвана будет тобой». Тем случайным людям, которые пытаются найти другой путь, противопоставляются те, кто поддерживает убийственный хаос: «Сварил уху из рыбки золотой – та даже откупиться не успела».

Человечество пытается освоить мир через кровь, через насилие
 и завоевание. Этому посвящена древнерусская тема («Слово о погибели русской земли», «Из Лаврентьевской летописи») и история освоения Сибири («Из цикла «Землепроходцы», «Баллада Сибирского тракта», «Из цикла «Звон кандальный» «Томск. Век XVIII»). Эти исторические вехи изображаются через перемещение во времени – что близко и творческому сознанию поэта. Завоёванные чужие земли непригодны для жизни, непригодны для человека. То, что взято кровью, оказывается своего рода холодным адом: «Однозвучно гремит колокольчик по замёрзшему ямщику». Во вновь возникших сибирских городах люди борются за жизнь там, где её ещё нет: «Город жил в нищете, а не в неге. Он горел, но не был покорён», – завоевателей вытесняет враждебное азиатское пространство.

Стихотворение «Каменному мосту» открывает в сборнике раздел, посвящённый Томску того периода времени, в котором жил сам Владимир Антух. Его лирический герой встречает на Каменном мосту через Ушайку поэтов разных времён: Клюева, Мартынова, Всеволода Иванова. Этот мост – один из свидетелей времени, вросшие в бытие корни, которые остаются вечными наблюдателями и живыми памятниками, а мост, как сооружение – созданная человеком конструкция над водой – символом времени. Как образ – связующее звено между реальностью и её культурно-историческим отражением – отсюда на мосту появляются поэты Клюев, Иванов и Мартынов.

Каменный мост у Антуха – действующее лицо, равно как и церковь на Воскресенской горе из стихотворения «Набросок». За видимостью порядка и покоя, за туманом скрывается история в смертях: «У проходной, где все спешат, и где толпа – слепа, Давно открытые, лежат че-ре-па». Цикл завершает посвящение «Родному городу»: историю, представленную смертью и человеческими судьбами, загубленными Сибирью, пытаются замыть, переиначить, насильно забыть. «На этом месте когда-то базар кипел. Не смогли разобрать – взорвали» – история укоренилась в земле, она сопротивляется как свидетель и пытается остаться на своём месте, чтобы показать людям другой мир, который был до них. Герой проходит «мимо дома Радищева, в котором музея не будет […] мимо бывшей почтовой станции, где стёрта память о Чернышевском […] мимо тюрьмы – не бывшей, помнящей Короленко». При этом попытка затереть смерть и кровь прошлого бессмысленна по той же причине: «Не смогли разобрать — взорвали». Материю истории нельзя ни разобрать, ни взорвать, как дом, поскольку она даже не уходит в землю – она нематериальна, и остаётся на уровне культурных смыслов.

В стихотворении «Город чугунных оград» лирический герой, не находя ответа в прошлом, пытается их найти в настоящем и натыкается на несвободу, откуда можно выйти только в смерть. Он понимает свою сопричастность русскому миру, в котором, «гремя кандалами свободы, Россия сквозь время бредёт». Сопереживает поэтам двадцатого века, которых перемолол «век-волкодав» и заставил уйти через самоубийство: «Поэты стреляются. Лезут в петлю, всегда оставаясь поэтами». Ответов нет и в чужой, непонятной Москве, которая может казаться ориентиром для приезжего – за важностью и помпезностью столицы чувствуется её чуждость, её причастность к насилию: «Пол-Москвы с утра глотает/ Ненасытное метро».

Оставляя внешний мир, лирический герой обращается к самому себе, уходит в поэтическое пространство: «Мгновенья заветных слов придут
 и мгновенно минут. И строки моих стихов, ещё не родившись, погибнут».

Темы времени, любви, жизни рождаются у Антуха из творческой силы поэзии: «Каждый прочитанный стих твой, что прожитый год […] Сколько прожил я… И дней. И годов. И веков». Они взаимосвязаны: с появлением любви жизнь продолжается и длится время. Даже когда любовь уходит, жизнь не прекращается, хотя у Антуха любовь – чувство тяжёлое, это всегда боль, но она не трагична, не смертельна: «Боль свою с собою унесла. А мне – моя, как финский ножик в спину, но каяться не буду на миру. И никогда я ножик тот не выну. А выну – не надейся: не умру». Объект любви оказывается не так важен в сравнении с чувствами, которые действительно необходимы лирическому герою – само ощущение любви: «Я жив, пока они ещё живут во мне».

Герой Владимира Антуха находит единственный ключ к истории в поэтических смыслах, в творчестве: «Поэзия – бессмертие моё. Бессмертие моё. Или забвение». Созданный Антухом художественный мир находится в состоянии постоянной смерти. Если в истории смерть властвует, то в художественной реальности Антуха она существует как фон, на котором разворачивается реальность. Всё пребывает в ледяной стуже, всё засыпано снеговым крошевом, вокруг ничего не видно. Владимир Антух оказывается поэтом трагического переживания реальности.

Природный мир наполнен стихиями, которые не дают человеку возможности к существованию. Это стужа и беспросветная темень, от которой не спасает ни свеча, ни золото осенних листьев. Социальный мир оказывается точно таким же чуждым лирическому герою – человеческая цивилизация, частью которой является субъект, пребывает всё в том же ледниковом периоде – мир людей мёртв, и делает всё, чтобы таковым оставаться. Герой осуществляет попытки связаться с реальностью, быть понятым через рефлексию времени и истории, через попытку определения собственного места, пытается найти язык, с помощью которого можно было бы вступить в контакт.

Этим языком становится поэзия. Благодаря поэтическому акту к герою приходит понимание собственного потенциального бессмертия – отсюда стремление к тому, чтобы «тенью стать на Каменном мосту». Тень – факт существования чего-то реального – лирический герой желает стать тенью, чтобы обитать ровно в той же реальности, что и Клюев, Иванов – те, кто остался частью мира благодаря поэзии, поскольку поэтический акт – это не только возможность языка, но и иная форма жизни. А в поэтическом акте и смерть не страшна. В экзистенциальной вечности смерти нет.