Граффити на зеркале

Граффити на зеркале

Стихотворения

КОГДА СТУКНЕТ…

 

И время стучится в рёбра, и мы по нему подковами.

Гримасы необщих лиц фиксируем строф гвоздями,

а перфоленту из будней на глади его мелованной

дырявим на конфетти… Бог весть, какими вестями

оно на десерт порадует. Но барабанных палочек,

которые в такт стараются, держат гонор и ногу,

из нас уже не получится. Разве что так, по мелочи –

чеканом ли, бубенцом ли. И ладно, и слава богу.

 

Мы бьём, как пёстрые дятлы, как бьют на берёзе зяблики,

до финиша полагаем, что действуем самостийно,

нам пухом гнёзда галактик, мы портим райские яблоки,

и средства наши негодные становятся кровным стилем.

Долбим скорлупу Вселенной, настырные, желторотые,

в слоистых светлых мирах следим красоту детали,

готовим снадобья в ступках для зелия приворотного,

настоянного на днях, что рядом прострекотали.

 

 

О САМОАНАЛИЗЕ

 

Психолог тот, и тонкий автор – тот,

кто в образе героя ли, страдальца –

но так себя на блюде подаёт,

что все гурмэ облизывают пальцы.

Но я не интересен для себя,

(хотя и не люблю об этом – всуе).

Меня снаружи будни теребят,

поэтому вовне и адресуюсь.

К тому же мне никак не по плечу

самоанализ и другие «авто».

И пусть давно указано врачу

(который в нашем случае и автор),

чтоб исцелился сам, а не дерзал

лечить других, и непременно – чохом, –

но всем рекомендую Кинозал,

способный демонстрировать эпоху, –

не эндоскопы. Любопытства ген

определяет внешние запросы.

 

Я не люблю клистиры и пурген,

как средство провокации поносов,

хоть и вербальных. Тяжек дух складской

любвей зачахших, чувственных проекций,

фатальных фраз. Всё это мне на кой?

Я просто не дорос до вивисекций,

рефлексии, нудизма, (повторюсь!)

до самоедства с луковой подливой,

до ливера, распахнутого в Русь!..

Пускай другой в манере прихотливой

себя в себе опишет до кости.

А мы не станем. Мы побережёмся.

 

Прошу принять, как тезис, этот стих

а не как проявление пижонства.

 

 

КАК У ПТАШКИ КРЫЛЬЯ

 

Когда хотелось чувство оттенить

на фоне увлечения, на лоне

любви – бывало, руку протяни –

и пара строф затеплится в ладони.

Но что-то я давненько не пишу…

Потенция – потенцией, а всё же

кинетика желательна на ложе

поэзии. Любому шалашу,

укрывшему меня с моей милашкой,

я был бы рад… И будет ночь нежна,

когда одна она тебе нужна –

да кофе чашка.

 

Годятся также пустынь или лес,

но только чтобы ни единой рожи,

готовой неприятно потревожить

в интимном сочетании словес

двоих, соединившихся под знаком

свободной страсти. Как закон, двояка,

любовь – законов всех она сильней.

Любимец музы, не зевай! Однако,

удобства ради не женись на ней

«законным» браком.

Не то – кранты, финита, и – абзац

не протащить в анапеста фильеру,

и знай – греби, обслуживай галеру…

Тогда стихов янтарная сабза

из лакомства – дежурным станет блюдом,

и твой кураж окажется под спудом,

и будут стекловатой – облака,

а серебро степного родника –

простой полудой.

 

Оберегай свободу! Принцип сей

тебе полезен вовсе не для блуда.

Ослабнешь под напором пересудов,

во имя замирения гусей –

и будь ты хоть подкован, хоть обут –

придётся ту, которая двояка,

переть с досадой племенного яка

на собственном горбу.

А так… Луна сегодня в Скорпионе,

и сумрак тихо к улицам прильнул,

и твой посыл себя ещё не понял,

но лист бумаги – рядом. Ну же, ну!

И я навстречу руку протяну:

урочный час, и никого в гостиной,

и где-то счастлив скорпион пустынный,

облапивший луну.

 

 

РАССКАЗ О ПРОИСШЕСТВИИ,

ИМЕВШЕМ БЫТЬ С АВТОРОМ

В ПЕРИОД ЕГО ВРЕМЕННОЙ НЕТРУДОСПОСОБНОСТИ

 

После сильных морозов опять развезло,

потянуло чахоточным мартом,

и бечёвки проблем, затянувшись узлом,

шебуршатся с весёлым азартом.

Но куда мне до них. На теперешний час,

заглотнувши четыре облатки,

я лежу, как набитый костями матрац.

Каждой косточке хочется спатки.

Да не вышло… Хватило мгновения век –

и ползёт одеяло на плечи.

У постели на стуле стоит человек,

невысокий такой человечек.

 

Облачённый в изысканный алый камзол

и штанишки вульгарного кроя,

он стоял, попирая ногой димедрол,

удивительно ладен и строен.

Это был старомодно одетый пруссак.

Исключая возможность ошибки,

он кивнул головой в бесподобных усах –

продолжении чудо-улыбки:

Шёнен таг! – Я приветливо скушал слюну.

Он слегка перегнулся со стула:

Что там? Оспа?! Ого!.. Ветряная? Ну-ну.

Это где ж нам, голубчик, надуло?..

 

Одобрительно тыкая кожей ножон

ядовито-зелёное тело,

он сказал: – Тем не менее, жив. Вундершён!

Перейдём непосредственно к делу.

Разговор – о душе. От неё и разлад

организма, и прочие муки.

Отчего бы такой злополучный субстрат

не отдать в подходящие руки?

Вы расстанетесь с нею ещё не теперь.

Эту душу – о чём и толкую –

унесу как источник скорбей и потерь,

и вообще непонятно, какую.

 

Ведь порою она из вчерашних котлет

а порою – из кровельной жести.

Да к тому же её, как доказано, нет,

а и есть – так всегда не на месте.

Вы берёте малюсенький на душу грех –

и оплата, считайте, в кармане.

Обаяние! Власть! Сексуальный успех!

Достижения в творческом плане!

Вы хотите покоя?! Да несколько слов,

закреплённых в серьёзной бумаге –

и волшебный мираж золотых островов

будет ваш мановением шпаги!

Я могу Карабахом заняться всерьёз,

а могу – экономикой Польши.

Что там нас занимает, афганский вопрос

или чтобы деньжонок побольше?..

 

Это всё отдавало дежурным клише,

но и не было, впрочем, бахвальством.

Он судил о бесценной, бессмертной душе

с подкупающе здравым нахальством.

Я сопел, сомневался, косился на стул,

за какие, мол, сударь, таланты?

Наконец откровенно ноздрёй потянул –

как на запах его варианты?

Но пришелец попахивал лёгкой судьбой,

табаком, амаретто и мятой,

и вообще был чертовски приятен собой

человечек в берете примятом.

 

Убеждая, что риска – на склянку чернил,

разместясь между книжек и чашек,

он немного скучал и клинком шевелил

серебристый стальной карандашик.

И внезапно поняв, что не так уж далёк

от безумной, несбыточной цели,

я следил, холодея, как сизый клинок

покрывался узорами хмеля…

 

Он вскочил! – Я поспорю на сотню гиней,

что сейчас… Про себя повторите!..

О, майн херц!!! Мы немедля отправимся к ней,

к драгоценной своей Маргарите!

Неужели не ждёт?! Колебания прочь!

Полетим в грозовой атмосфере

в обустроенный мной за минувшую ночь

двухэтажный шалаш на Ривьере!

Не палаццо, но всё же не стыдно зайти,

получилось недурно в итоге.

Ну, а шкуру на вас перетянем в пути,

и побреемся тоже в дороге…

 

И в пергаменте том, не страшась ни черта,

изумляясь удачи капризу,

я гусиным пером не спеша начертал

удалую корявую визу,

и покончив на этом с продажей души,

приподнявшись в горячей постели,

благодарно хватаюсь

за яркий кувшин:

Полетели, мой друг! Полетели!..

 

 

КАК ДЕЛАЛОСЬ СРЕДИЗЕМНОЕ МОРЕ

 

Это море средь земель, óμορφος, hermosa, bella,1

голубая колыбель парусов и корабелов…

Знают только Ра и Сет, только Веды и акаша,

сколько раз в пучине лет наполнялась эта чаша –

или в мареве густом солнце мрачно пламенело,

циклопическим пластом соль морская каменела.

 

Бог заплоты отверзал, угодив своим трезубцем

миллионы лун назад в терракотовое блюдце.

В разломившуюся твердь, в щель громадного прорана

шла негаданная смерть, злое тело Океана.

Исполинский сизый вал рвался страшно и упруго

в проседающий провал между севером и югом.

Оставляя острова, многоточие, постскриптум,

он гудел и бушевал между Сциллой и Харибдой.

 

Повелитель двух стихий, бог брутальный, седовласый

лил лазурь и малахит в мех по имени Таласа.

Занималось время вант, якорей, и рей, и ростров –

и клыкастый элефант становился с пони ростом

на шагреневых лугах, на зелёных пятнах суши,

где иные берега, крики чаек, блеск ракушек.

 

Раз уж облюбовал Средиземную ложбину –

бог, разивший наповал Лиссабон или Мессину,

кто играючи губил – нет и не было спасенья

от хозяина глубин, и ещё – землетрясений.

Но сегодня, но пока…

Шёлком ряби ультрасиней

отражает облака мир огромный и красивый.

Миг течёт, как долгий сон. И в замедленном повторе –

берег Аттики. Муссон. Склоны гор и волны моря.

___

1 Красивое (греч., исп., итал.)

 

 

И ЭТО ВСЁ О НЁМ

 

1.

 

Об имяреке и стихах?.. Тогда без околичных:

его стихи – увы и ах – пристойны, но вторичны.

Там нет ни бронзы вечевой, ни смелости ментала…

А в общем – пишет ничего, и сам неглупый малый,

иные рифмы хороши.

Но кто он есть? Любитель…

его хореев крепдешин не слишком самобытен.

И стиль, того… не комильфо. И сплошь нужна прополка…

Не видно, чтобы над строфой работал он, как пчёлка.

Где страсти мёд?.. одна перга. Словарь порой невзрачен.

А, впрочем, стоит ли ругать, когда так поздно начал.

 

2.

 

Нет, я нарочно слово взял, чтоб грамотно, без спешки

его нахального ферзя своей ядрёной пешкой –

побить. Разделать в пух и прах.

Он пишет в стиле «крейзи»!

Я утонул в его стихах, как муха в майонезе!

От них в мозгах – один гудёж: то гиря, то обсосок…

Да эту заумь хрен поймёшь без словаря и сносок!

Кривой формат, хромой размер родит его бандура!

Ещё о «творческом зерне» вещать имеет дурость!

Ещё пытается учить, ещё куда-то лезет.

Копал бы землю за харчи.

Вот так. В таком разрезе!..

 

3.

 

Какое чудо, Боже мой! Как тонко и красиво!..

Достать чернил, прийти домой, писать о нём курсивом!..

Прекрасный юмор, пряный слог, везде такие перлы!

Он будет признан, видит Бог, и будет среди первых!

Он будит негу и любовь букетами созвучий!..

Мне Брюсов близок и Рембо, но здесь – особый случай.

Ведь даже в строчках о вещах немножечко нескромных

он просто прелесть… и вообще,

мне кажется, не промах…

 

4.

 

Пока смотрел не целиком, читаю понемножку.

Мне этот автор незнаком – понравилась обложка.

Подборка, правда, неплоха.

Не всё легло на душу,

но вот запомнил два стиха. Хотите их послушать?