Журнальный мир

ГРЯЗНУЛЯ

Рассказ

Ноги у неё были грязные-прегрязные. Личико тоже чумазое, обрамлённое светлыми кудряшками, также давно скучавшими по горячей воде и мылу.

С палубы старого траулера, вставшего на вечный прикол в сухом доке, я мог наблюдать, как Грязнуля носится по пирсу, заваленному всяким хламом. Груды старых покрышек, мотки кабеля, дикое количество ржавых велосипедных частей, кучи изношенной одежды и ещё много всего прочего.

Она могла забраться куда угодно. Без приглашения залезала и в лодки, и в трейлеры, и в лачуги, где обретались местные корабелы, а также вольные художники всех мастей.

Некоторые гнали Грязнулю прочь. Но, любопытная, как кошка, она приходила снова. А многие уже привыкли, что она бродит сама по себе. Мяу-мяу.

Мамка Грязнули работала на перекрёстке. Пасла машины, что останавливаются на красный свет. Предлагала за двадцать долларов прокатиться в укромное местечко. И так – целый день, туда-сюда-обратно.

Жили они неподалеку от траулера, в сломанном хлебном фургоне. Фургон когда-то принадлежал пекарне братьев Ларрабуру, натуральная винтажная классика. Внутри были газовый примус и двухъярусная корабельная койка. Грязнуля спала на верхней; у койки имелись бортики, чтобы ночью не свалиться во сне.

Питались они консервами, разогретыми на примусе. Консервированная тушёная фасоль. Консервированный тушёный горошек. Консервированные сардины. Всякая такая дрянь. Иногда они ели не разогретое. Еще пили разведённое сухое молоко.

Мамка грела консервы на примусе до состояния, когда банка была готова лопнуть. Открывала банку особым консервным ножом. Крутила ручку, пока разрез не замыкался в кольцо, снимала с банки жестяной кругляш. И тогда Грязнуля запускала в банку свою ложку, черпая горячее чили или что там у них в этот раз было на завтрак. Выскребала всё до дна, украшая физиономию новыми разводами. Пустые банки, как и прочий мусор, мамка Грязнули складывала в пластиковый мешок, чтобы затем отнести его в мусорный контейнер возле супермаркета «Сейфуэй». Ага, на этот счёт у неё были свои принципы.

Затем мамка отправлялась работать на перекрёсток. Наблюдать за сигналами светофора. Ждать.

Грязнуле иногда хотелось посмотреть, как мамка стоит на перекрёстке. Как ловит удачу.

Впрочем, и без этого на пирсе хватает места для забав. Можно играть среди брошенных фургонов, ржавых велосипедов, прогнивших лодок. На руках и ногах Грязнули отчётливые следы от соприкосновений со множеством старых вещей. Вроде тех бочек из-под виски, что свалены на другой стороне дороги. Они ещё хранят сладкий запах американской мечты.

На пирсе живёт много разного народу. Жан де Люс родом из Бельгии, настоящий валлон. Мистер Пирз – художник, рисует клоунов. Сэмми строит лодки, а его подруга Эми целый день драит наждачной бумагой борт траулера.

Есть даже писатели. Дон Миллз и его друг Рон Герхардт, которые работают в листоштамповочном цеху. Еще Эрих фон Нефф, который живёт на старом траулере. Туда тоже можно забраться, к правому борту прислонена лестница.

Грязнуля поднимается по лестнице, перебирает грязными ножками. Ступенька за ступенькой, вёе выше и выше. Перелезть через борт, перейти на другой конец палубы – там другая лестница, что ведёт вниз, внутрь корабля.

Я сижу в единственной обустроенной каюте, пишу истории из жизни. Завершённые истории аккуратно раскладываю в стопки прямо на полу. Маленькие ровные стопки бумаги.

– Что делаешь? – спрашивает Грязнуля.

– Пишу про жизнь, – отвечаю я.

Она кивает, как будто ей всё понятно. Разглядывает книги на полках, одну за другой. Берёт в руки сказки братьев Гримм. Но книга на немецком. Грязнуля всё равно листает страницы, её завораживает готический шрифт.

– Почитай мне, – просит она.

Я беру в руки книгу.

– «Goldkinder» Es war einmal ein armer Mann und eine arme Frau; die hatten weiter nichts als ein Hutte, – читаю я и сразу перевожу. – «Золотые дети». У одного бедняка и его жены не было за душой ничего, кроме маленькой хижины, а питались они от рыбной ловли: что добудут, то и съедят.

Пока я читаю, Грязнуля обхватывает меня своими ручонками. Дитя, тоскующее по отцовской любви.

– Der Mann was ein Fisher, und wie er einmal am Wasser sass und sein Netz ausgeworfen hatte, das fing er einem goldenen Fisch. – Я продолжаю читать и переводить. – Случилось, однако же, что однажды, когда муж сидел у воды и сеть свою закидывал, он выловил рыбу, совсем золотую…

Вскоре чтение на немецком и последующий перевод начинает меня утомлять. Грязнуля смотрит на меня, на писателя, чьи рассказы разложены на полу в маленькие аккуратные стопки. Её мамка где-то там, ждет, когда на светофоре загорится красный. Мой медленный пересказ с немецкого Грязнуле надоел. Она возвращается к лестнице и лезет наверх, к солнечному свету, бросив мне один косой взгляд напоследок.

Мамка Грязнули возвращается с перекрёстка, отработав полдня внутри машин и снаружи. Пришла домой на ланч, по пути заскочила в супермаркет. В пакете у неё консервные банки, молоко и пиво.

Грязнуля проворно перебирает ногами, спускаясь по прислонённой к борту лестнице. Подбегает к мамке, вцепляется в её куртку.

– Дон Миллз написал пьесу, – сообщает Грязнуля с важностью.

– А Эрих что написал? – насмешливо спрашивает мамка.

– Он сказки читает, – говорит Грязнуля.

Мамка с пониманием кивает.

Котенок трётся о её грязные ноги. Мурлычет. Ласкается ради объедков. Просительно заглядывает в глаза.

Мяу-мяу.

Эми

Рассказ

Эми шкурит траулер. Драит ржавые борта грубой наждачной бумагой. Работа тяжёлая, но Эми упорно трёт изо всех сил.

Грязнуля катает по причалу старый винный бочонок, который раздобыла на другой стороне дороги, на пепелище винокурни Мэйсона*. Бочонок громыхает на весь причал; люди выглядывают из своих фургонов и лодок, кричат: «Прекрати немедленно!» Но Грязнуля их не слушает, она продолжает катать бочонок, потому что ей нравится это занятие. В бочонке, похоже, ещё осталось чуточку виски, слышно, как что-то плещется внутри.

– Потрясно! – восклицает Грязнуля.

Она пытается влезть на крутой бок бочонка. Устоять не получается.

– Осторожно, – предупреждает её Эми. – Расшибёшься.

Грязнуля пробует снова. Но, в конце концов, бросает эту затею.

– Что делаешь? – любопытствует она.

– Отчищаю ржавчину, – говорит Эми.

– Зачем?

– Чтобы затем покрасить.

– А в какой цвет?

– Об этом я ещё не думала, – признаётся Эми. – В любом случае, сперва надо всё привести в порядок, а уж потом отправляться в плавание.

– А куда? – Грязнуле непременно нужно знать всё.

– Далеко-далеко. На край света.

– А, – пренебрежительно бросает Грязнуля.

– Да-да, – говорит Эми. – Так и будет, вот увидишь.

– Не, я тебе не верю, – говорит Грязнуля.

– Это почему?

– Потому что ты никогда не закончишь шкурить.

– Тогда зачем же я этим занимаюсь?

– Потому что тебе больше нечем заняться.

– Это не значит…

– Нет, значит. Ты трёшь этот траулер уже не первый год.

– Знаешь, ты права, – соглашается Эми, продолжая шкурить. – Больше мне заняться нечем. Но лучше делать хоть что-то, чем вовсе ничего.

Грязнуля берёт в руки кусок наждачной бумаги.

– Нужно обернуть наждачкой деревянный брусок, – говорит Эми и показывает Грязнуле, как это делается.

Какое-то время они драят траулер вместе. Потом Грязнуля говорит:

– Скукота.

– Тут ещё полно работы, – говорит Эми.

– Успеется, – отвечает Грязнуля, возвращаясь к своему бочонку. Толкает его, и бочонок катится вдоль причала, громыхая.

– Куда пойдёшь? – интересуется Эми.

– Думаю, надо проведать мамку.

– На перекрёстке, что ли?

Мамка Грязнули стоит на перекрёстке, где светофор. Поджидает моряков и морских пехотинцев. Плюх-плюх – бочонок катится по причалу. «Прекрати! – сердито вопит какой-то лысый толстяк. – Прекрати немедленно!» Грязнуля не обращает на него внимания, продолжая толкать бочонок.

– Ну, как там дела? – спрашивает мамка.

– Эми снова трёт траулер, – говорит Грязнуля. – Она всё трёт его и трёт. По-моему, она уже малость окосела.

– Мне тоже так кажется, – соглашается мамка. Порывшись в сумочке, она достаёт листок бумаги. – Эрих кое-что для тебя написал. И даже перевел с немецкого.

Из-за угла показывается лимузин, огромный, как линкор. И даже похожего цвета.

– Шофер привёз самого капитана, – роняет мамка.

Лимузин останавливается, затем на светофоре зажигается зелёный, и мамка уезжает.

Грязнуля возвращается на причал. Снова принимается катать бочонок.

У траулера Эми протягивает ей деревянный брусок и новый кусок наждачной бумаги.

– Что, опять? – вопрошает Грязнуля.

– Конечно, – кивает Эми. – Скоро мы поплывём на край света. Но до той поры надо стараться как следует.

– Никуда ты не поплывёшь, – заявляет Грязнуля. – Ты будешь торчать здесь и без конца драить этот проклятый траулер.

– А ты хочешь стоять на перекрёстке и смотреть на светофор?

– Ты останешься здесь навсегда.

– Хочешь пасти машины, что останавливаются на красный?

– Да, хочу!

Грязнуля отворачивается. Разворачивает записку, которую передала мамка. Читает: «Три пряхи». Жила-была девушка, ленивица да прясть не охотница; и что ей мать ни говорила, а заставить её работать никак не могла…»¹ Грязнуля бросает записку, и её уносит ветром.

У Грязнули есть бочонок, который можно катать по причалу.

Плюх-плюх.

Хоть целый день.

г. Сан-Франциско, США

Перевод с английского Олега Кустова