Хождение по кругу

Хождение по кругу

Критические заметки по прочтении романа Я. Шафрана «Круг замкнулся»

Чем больше занимаюсь литературной деятельностью — тем больше обрастаю знакомствами. Чем сильнее обрастаю знакомствами — тем сложнее от них отрешиться во время работы. Все чаще приходит одна и та же мысль: ты разбираешь и оцениваешь произведение или его автора? Чем больше сомнений — тем больше времени нужно на выдержку, на отстаивание текста критической статьи или рецензии.

Благодаря активности председателя «Полоцкой Ветви» О. Зайцева, белорусские авторы, и я в том числе, получили возможность публиковаться в тульском журнале «Приокские зори». Вследствие этих публикаций ко мне по электронной почте пришло предложение прорецензировать роман тульского писателя Якова Шафрана «Круг замкнулся», вышедшего отдельным изданием в «Библиотеке журнала «Приокские зори».

После нескольких месяцев, потраченных на чтение, написание, доработки-переработки, у меня получился текст, представленный ниже. Я сам не стал бы называть его рецензией. Для рецензий, наверное, нужно иметь более благостное миросозерцание. Это все-таки критические заметки, что я и вынес в заголовок.

Общее настроение романа — постмодернистское, поскольку в нем присутствует смешение стилей, есть, как мне представляется, и отсылки к произведениям русской классической литературы. Здесь и элементы семейной саги (рассматриваются судьбы членов пяти семейств на протяжении нескольких десятилетий). Есть и какие-то параллели с Пастернаком (главный герой пишет стихи, которые приводятся в тексте). Какими-то страницами произведение Я. Шафрана напоминает «Сороку-воровку» (три господина обсуждают какие-то события, каждый — со своей точки зрения). Ну, а многостраничные описания оперативных совещаний на фирме, принадлежащей главному герою романа, напоминают «производственную прозу» полувековой давности.

Сюжет романа сложен. Есть основная линия — судьба бизнесмена средней руки, принадлежащего к поколению нынешних сорокалетних. Впрочем, когда я пишу эти строки, то есть в мае 2016 года, герою уже, пожалуй, около полтинника. Есть переносы во времени — в первую половину ХХ века. Разновременные части соединяются тем, что в них действуют родственники, члены издавна знакомых друг с другом семейств: деды-прадеды и внуки-правнуки.

Итак, жил-был пацан с окраины, с «частного сектора» одного из провинциальных промышленных российских городов. Я, белорусский критик, разбирая произведения авторов из своей страны, без труда вижу в тексте приметы белорусских городов, где по воле писателей происходит действие, даже если название и не указывается в рассказе, повести или романе. В Туле я никогда не был, но если когда-нибудь побываю, то, думаю, тоже смогу узнать в ней тот Патрусевск, что описывает Я. Шафран.

Но продолжим. Жил-был пацан-безотцовщина. В свое время ковырялся в песочке, потом с удовольствием носил пионерский галстук. Пришла пора сбиваться в стаи — стал одним из лидеров подростковой стаи, а потом исправился. Я. Шафран, надо сказать, довольно бережно ведет по роману своего героя, опуская по своему усмотрению побочные линии сюжета и второстепенных героев. В жизни так не бывает. Весьма вероятна реализация такого сценария: к благообразному негоцианту подваливает некая пропитая харя, напоминает про общее «пацанское» прошлое, просит, требует, даже шантажирует. В жизни подобные коллизии разрешаются по-разному, а в художественном произведении при встрече и разговоре с указанной харей положительный персонаж однозначно потерял бы лицо. Поэтому, видимо, автор и удаляет все то, что может принизить героя в глазах читателя.

Я не зря употребил слово «благообразный». После того, как подростковая банда едва не убила какого-то постороннего пацана, герой одумался, поступил и окончил столичный строительный ВУЗ, работал по специальности, женился на подходящей молодой особе. Затем завел свой строительный и торговый бизнес, зажил, как люди.

Для справки. Как-то по московскому радио я слышал мнение какого-то эксперта-экономиста, что в России в представители среднего класса можно записывать человека, сумма движимого и недвижимого имущества которого оценивается в 100 тыс. долларов и выше. Если брать этот критерий оценки, то у нас, в Беларуси, царствует бедность, более разительная на востоке и юге, более опрятная — на западе. Соответственно «как люди» — это в России и в Беларуси немного разные понятия.

Затем — дефолт 1998 года, а в нашей стране это было время поисков «нормальных человеческих лиц». Не видевший перспектив для своего бизнеса, герой с семьей уезжает в Америку. Но там ему просто не понравилось, и, видимо, уже в новом тысячелетии семья возвращается в Россию, но не в Москву, а в родной город героя. Из дальних странствий репатриант привез бизнес-идею организации частной «Скорой помощи», что, кстати, давно не новость на Западе.

Далее — организационный период становления фирмы, согласование тридцати трех тысяч требований от разных инстанций. Финальный аккорд, так сказать, «крещендо» всей этой суеты — удовлетворение личных потребностей губернатора, по-видимому, поставленного в область «на кормление», если говорить по-русски, а если по-польски времен Речи Посполитой — «на приставство».

Собственно период деловой активности был недолгим: «коль станичники пристали, поминай его, как звали». Губернатор — наш человек, а потребности нашего человека все возрастают и возрастают.

На владельца фирмы не без помощи исполнительной власти было заведено уголовное дело, пришлось судиться, подчиненные на суде, как водится, валили все на шефа, да еще параллельно выяснилось, что они бензинчик приворовывали… Короче говоря — пришлось еще раз раскошеливаться ради того, чтобы дело закрыли, надо думать — это не последний случай. Пришлось, думаю, и поувольнять всех прежних работников. Я. Шафран не говорит об этом для того, чтобы не чернить светлый образ героя (повторюсь). Но кто же будет терпеть воров под боком — даже если и не все крали? Здесь круг замкнулся, что ни говори.

Параллельно развивается еще одно действие. С одной стороны автор описывает немудреную жизнь предков главного героя и некоторых окружающих — рабочих и крестьян, а с другой — бар-интеллигентов. Барская жизнь получилась более яркой, эффектной, интеллектуальной. Боюсь, что это произошло вследствие недостаточного знания автором дореволюционных реалий.

Как уже здесь говорилось, значительная доля «доисторических» врезок представляет собой дискуссию трех человек — монархиста, западника, патриота (у Герцена в «Сороке-воровке»: славянофил, западник, социалист). Встречи и споры этих людей происходят сперва в сонной и благостной царской России, затем — на болгарском побережье Черного моря, куда из Одессы направляются «философские пароходы», и, наконец, в Париже. Нужно, думаю, отдельно обратить внимание на сконструированную Я. Шафраном фигуру «патриота».

Создается впечатление, что этот персонаж обладает даром предвидения. Он так правильно комментирует события, которые происходят в Российской империи, а затем — в Советской России, что начинаешь думать: а не наш ли это современник, заброшенный какой-то силой в прошлое? Я, критик, прожив уже немалую жизнь, никогда не сталкивался со сверхспособностями и скептически отношусь к их существованию вообще. Более того, думаю, здесь можно опереться и на собственный опыт 1990—92 годов. Тогда, помнится, были умники, пересказывавшие некоторые идеи, почерпнутые из газет разной политической принадлежности, из радио- и телепрограмм. Но громкоговоритель не может быть пророком.

Большая же часть людей (и я в том числе) ходили, втянув голову в плечи, пытались разобраться: а что же, собственно, произошло и что происходит. Весь мир вокруг стал каким-то зыбким и ненатуральным. На наших сограждан времен перестройки обрушивались водопады информации, но в них очень трудно было найти что-либо конкретное.

Думаю, то же самое можно было бы услышать от человека, пережившего эпоху революций и Гражданской войны (при условии, конечно, что он не был функционером партии большевиков).

Но функционеров-то уж точно было незначительное меньшинство. А большинство не понимало, колебалось — ну вот, как казак Мелехов, к примеру.

Вспомнив все, что я читал по теме «интеллигенция и революция», тоже не нашел ни одного героя, который бы просчитывал ситуацию в стране на несколько лет вперед. Многие и многие представители интеллигенции встали под красные знамена, как это, в конце концов, сделал и «патриот» из романа Я. Шафрана. Но одни, к примеру, видели в Гражданской войне и интервенции только продолжение Первой Мировой войны и считали своим долгом содействовать изгнанию иностранных оккупантов, другие разочаровались в Белом движении, третьих оттолкнула вольница Гуляй поля, и так далее… Куча муравьев тащит палочку к себе на муравейник суммой векторов муравьиных сил.

…Итак, один из трех спорщиков в 1930-е годы вернулся из эмиграции в СССР (два других остались в Париже), преподавал в Ленинградском университете, пережил блокаду во время Великой Отечественной войны, написал большой труд на тему «как нам обустроить Россию».

Через несколько десятков лет его внук нашел главного героя романа (того самого организатора частной «Скорой помощи» и чьи предки когда-то были крестьянами барина-«патриота») и предложил ему помочь в издании дедовских трудов. Круг еще раз замкнулся.

Герои романа. Я. Шафран демонстрирует нам, говоря языком фотографов, «эффект длиннофокусного объектива». То есть из множества лиц как бы выхватывается одно, на нем сосредотачивается все внимание. Остальные персонажи видятся как блеклые тени. Что, к примеру, можно сказать о жене главного героя? Она заботливая мать, хорошая хозяйка, помощница мужу в бизнесе. И все? И все. Такими же ходячими функциями представляются дети героя (хорошие, но безликие), подчиненные в его фирме, друзья. То же самое можно сказать и про «историческую» часть. Будто это сцена, на которой специальный прожектор высветил трех рассуждающих господ, за спинами которых движутся какие-то фигуры, но какие — не разобрать.

Язык романа несколько суховат. Вследствие этого я, как читатель, начал втягиваться в чтение где-то с 130-ой страницы, когда действие стало убыстряться. Вообще говоря, считаю психологически правильным моментом, когда писатель сильнее «закручивает» сюжет от начала к концу. Такой прием удерживает внимание читателя, с этой точки зрения автора романа нужно похвалить.

Но вернемся к языку. Очень уж докучают правильные, но длинные и тяжеловесные монологи героев. О том, как подавать в тексте разговоры людей, написано уже и много, и многими. Вот, к примеру, и Чехов, и Ал. Толстой как-то высказывались, что в данном случае правильное — неправильно, а неправильное — правильно. Далее. В русской литературе можно найти десять тысяч примеров того, как использование диалектизмов, каких-то местных словечек украшает повествование, служит дополнительной приманкой для читателя. Я. Шафран не использовал этот прием, его провинциалы, москвичи даже азербайджанцы из Нахичевани, где герой как-то проводил отпуск, говорят одинаково.

В целом роман «Круг замкнулся», по-видимому, следует отнести к, скажем так, мейнстриму современной русской литературы. Он дает представление о настроениях в российском обществе последних семи-восьми лет. Я, как человек, долгое время не бывший в России, вижу основную положительную сторону романа именно в этом.