Хряпа
Хряпа
Посвящается светлой памяти
моих родителей-блокадников:
Лукирской Ксении Петровны
и Пигаревского Валерия Евгеньевича
1
Я стоял, прислонившись к шершавой каменной стене крупного магазина в самом центре Невского проспекта в Петербурге.
В этот июньский день было тепло, солнечно, пыльно. Вокруг все было как обычно: необъятная усталая толпа, нескончаемый поток автобусов, троллейбусов и разноцветных лакированных машин. Я стоял, задумавшись, не глядя по сторонам. Внезапно неясная беспричинная тревога заполнила меня и сдавила горло.
И тут я отчетливо увидел его! Он несся по Невскому проспекту и отчаянно трезвонил. Я закрыл и открыл глаза, сжал и разжал кулаки, но видение не исчезло…
По Невскому проспекту летел трамвай! Мне хотелось закричать: «Но это же бред! По Невскому уже много лет как не ходят трамваи, все рельсы давно срыты, сейчас 2011 год»… А он продолжал двигаться, надсадно звеня — деревянный, наполовину красный, с ромбом на крыше, — и, казалось, ничто не могло его остановить.
…Как мы, не пережившие те времена, можем судить о них? Да никак. Только рассказы стариков способны сохранить историю, только благодаря им перед нашим мысленным взором предстают картины подлинной прежней жизни, которые не смог бы создать ни один художник…
Полумрак. Сбоку от меня — сгорбившаяся настольная лампа. Я сижу в старом продавленном кресле, а напротив, на диване, укрытая пледом, лежит моя старенькая мама. Она начинает свой рассказ…
2
Зима 1942 года. Самые тяжелые дни блокады Ленинграда. Я пришла в школу, потому что нам обещали дать поесть. Кроме того, в школе я дежурила: если начиналась бомбежка, забиралась на крышу и сбрасывала оттуда «зажигалки».
Мне было тогда пятнадцать лет. Мы, ребята, сгрудились вокруг буржуйки, за дверкой которой плясали красные языки пламени. В печке горели дощечки, которые мы с большим трудом выкалывали изо льда. Наша любимая учительница литературы раздала миски с хряпой.
Хряпа — это была жидкая-прежидкая похлебка, в которой не плавало ни кусочка картофеля, ни зернышка крупы, ни даже крошки хлеба. Только немного капустных листьев с кусочками кочерыжки плавали в воде. Но школьники молча смотрели на свои миски, как будто в них лежало что-то драгоценное. Еще мгновение, и раздастся стук оловянных ложек…
В этот момент дверь класса распахнулась. Медленно, шатаясь, вошла истощенная женщина с распухшим, посиневшим лицом. Я не знаю, почему она подошла ко мне — наверное, потому, что я сидела у самой двери. Женщина уже не могла стоять. Цепляясь за мою парту, она медленно оседала на пол.
«Девочка, дай поесть, я умираю», — прошептали ее губы.
Я протянула ей свою военную латку…
3
Настало лето. Было по-прежнему голодно и трудно. А я ведь была не одна, а с трехлетним братом на руках. И я не позволила ему умереть от голода! Наконец, из больницы вернулась мама, и нам стало немного полегче.
В июне я вступила в комсомол. И — вот же молодость! Никаких немцев, никаких бомбежек я не боялась. Однажды даже отправилась гулять по Невскому проспекту. Не поверишь: захотелось посмотреть на витрины магазинов. Ведь я не была на Невском с начала блокады…
Я стояла посреди Невского и, как завороженная, смотрела на большую витрину любимого с детства магазина, уставленную бутафорскими продуктами, когда завыла сирена воздушной тревоги. Все мгновенно обезлюдело. Но я не знала, где ближайшее бомбоубежище, куда бежать, и потому осталась стоять, беспомощно озираясь.
Вначале слышались отдаленные взрывы, но вот громыхнуло совсем рядом. Я продолжала стоять… Вдруг раздались пронзительный звон и скрежет металла о металл. Повернув голову, я увидела, как резко тормозит трамвай, несшийся по Невскому. Он остановился напротив. Открылась передняя дверь, высунулась вагоновожатая и отчаянно замахала мне рукой: «Девочка! Скорей! Садись немедленно!» Я бросилась к трамваю, женщина схватила меня за руки и втащила прямо в кабину. В следующее мгновение она рванула рычаг управления, и трамвай полетел дальше.
Вагоновожатая посмотрела на меня и улыбнулась: «Не узнаешь меня?» Я отрицательно помотала головой. «Помнишь, как я зашла в твой класс, и ты отдала мне свою миску с хряпой? А ведь я действительно тогда умирала. Я запомнила тебя, и сейчас узнала, даже из окна трамвая». И я вспомнила…
Трамвай несся по городу, вокруг все полыхало. Как мы проскочили, до сих пор не пойму. Ясно одно: если бы та женщина, имени которой я так и не узнала, не затормозила — я бы погибла…
4
Я по-прежнему стоял, прислонившись к шершавой стене. Вокруг текли толпы людей и потоки машин. Посреди Невского проспекта не было никаких рельсов. Стоял теплый, солнечный, мирный день.
Тут до меня долетел обрывок чужого разговора:
— …Ну и дура: сделала добро, а теперь расплачивайся! Вот дала бы в морду — тогда бы тебя зауважали. В наше время только так. А доброта — это слабость…
Я оторвался от стены и, не оглядываясь, пошел прочь, ускоряя шаги. Еще мгновение — и я уже бежал.