Журнальный мир

К вечеру разыгралась метель. Стемнело. Сквозь запушенные снегом окна едва пробивался свет уходящего дня. Ветер усиливался. За окном, раскачиваясь, скрипел старый клён, а его ветви шумно стучали по крыше. Густые искажённые тени падали на стену, пол, расползались по углам.

«Уже март, а зима всё не унимается…» - зажигая свечу, проворчал Федот, рослый тридцатилетний мужчина в длинной ситцевой косоворотке. Его, хозяина дома, сейчас донимала не безвременная метель и даже не старый клён, который мог в любой момент рухнуть, а дела куда более важные.

В тусклом пламени свечи обнажился стол, край красиво убранной кружевным подзором кровати, угол небольшого комода, над которым в резной раме висело зеркало. Высветились из темноты старые родовые иконы в позолоченных окладах с ликами Спасителя и Пресвятой Богородицы. Федот подлил маслица в лампадку и, осенив себя крестом, стал читать молитвы. Он просил не за себя, а за жену и своего ещё не рожденного ребёнка, который должен вот-вот появиться на свет. На улице всё завывал ветер и звонко, на разные лады, свистел в трубе, а из дальней комнаты послышались стоны Авдотьи.

Молитва уже подходила к концу, как послышался звон разбившегося стекла. Видно, Мефодиевна уронила чашку, подумал Федот и, поклонившись иконам, отправился в стряпуху, где за большим деревянным столом на широкой лавке восседала повитуха - крупная и ещё крепкая старуха в суконной рубахе, расшитой красным вышитым узором, и сарафане из чёрной домотканой шерсти. На переднике, одетом на сарафан, также красовалась вышивка в виде райских птиц. Она шумно чаёвничала, то и дело доливая себе в чашку кипяток из пузатого медного самовара. На полу лежали белые осколки.

- Блюдце разбылось! На счастье це! - не требующим возражений голосом сказала старуха.

А ведь это разбитое блюдце и чашка, из которой пьёт старуха, Авдотьюшкино приданое, подумал Федот и недовольно посмотрел на повитуху.

В печке потрескивали дрова, и отблески рыже-красного огня ложились на пол, стены и самовар, в котором отражалась Мефодиевна, раскрасневшаяся от чая и домашнего тепла. Федот зажег каганец и осторожно спросил:

- Ну что, скоро Авдотья-то?

- К утру кубыть¹, - не отрываясь от своего занятия, ответила старуха и добавила, - дров ще принэси, бачешь, как бушуе мэтель - хату охолонит².

Снова донеслись стоны жены.

- Может, Авдотье что надо? - не унимался он, в этот момент люто ненавидя старуху.

- Иды, иды, не лындай³, без тэбэ управымся! - выпроваживая растерянного хозяина на улицу, ответила повитуха.

Федот вышел в переднюю за стареньким зипуном и картузом, но вдруг остановился и прислушался. Ему почудилось, будто сквозь завывание метели заскрипел снег на крыльце под чьими-то тяжёлыми шагами. И на самом деле, вскоре раздался громкий стук в дверь. «Господи, кого ещё принесло в такую погоду?» - прошептал Федот. Выглянув в окно, увидел стоящего на крыльце человека, закутанного в тулуп. Простуженным голосом незнакомец пытался перекричать ветер:

- Хозяин! Хозяин! Пусти переночевать!

Накинув зипун на плечи и ежась от холода, Федот открыл дверь, вышел на крыльцо.

- Пусти, хозяин! Мы в Царицын едем. Устали и очень замерзли!

Не зная, как отказать вознице, Федот кашлянул в кулак, а затем, оправдываясь, произнёс:

- Может, к другим кому… Тут такое дело… Жена рожает.

- Да мы просились, а нас сюда отправили, сказали, что у вас дом большой, - виновато опустив голову, ответил незнакомец и добавил:

- Господ везу. Прямо не знаю, что и делать. Устали они очень! Никто не берёт на ночлег.

Федот сошел с крыльца. Порывы ветра сбивали с ног и швыряли охапки снега в лицо. Делать нечего, придется пустить. Заплутают в темноте, да не дай бог, замерзнут.

- Ты всё же иди и предупреди, что тесновато будет! - приказал он и поспешил открывать ворота.

Во двор въехали две тройки лошадей, тащившие за собой дорожную повозку и карету. Из них стали вылезать люди, завёрнутые в тулупы. Высокий человек в длинной шубе торопливо подошёл к Федоту и устало произнёс:

- Мы вам не помешаем. Мои люди, если надо, помогут вам.

- Куда деваться, потерпим. В тесноте, но не в обиде…

Незнакомец замешкался и стал всматриваться в лицо хозяина подворья, пытаясь в темноте разглядеть его черты. Затем с волнением спросил:

- А как вас зовут?

- Да Федотом меня кличут.

Странный гость ещё немного постоял и дрожащим голосом произнёс:

- Нас сам Господь к вам прислал…

Федот недоумённо поднял глаза, не понимая, что бы значили эти его последние слова.

Вышел ещё один мужчина, чуть грузнее первого, затем появились двое, одетые попроще, видимо, слуги. Одни стали распрягать измученных метелью лошадей, другие отвязывали дорожные сумки и переносили их к крыльцу. Федот помог отвести лошадей в конюшню, задал им сена и овса. Под неодобрительный взгляд Мефодиевны все вошли в дом.

При тусклом свете каганца Федот разглядел, что те двое, в дорогих шубах, похожи друг на друга - оба чернявые, горбоносые… «Должно, братья», - решил он. Гости были сильно измучены, угрюмы и немногословны. Повитуха захлопотала, накрывая стол. Нарезав большие ломти ржаного хлеба, поставила кулеш, отваренную картошку, яйца, молоко - всё то, что осталось от ужина. Покушали быстро и, сославшись на усталость, братья ушли спать в горницу. Слуги разместились кто где, прямо на полу, укрывшись тулупами. Измученные долгой дорогой, быстро уснули. А за окном всё куражилась метель, занося дороги снегом. Росли сугробы. Ветер шумно гнул деревья, ветви стучали о крышу и стекло, ветер гудел в трубе, но уже не выл как прежде, а радостно пел.

Голосистый новорожденный во всеуслышание заявил о себе ранним утром. Повитуха вынесла новоиспечённому отцу розового младенца, долгожданного сына - наследника, его опору и надежду. Бережно и неумело, прижимая ребёнка к груди, Федот чувствовал, как родная плоть греет душу. Малыш открыл глаза, недовольно поморщился и смешно скривил губки. Молодой отец широко улыбнулся в ответ, поцокал языком. Тихонько скрипнула дверь горенки, и в стряпуху шагнул ночной гость, ещё вчера представившись Иосифом. Дрожащим от волнения голосом тихо спросил:

- Сын?

- Сын! - закрывая ребенка от незнакомца, с гордостью ответил Федот.

- Помощник будет. Дай посмотреть на красавца…

Недовольно ворча, повитуха забрала малыша из рук счастливого отца и ушла с ним в дальнюю комнату, к роженице.

- Если не секрет, как сыночка назвать хотите?

- Да пока не знаю. Пусть жена решает, - слукавил Федот.

- А меня к вам сам Господь направил…

Федот насторожился. Он снова услышал эту странную фразу из уст ночного гостя. «К чему все это?» - закрутилось в голове. Иосиф опустился на табурет, зачем-то почесал лоб и начал рассказ:

- Я очень богатый человек, проживаю в Астрахани. В моих руках рыбные промыслы в нескольких губерниях. Полгода назад я отправил нашего единственного сына, двадцатилетнего Моисея, в Царицын управлять делами. Всё было хорошо, но вдруг пришла страшная весть - сын умер. Вот мы с братом и едем за ним…

Он смолк и отвернулся к стене. Вытащив из кармана платок, вытер брызнувшие из глаз слёзы. С большим трудом гость совладал с собой и продолжил:

- Вчера услышал ваш голос и неожиданно был поражен сходством его с голосом сына. Вы подарили мне надежду. Немного помолчав, видимо, собираясь с духом, произнёс:

- Назовите сына Моисеем. А я стану крёстным отцом, если позволите, позабочусь о его дальнейшей судьбе. Наша встреча не случайна. Пути Господни…

Вытерев глаза белым платком, с вышитым золотистыми нитками вензелем, гость с надеждой посмотрел на хозяина подворья.

Федот не смог выдержать этого вопрошающего взгляда. Ему было жаль убитого горем отца. Мысли роем кружились в голове. Они с Авдотьей давно решили, что если родится дочка, то будет названа Полюшкой, а сыночек должен стать Петенькой, и менять Петю на Моисея ему совсем не хотелось. Да и нужды не было в таком крёстном, но… перспективы складывались нешуточные. При чем здесь богатство и посулы, когда речь идет о родном сыне?! Немного подумав, уклончиво ответил:

- Мы православные…

- Мы тоже, разумеется… - поспешно ответил Иосиф.

Федот быстрым шагом направился в дальнюю комнату к жене, которая всё слышала. Бледная и измученная, она ласково посмотрела на мужа и тихо произнесла:

- Федотушка, священника пригласи. Он рассудит. Сам подумай, не случайно же дал нам Бог ночных гостей…

Об этом Федот и сам подумал. Провидение, что ли? Ни к кому-нибудь и ни завтра, а вот прямо в урочный час они появились в его хате. У них горе, у него - радость… Как это все соединить, связать в один узел? Но не будет ли грехом такое родство?

Уже рассвело. Сквозь заснеженные окна сочился утренний свет. Стал тише ветер, утихала метель. В хате стало прохладно, и Федот растопил печь. Весело трещали дрова, даря тепло и уют жильцам. На кухню пришла уставшая Мефодиевна и взялась за стряпню. Накинув зипун, Федот вышел во двор, чтобы управиться по хозяйству. Тревожная выдалась ночь… Что же делать? Ведь речь идет о сыне. Целая жизнь у него впереди. Какую судьбу принесёт ему это имя? Голова раскалывалась от пережитого. «Пусть рассудит батюшка», - решил он и отправил посыльного в церковь.

Ближе к полудню пришёл священник, отец Никон - мужчина лет сорока, с умными и добрыми глазами. Вместе с ним в дом вошла старушка - блаженная Фёкла. Жила она в мазанке рядом с храмом и часто помогала в церкви при совершении обрядов. Дом наполнился радостной суетой. Кто-то накрывал на стол, другие - выполняли приказы повитухи, готовили всё, что нужно для крещения. Батюшка звучным голосом нараспев поздравил молодых родителей с рождением сына. Теперь его долг - засвидетельствовать это событие перед небом. Узнав, что крёстным хочет стать какой-то Иосиф, он слегка нахмурился, а затем быстрым шагом вошёл в горницу, позвав гостя за собой. Вскоре дверцы горницы широко распахнулись, и священник со словами: «Вот и Слава Богу!» - вышел из комнаты. Святцы открылись через закладку, наверное, заранее было помечено место, где говорилось о Моисее.

- Всякое имя от Бога, - многозначительно произнес батюшка.

Даже сомневающаяся Мефодиевна всплакнула на радостях. И вскоре ребёнок был окрещён и наречён Моисеем.

Иосиф, крёстный отец, не скрывал своей радости. Для него было так важно увидеть в ребенке продолжение жизни, которой с потерей сына он едва не лишился. «Жизнь и смерть идут рука об руку, переплетаясь друг с другом. Господь не оставляет уповающих на него. Это его длань привела нас в чужой дом», - думал Иосиф, бережно прижимая крестника к груди. У него вновь появилась надежда - маленький Моисей, и теперь он будет помогать семье, ставшей в одночасье ему такой родной.

Солнечный лучик коснулся стекла, и оно заиграло перламутровыми огнями. Метели как не бывало: на небе сияло яркое весеннее солнце, даря радость и надежду.

- Извлечённый из воды, - задумчиво произнёс Федот, - значит, спасённый, - многозначительно продолжил он. Мефодиевна забрала хныкающего малыша и отнесла его матери. Пришло время кормления.

- Весна скоро, - тихо произнес Иосиф.

- Спасён будет из огня и воды! Рожден, по милости Божией, других спасать, - осеняя себя крестом, прошептала блаженная и, прославляя жизнь и Бога, запела псалмы.