Из цикла «Невооруженным взглядом»

Из цикла «Невооруженным взглядом»

Стихи

* * *

 

Я смотрел невооружённым взглядом на звёзды и планеты.

Я слушал невооружённым ухом голоса перелётных птиц.

Я прикасался невооружёнными пальцами к остывающим камням.

Что я ещё мог сделать,

чтобы остановить войну?

 

* * *

 

Зови меня домой голодного, босого,

кричи до хрипоты, а всё-таки зови!

Мне снилось, что парад планет не согласован,

Венеру бьёт ОМОН, а Марс лежит в крови.

На кухне газ горит — мирок из песни Цоя,

а где-то Южный Крест, Корма и Паруса.

«Сынок, иди домой, она того не стоит», —

но я всю жизнь отдам за эти полчаса.

Я должен угадать полуночные знаки:

над шахтой «Чигари» звезда ползёт впотьмах,

а где-то пацанов бросают в автозаки,

но я не при делах, опять не при делах.

 

* * *

В. К.

Будь Кеплером, гуляя в снегопад,

Коперником на детской карусели,

и ты поймёшь, что звёзды говорят,

таят слова и знают дни недели.

Будь Дарвином и каждого вьюрка

добавь в друзья, узнай по форме клюва,

а мне оставь созвучья языка,

мне всё равно — где Таганрог, где Тула.

Самара и Саратов — всё одно,

я здесь с Тмутараканью заодно,

и, кажется, душа остекленела.

Поговори со мной сейчас, скажи,

носил ли Бог под мышкой чертежи

за тысячу веков до Шестоднева?

 

* * *

 

Моими собеседниками были

евреи обрусевшие. Они

меня несли, пока не уронили,

потом вернулись — подняли с земли.

Останется не гул в магнитофоне,

не «Синтаксис», не томы ЖЗЛ,

но черепашка-ниндзя на картоне,

её тогда я выиграть сумел.

Не важно, с кем ты просыпался, — страшен

сам переход из пробной темноты,

которую, как панцирь черепаший,

не перебьёшь, не одолеешь ты.

И если нет ни Альфы, ни Омеги,

а только смерть, и прах, и вещество,

тогда зачем зимою столько снега

и столько тишины на Рождество?

 

* * *

 

Выцарапывай музыку из грампластинок, «Урал»,

дело времени — всё разрушать, кроме камня и звука,

в симфонической близости к смерти я переступал

через чьи-то тела, через головы, ноги и руки.

Так давай, Леонардо, бери меня на карандаш,

в человеке душа, но она не попала в учебник,

в придорожную пыль превращаются «наш» и «не наш»,

в алфавит вещества, пропечатанный мелко на стебле.

Здесь листвы прочитал Заболоцкий изнаночный код,

здесь война началась и уже никогда не пройдёт.

 

* * *

Подражание Б. Р.

Я здесь тоже в гостях, не ищи в новостях —

в безымянной могиле ищи,

что любая держава стоит на костях,

это тоже, конечно, учти.

Мне родная земля — чепуха да зола,

ты по небу копытом чекань,

чтобы ночью на город свалилась звезда,

а стрелять перестань, перестань…

Как с девятой планетой — открой и закрой,

с галилеевой трубкой следи.

Я простой человек, и мне нужен покой,

ты меня не буди, не буди…

 

Дружковский диптих

1

 

В такой глуши, где воздух был нетронут,

не попадавший в лёгкие ничьи,

там в озере образовался омут,

а вдоль холма прорезались ручьи,

там продолжалось Божие творенье

уже само собой, без повеленья.

Земля вторично жизнь произвела,

и там, где прежде глина розовела,

лежало человеческое тело,

а позже рядом Женщина прошла.

Всё прочее осталось на бумаге,

и устыдились мы, что были наги,

перебрались в седьмой микрорайон,

где сам не помню, сколько лет живём.

Рука качает детскую кроватку,

на тремпеле сто лет висит пиджак.

Закат угас, и звёзды в беспорядке —

в созвездия не сложишь их никак.

 

2

 

Соглашайся на меньшее, дура,

после хитростью все заберёшь.

Старый Шлойме глотает микстуру,

собирает патроны Гаврош.

В этом городе страшно и дико,

и не выпрямишь спины людей,

чтоб там ни напридумывал Диккенс,

чтоб там спьяну ни плёл Теккерей.

Добываем ли глину в карьере,

добиваем лопатой врага,

всё равно мы своё отгорели

и попутали все берега!

 

* * *

 

Я дна достиг. Живущим в междуречье

Кривого и Казённого Торца

чужое солнце обжигает плечи,

и падает душистая пыльца

из каждого открытого цветка,

как старая побелка с потолка.

 

* * *

 

Снег сам собой не образует мифа:

мы бабу снежную лепили — дети скифов,

сакральный смысл оставив на потом,

с кургана покатились кувырком.

А зимы были страшные: страшнее,

чем ночь в бомбоубежище. Дощечки

привязывали вместо лыж к ногам;

и даже если дом не уцелеет,

то в кухне летней как-нибудь у печки

перезимуем и хвалу богам

весной, когда снега сойдут с курганов,

мы выразим посредством истуканов.

 

* * *

 

Хорошо, что снегами укрыта земля,

что солдат в маскхалате стреляет в меня.

Что отсюда улыбка его не видна,

и я будто бы падаю в погреб без дна.

Что находят живым, и везут меня в тыл,

и в больницу заносят меня без бахил.

Что хирург, не надеясь на быстрый осмотр,

шьёт пространство и смерть из меня достаёт,

а потом пьёт из термоса кофе и зря,

что забрызгал халат, упрекает меня.

 

* * *

 

По живому пространству, где фосфор

оставляет чахоточный след,

я прошел невесомо и просто,

без знамён, без потерь, без побед.

Там о смерти ни слова — не каркай:

ворон ворона не заклюёт!

На какие военные карты

нанесут этот пеший поход?

Я ходил по холмам и пригоркам

(хочешь смерти — так быть посему),

но ни корки теперь, ни полкорки

я с чужого стола не возьму.