Журнальный мир

Ракеты из Ирака

В августе 1990 года Ирак неожиданно напал на Кувейт. Интервенция Саддама Хусейна в Кувейт была связана с нефтяным кризисом в Ираке. США и коалиция 34-х стран объявили санкции и ультиматум иракскому правителю. Ультиматум заканчивался 15 января 1991 года. Саддам Хусейн неоднократно заявлял, что при нападение американцев на Ирак, первым пострадает Израиль. В Ираке были на вооружении советские ракеты «Скад» дальнего действия, которые могли долететь до территории Израиля. Также было известно о наличии химического оружия, которое Хусейн применял еще в ирано-иракскую войну.

Все население Израиля получило противогазы и точные инструкции действий при химическом заражении в стране. В каждой семье, в каждой квартире была комната – «мамад», импровизированное бомбоубежище, с герметически закрытыми окнами и дверью. У кого такого специального места не было, выбирали комнату в квартире с минимумом внешних стен и окон. Затем заклеивали окна пластиковой пленкой, под двери укладывалась мокрая тряпка, и во время тревоги вся семья обязана была надеть противогазы детям и взрослым, включить радио и слушать информацию о дальнейших действиях. 15 января в 24:00 заканчивался ультиматум, и все ждали начала массивной бомбардировки территории Ирака силами коалиции. Через несколько дней первые ракеты «Скад» прилетели в Израиль и Саудовскую Аравию (эта страна также входила в состав антииракской коалиции). Как только ракету выпускали в Ираке, то по всему Израилю была слышна сирена. Ракета достигала территории Израиля за несколько минут, что позволяло всей семье успеть надеть противогазы и зайти в эту подготовленную комнату.

Мы уже жили в Гило, в Иерусалиме, и оборудовали спальню в такую герметически закрытую комнату. В ней было радию, запас воды, продуктов и противогазы для всей семьи. Первые «Скады» упали в районы Гуш Дан (Тель-Авив и Рамат Ган), в пустыню Негев (Беер Шева и Димона) и районы Хайфы. После двух-трех недель обстрелов, стало понятно, что на Иерусалим не упадет ракета – по видимому, мусульманские святыни не позволяли Саддаму Хусейну это сделать. Я много времени пропадал на работе – открыли горячую линию в студии новостей. Как только звучала тревога, в студию приходили дикторы и на разных языках сообщали о ракетной атаке, месте падения ракеты, и инструктировали население о том, что надо делать. На русском языке сообщал Юрий, не помню его фамилии.

Как-то утром неожиданно завыла сирена. Где-то уже падали «Скады». Начались сообщения на иврите, английском, эфиопском (амхарском) языках, а русскоязычного Юру не могут найти. В студию забежал директор телевидения Иосиф Барель и, увидев меня, закричал: «Вот тебе русский текст, и срочно выходи в эфир!» Сунул мне в руки лист с текстом, отправил в гримерную комнату, и через несколько минут я должен был быть в студии и прочитать этот текст. В гримерке я успел прочитать написанное и бегом вернулся в студию. К моей радости, но и чуть разочарованию, в студии уже сидел Юрий и был готов к выходу в эфир. Позже коллеги смеялись, что, может быть, телевидение потеряло новую звезду, и из оператора я мог превратиться в диктора…

Тревожные дни выбили весь Израиль из обычного ритма жизни. Новые репатрианты со страхом и напряжением переносили тяготы этого неспокойного времени. Больше всего меня удивляло то, что местное население, мои коллеги израильтяне-сабры были в каком-то «тормозе», состоянии прострации и большой нервозности. Я спрашивал их: «Вы же прошли много войн, воевали и побеждали… и сейчас вдруг находитесь в какой-то неуверенности и даже страхе?» И эти люди, прошедшие многие войны, отвечали мне, что всегда брали оружие в руки, садились в танки и так защищали страну и свои семьи. А сейчас сидят в закрытой комнате, в противогазах, с детьми, и не могут их успокоить. Эта абсолютно новая ситуация повлияла на поведение людей, и некоторые из них не могли даже работать. Не хватало операторов для съемок новостей, прямых эфиров с мест событий. Главный оператор отдела Карлос Поп просто сказал мне: «Завтра выезжаешь с группой, прикрепленной к редакции новостей». С этого дня основной моей операторской работой были прямые «живые» эфиры с мест падения ракет и сюжеты о жизни израильтян в дни войны.

Вспоминается такой случай. Я со своей съемочной группой находился в Тель-Авиве, в ожидании очередного сюжета. И вдруг – сирена! Мы были готовы выехать в любую точку Израиля. Мы – это две машины: одна «Ракефет», передвижная телевизионная станция, и вторая для съемочной группы. В состав группы входят оператор, звукооператор, осветитель и техники, обслуживающие ПТС (передвижную телевизионную станцию), включающую в себя спутниковую связь с главным телецентром в Иерусалиме. Падение ракеты «Скад» произошло в районе аэропорта Бен Гурион, недалеко от Тель-Авива. Мы на огромной скорости несемся к месту падения. Приехали быстро. Нас не пропускают и говорят, что есть опасность взрыва. Огромная ракета упала, но не разорвалась. Вызвали саперов. Прошло часа два или три. Из редакции получили сообщение вернуться в здание телевидения и ждать там. На следующий день выяснилось, что ракета «Скад», запущенная иракцами, была с бетонной «головкой», вместо боевой. Просто запустили болванку с огромным весом. К счастью, она упала в открытое поле возле аэропорта.

«Катюши» от Хизболлы

Мой десятилетний опыт резервистской службы помогал мне в моей телевизионной работе. Мне приходилось сталкиваться с солдатами и офицерами, снимая для телевидения сюжеты, связанные с армией. Во время войн и военных операций, как на юге Израиля, так и на севере, мне неоднократно приходилось находиться и снимать в самых разных ситуациях, и иногда это было опасно.

2 апреля 2002 года. Годовщина нашей свадьбы. Друзья пришли поздравить, праздник в разгаре. У меня выходной день, и я стараюсь не слушать новости. Поздно вечером раздается звонок. На проводе – «главный», начальник операторского отдела аргентинец Карлос Поп. Спрашивает меня, слышал ли я новости. Я ему радостно отвечаю, что нет, у меня выходной, много друзей, и мы отмечаем день свадьбы. Он сказал, что на севере Израиля летят ракеты «Катюши» из Ливана, и он ищет оператора, для того, чтобы тот срочно выехал на север. Узнав о нашем празднике, Карлос сказал, что поищет кого-нибудь другого. Прошло полчаса. Снова звонок. Не может никого найти… Кто болеет, кто-то уехал, кто-то не отвечает. Я извиняюсь перед друзьями и через 20 минут сижу уже в машине со съёмочной группой, по дороге на север, в город Кирьят-Шмона. Из новостей по радио мы слышим, что ответственность за обстрел взяла на себя ливанская радикальная организация Хизболла. Все были уверены, что единичные выстрелы прекратятся, и на следующий день мы вернемся домой. Четверо суток я провел в Метуле и Кирьят-Шмона. К слову сказать, что пришлось покупать зубную щетку, носки и нижнее белье на все дни. Впопыхах, я из дома ничего не взял.

Очередные ракеты приземлились в районе футбольного поля в Кирьят-Шмона. Наша съемочная группа тут же выезжает на место падения снарядов. В пятистах метрах от стадиона, на открытой местности, мы обнаружили яму, образовавшуюся после падения ракеты. Разворачиваем аппаратуру – передвижная телевизионная станция со спутниковой антенной на крыше уже готова к прямому эфиру. Военный корреспондент Алон бен Давид стоит перед моей камерой с микрофоном, и вдруг мы слышим новый залп «катюш». Мы понимали, что бежать нам некуда, везде открытая местность.

Пронизывающий страх и тоскливое состояние одиночества, незащищенности.

Надо было, по инструкции, хотя бы упасть на землю и закрыть голову руками, но ни Алон, ни я почему-то этого не сделали. Мы были в оцепенении, было такое ощущение, что нас парализовало, и мы просто ждали, что же произойдет. Впоследствии я анализировал такое поведение и пришел к выводу, что разум отключается на несколько секунд. Ощущение, что это происходит не с тобой, а ты просто смотришь «кино», которое может закончиться трагически.

Но залп на этот раз принес несколько снарядов, которые упали и разорвались примерно в километре от нас. Два или три падения мы видели своими глазами, и еще от нескольких слышали только взрывы. Оцепенение тут же прошло. В Иерусалиме уже ждут нашего включения в прямой эфир – Алон бен Давид, с микрофоном в руках стоит напротив камеры и сообщает телезрителям об очередном залпе с места события.

Уже позже, за ужином, выпив немного виски, мы с Алоном делились впечатлениями. Конечно же, и ему, и мне было страшно от ощущения того, что ты находишься в руках случая и ничего сделать невозможно – а это приводит в уныние. В голове пульсом бьет единственная фраза – «Все в Божьих руках…»

Место нашего жительства чаще всего было в гостинице, с романтическим названием «Шелег ха-Леванон» («Снег Ливана»), в Метуле. Выбрано было это место не случайно, Метула находится на самой границе с Ливаном, и выпущенные снаряды летели восемь километров и в основном пролетали над Метулой. В один из вечеров, после нескончаемого съемочного дня, я вышел из гостиницы по направлению к ресторану, где мы обычно ужинали. В городе не было света. Один из снарядов попал в огромной столб-конструкцию, соединяющий электрические провода. От гостиницы до ресторана расстояние небольшое, я шел в темноте, летняя израильская ночь выдавала только луну и звезды. Вдруг я слышу свист, характерный свист выпущенного снаряда. Эти несколько секунд длились вечно. Понимаешь, что от тебя ничего не зависит. Только жуткий страх…

Прошло много лет с тех пор, когда я пережил эти страшные моменты в жизни. Многое стерлось в памяти, но это ощущение я помню очень четко и сильно. Наверное, психологический стресс оставляет свой след надолго или навсегда.

Террор

Почти тридцать лет я проработал оператором на телевидении в Израиле. Естественно, что все перипетии этой страны прошли через меня. Особенно остро остались в памяти неспокойные дни и месяцы террористических актов в стране. Сначала первая интифада 1987 года, и особенно вторая 2000 года принесли в страну много горя и слёз.

Были периоды в нашей жизни, когда мы не разрешали нашим детям гулять по Иерусалиму, опасались ездить в автобусах. Самым страшным оружием интифады были террористы-смертники.Эти самоубийцы подрывали себя в автобусах, в которых находились дети, женщины и старики.

Среди крупнейших терактов – взрывы на дискотеке в Тель-Авиве в июне 2001 года, в пиццерии в Иерусалиме в августе того же года.

В результате взрыва 27 марта 2002 года в Нетании погибло 30 человек, раненых было более ста. Люди собрались отметить праздник Песах. Этот список можно продолжать… Ненависть террористов, этих нелюдей, не вписывается ни в какие границы. Напряжение нарастало, казалось, вот-вот что-то должно произойти.

До второй интифады 2000 года жители Гиват-Зеева, где я живу, свободно могли въезжать в арабские деревни. Это было удобно и выгодно всем – и арабам, и евреям. Раз в неделю я ездил в арабские деревни Эль-Джип и Бир-Набалла и делал покупки на базаре. На машине я подъезжал к мясному магазину, затем к овощной лавке. Хозяин-араб Фираз всегда был рад моему приезду. Я – постоянный клиент. Перед тем, как выбрать овощи, мы с ним, уже по традиции, сначала пили арабский черный кофе в маленьких чашечках. Говорили о жизни, политике, об отношениях между евреями и арабами. В стране уже была идея – полностью отделиться стеной от территории Палестинской автономии и не разрешать израильтянам свободно въезжать туда. Фираз тогда говорил мне, что если это произойдет, то ему придется закрыть свой магазин. Основные покупатели у него – это евреи из Гиват-Зеева. Тогда я подумал, что как важно общение между нами – соседями. И я, и он надеялись, что придёт время, когда будет мир, и мы все получим только выгоду от наших нормальных взаимоотношений. Вскоре построили огромный забор между Гиват-Зеевом и Бир-Набаллой. Въезд израильтянам был запрещён, а арабские рабочие попадали в Гиват-Зеев по строго выданным пропускам. Это произошло в страшные годы террористических актов, как в Иерусалиме, так и по всему Израилю.

9 августа 2001 года террорист-смертник подорвал себя в кафе «Сбарро» на углу улиц Яффо и Кинг-Джордж в Иерусалиме. Это был летний жаркий день, когда каникулы в полном разгаре. В обеденное время, в два часа дня кафе было переполнено. Шум, детский смех, очередь за пиццей. Террорист зашел незамеченным. Молодой парень, с чехлом от гитары. Ему принесли меню, он видел вокруг себя детей. Очень много детей.

Произошел взрыв. В чехле было спрятано взрывное устройство весом в десять килограмм, набитое болтами и гвоздями. В результате взрыва было убито пятнадцать человек. Среди них – одна беременная женщина. 130 человек были ранены, многие – очень тяжело.

В этот день я со своей съемочной группой был дежурным в новостной программе «Мабат». Через минуту после взрыва мы уже сидели в телевизионной машине и выехали на место террористического акта. От здания телевидения до кафе «Сбарро» езды пять минут, если нет пробок. Доехали мы быстро.

Я схватил камеру и начал снимать все подряд – только приехали полицейские и машины скорой помощи. Еще не успели оцепить место взрыва. Взрывная волна была настолько мощной, что были выбиты стекла в магазинах, стоящих на другой стороне дороги. Внутри кафе и на десятки метров вокруг лежали истекающие кровью люди, раненые и убитые, взрослые и дети. В воздухе висел запах гари и какая-то зловещая тишина. Может быть, мой слух отключился, и я снимал автоматически, не останавливаясь ни на секунду. В этот момент не чувствовал ни себя, ни веса тяжёлой камеры. Видел всё происходящее в черно-белом глазке моей камеры и поэтому, мог продолжать работать. Я сумел отстраниться от увиденного мною ужаса, с помощью глазка камеры. Смог заставить себя снимать… Как будто вижу кино. Как будто не я нахожусь в этом аду.

Когда полицейские стали выталкивать меня за организованные ими загорождения, я отвёл глаза от видоискателя камеры и чуть не потерял сознания. Всё вокруг меня было в крови – разбросанные вещи и накрытые белым материалом тела погибших людей. Звукооператор подхватил камеру и отвёл меня к нашей машине. Я выпил воды, и мы стали готовиться к прямому эфиру с места взрыва. Через пять минут снятые кадры облетели всю страну. Позже стало известно, что кроме террориста-смертника, были и организаторы убийства. Один из них был задержан уже в сентябре и на суде заявил, что сожалеет лишь о том, что погибло всего пятнадцать евреев.

Я возвращаюсь поздно ночью домой после такого дня, полностью опустошенный и разбитый. Накал эмоций и чувств. Очень важно как можно быстрее выйти из этого состояния и вернуться к обычной жизни. Никто из моих близких не должен нести вместе со мной этот тяжёлый груз переживаний, эту психологическую травму. Наверное, поэтому в моей стране скорбь и радость идут в ногу, рядом друг с другом.

Вторая ливанская война

Во время Второй ливанской войны 2006 года я месяц находился в Хайфе. Этот город пострадал больше всех других, так как оказался под бомбардировкой ракет из Ливана. Более четырех тысяч ракет было выпущено боевиками Хизболлы на территорию Израиля. Жертвами этих ракет стали около сорока жителей страны.

Съемочная группа всегда выезжала на все места падения ракет, выпущенных из Ливана.

Однажды ракета, нафаршированная круглыми металлическими шариками, разорвалась на одной из центральных дорог Хайфы, соединяющей районы Адар и Нешер.

На дороге стояла машина, пробитая десятками шариков, и у водителя не было шансов остаться живым. Быстро приехав на место падения ракеты, мы стали готовиться к трансляции. Через несколько минут наш корреспондент Гай Пелег был уже в прямом эфире. И вдруг – сирена. Я продолжаю снимать, я в прямом эфире! Через глазок камеры вижу, как сотрудники полиции и пожарная бригада ищут возможности укрыться от вероятного падения ракеты. Кто-то залёг в канаве, рядом с дорогой, кто-то нашёл место за деревом. В наушниках я слышу, как Гай Пелег рассказывает, что происходит в данный момент, после того, как проревела сирена. Время полёта ракеты из Ливана до Хайфы – одна минута. За это время всем надо зайти в бомбоубежище или найти какие-либо укрытия и спрятаться от разрывающихся осколков. Или хотя бы лечь на землю и закрыть руками голову. Вот-вот закончится минута. Возможно падение ракеты. В это время я слышу, как ведущий специального выпуска новостей Ури Леви из студии в Иерусалиме говорит в трансляции: «Мы попросим нашего оператора принять все меры предосторожности и найти место укрытия от возможного взрыва ракеты». Я чувствую, что кто-то тянет меня за штанину и кричит: «Ложись, ложись!» Это был корреспондент Пелег. Я быстро вернулся в реальный мир, который видел уже не через глазок камеры. Продырявленная машина, лежащие люди на земле, укрывающие руками голову. Все мои коллеги – операторы и журналисты с других каналов, нашедшие укрытие под железным разделительным заборчиком, «бегущим» вдоль дороги. Прогремел взрыв, на наше счастье, далеко от нас. Тут же мы получили точный адрес падения ракеты и выехали на новый объект съёмки.

В часы затишья, когда наша телевизионная группа не выезжала на место падения ракет, я ставил камеру на штатив и подключал к ПТС (передвижной телевизионной станции). «Картинка» с моей камеры принималась в Иерусалиме в прямом эфире. Я выбирал отличную точку съемки с горы Кармель в Хайфе, оттуда был хорошо виден весь залив. В один из таких дней прозвучала сирена, я у камеры, в наушниках, связан с телецентром. Взрывы падающих ракет – первая, вторая, третья… Всё в кадре, на общем плане – весь залив. Вдруг в наушниках слышу истерический крик режиссера эфира: «Не снимай общим планом – только крупно падающие ракеты и взрывы от них!»

Я тут же перевёл камеру в режим съёмки крупным планом. В кадре было видно место взрыва, но нельзя определить точное географическое расположение. В Израиле существует строгая военная цензура. Часто работая на военных базах и объектах, нас, операторов, всегда предупреждают, «что нельзя снимать». Вот и сейчас военный цензор, сидящий в телецентре в Иерусалиме, следит за тем, чтобы «лишнее» не прошло в эфир.

В общем-то, на операторе лежит большая ответственность за те кадры, которые он снимает.

Вспоминается такой случай. В 1997 году произошла страшная авиакатастрофа. Два вертолёта «Апачи» столкнулись в воздухе при взлёте. На бортах вертолетов, которые упали на территорию кибуца «Маханаим», было 73 солдат и офицеров. Все погибли.

Съёмочная группа через короткое время уже была в эфире. Камера стояла рядом с местом падения вертолетов, и оператор стал снимать крупным планом личные рюкзаки солдат, и к ужасу всех, на некоторых из них были написаны фамилии и имена. Дело в том, что до тех пор, пока близким и родным погибших не сообщили официально о смерти, запрещено называть имена в средствах массовой информации.

Представьте: семья знает о том, что сын служит в армии. Узнав о трагическом случае, пытаются связаться с ним. Включают телевизор, чтобы из сводок новостей получить какую-нибудь информацию. И вдруг видят личные вещи своего сына, фамилию на рюкзаке…

Можно сойти с ума. Был у меня в моей практике очень неприятный эпизод. Очередной теракт был совершен в автобусе в Хайфе. В районе Халиса смертник подорвал себя в автобусе с людьми. От взрывной волны и металлических предметов, которыми была начинена взрывчатка, погибли пятнадцать человек. Автобус был сильно поврежден, особенно верхняя часть – крыша. Я с камерой находился в сорока метрах от автобуса и, выбрав удобную верхнюю позицию для съемки, был готов к прямому эфиру. Корреспондент рассказывал о месте теракта, количестве людей погибших и раненых. Затем стал описывать месторасположение террориста в автобусе. Весь рассказ журналиста был на общем плане, я не хотел снимать крупно внутри автобуса, потому что, возможно, там были остатки крови.

Когда рассказ зашел о поврежденной крыше автобуса, я смело сделал наезд трансфокатором (укрупнил съемку) на верхнюю часть, предполагая, что кроме развороченного железа, ничего не должно быть. Резкий крик в наушниках чуть не парализовал меня. Оказалось, что на крыше автобуса были части тела…

А я, смотря в глазок камеры, не мог этого определить, потому что видел все в чёрно-белом варианте. Я быстро отъехал на «общий план» и больше не показывал никаких деталей.