Как деревья

Как деревья

Натура

Говорили с фотографом.
Он, как Рембрандт
Рисовал людей,
Фотографирует
В зоопарке животных.
Жалуется, что –
Едет в метро,
И не встречает
Среди пассажиров
Женщину,
Которая могла бы вот –
Отдохнуть несколько дней,
И вдруг так скрестить пальцы,
Чтобы фотографу понравилось.
Тридцать лет назад
Позировала ему
Такая гречанка.

 

Голубь

Голубь идет по льду тропки,
Белесый, как смуглая гроздь сирени.
Так же подрагивает на ходу,
Как сирень от пальцев ветра.
«Дружище», – говорю голубю.
Он не боится, путается под ногами.

 

Полёт шмеля

Жизнь не коротка,
Человек живёт долго,
Часто он переживает эпоху.
Вот, Римский-Корсаков,
Например. Умер
В 1908 году. Родился
В 1844. Сколько он пережил!
Сколько войн прошло.
Говорят еще, что он
Основоположник
Импрессионизма.
Что Дебюсси просто
Услышал «Полет шмеля»,
И появился импрессионизм
В музыке. Французы
Посейчас благодарны
Николаю Римскому-Корсакову.
И ведь не так много он прожил,
Не как праотец Мафусаил.
Всего шестьдесят четыре
Года. Но величие жизни
Человека еще и в том,
До чего он – не дожил.
До чего, скажем,
Не дожили те же
Мафусаил и Римский-Корсаков…

 

Фантом

1
В луже на тротуаре
Отражается ствол дерева
Ближе, чем стоит
На просторном повороте
За угол дома
Само дерево.
Словно лужа увеличивает,
Как вогнутое стекло,
То дальнее дерево.

Пока почки не набухли,
Тем более – не раскрылись,
Наблюдение возможно
В строгой чистоте
Без весенних погрешностей.

2
Впрочем, ближе к луже
Стоит пень
Со свежим светлым спилом.
И представляется,
Что лужа удержала на время
Перевернутое отражение
Уже отсутствующей липы.

 

Люди

Сократ, Достоевский,
Чарльз Буковски
понимали,
Что – люди
Прекраснее деревьев.
Деревья так прекрасны,
Потому что мы
Замечаем у них
Человеческие повадки:
Надежду, тревогу,
Ликование.
А люди – только танцуют,
Как деревья.

 

Любовь

У любви вышел срок годности,
Она разлагается –
Без любви,
В которую сама не верит.
Мертвый плод любви,
Которой нет,
Вызывает омерзение.
Носишь это в себе,
Говоришь сам с собой,
Стискиваешь зубы.
Распирает смех.
Потом чуть не плачешь,
Останавливаешься
На секунду-две,
Или три-четыре.

 

Ответ И. Бродскому

Да, чувствовать себя
Жертвой никогда не надо.
Надо просто жертвенно
Отдаваться любой
Душевной боли.
Падать – не ничком,
А словно бы навзничь.
Можно чуть прикрыть
Глаза и поднять лицо.
Не больше. Остальное
За тебя доделает твоя боль.

 

Литература

Каждый человек бог.
Когда же он начинает
Писать стихи или прозу,
Это не всегда подтверждается.
И тот, кто его раньше
Любил, молился ему,
В недоумении уходит
С мыслью: «Как же так?
Я ведь любил бога.
А это оказался
Просто человек».

Тот же, первый, мучается,
Сетует: « Вот ведь не смог
Ужиться с богом!
Так любил человека,
А бога любить
Оказался неспособен.
Бросил меня».

Поэтому стихи или прозу
Нужно начинать писать
Как можно раньше,
Чтобы в отношениях
С людьми не получалось
Таких недоразумений.

Или так. Говорить людям,
Что ты писатель,
Даже если ты ничего
Не пишешь. На всякий случай.
Был у меня такой знакомый.
Все его считали богом.

 

Грач

Мы не можем
Объяснить время,
Потому что нам его
Объяснить нечем.
Оно само всё объясняет,
Но не себя. Хочется
У него спросить о нем же,
Но понимаешь, что
Это бессмысленно.
Так приговоренный
Балагурит с неспешным
Палачом. Или пациент
Восторженно заискивает
Перед своим врачом.

Я так по зиме
Заговариваю с грачом,
Перелетевшим в город.
Говорю: «Как же ты
Хорош! На удивление!»
Грач похаживает
Снисходительно, и
Вставляет свой, словно
Выструганный из дерева,
Клюв в снег.

 

Робинзон Крузо

Гений принужден
Жить в мире женщин.
В мире жестоком,
Несправедливом,
Удивительном.
Гений приговорен
Жить в этом
Восхитительном одиночестве
На острове посреди
Древнего океана,
Как Робинзон Крузо.

 

Зелёная трубка

Мы ходили с тобой
Мимо этих ворот
Годы назад. Тогда
Здесь, отступив в угол,
Стоял и раскуривал
С толком зеленую трубку
Этот слепец.
С лицом скульптурным,
Но – не как у античного бога,
А как у католического святого.

Мы удержались от вражды.
Но ты меня теперь не называешь
Весело Дельфином,
Я тебя – Совушкой.
Он же и теперь стоит
Возле ворот во двор,
Ласкает в изогнутой руке
Вес своей зеленой трубки,
Подставляет с немым
И спокойным ликованием
Лицо весенним лучам.

 

Утро

Входишь в утренний лес,
Как в море. Хочется
Вглубь, но словно не добираешь
Врожденных сил.
Распевается соловей.
Почему-то
Не хочется плакать.
Ах да, потому,
Что ночью уже
Хлестала первая гроза.

Гром после скорой
Вспышки, наоборот,
Медлил до странности
Долго. Словно,
Как теперь соловей,
Не сразу решался
Вступить. Нет,
Соловей побойчее,
Детская бойкость.
Гром же, как помолодевший
Старик: не сразу
Уверялся при озарении
Молнии – на каком
Он свете.

 

Счастье

Не находим
Своё счастье
Даже на помойках.
А были времена:
Найдешь гнутую
Алюминиевую ложку,
И счастлив.

 

Женя

Воздушная геометрия стрижа.
Он тогда залетел и упал
Под форточкой.
Грозные и прекрасные глаза.
Я подумал, что это птенец сокола,
Но это был стриж.
Выпустил его. Приметы
Иногда сбываются.
Вскоре погибла моя родственница
Женя. У нее тоже были
Грозные и прекрасные глаза.
Она была художницей.
И жила последнее время
В ликующем отчаянии.
Это осталось на ее
Солнечных картинах.

 

Старик и море

Старик притащил из моря
Огромный рыбий скелет,
Стал рассказывать, что
Эту рыбу он поймал живой.
Ему поверил только
Один мальчик.
Когда этот мальчик
Сам стал стариком,
Он сошел с ума.
И рассказал ту же
Историю про рыбу.
Ему поверили все.
Люди верят
Только сумасшедшим.