Журнальный мир

О волгодонском писателе, поэте, публицисте, основателе и первом руководителе Ростовского регионального отделения Российского союза литераторов Владимире Мазницыне

Писать о Владимире Ивановиче Мазницыне одновременно и трудно, и легко. Трудно потому, что он был человеком, который считал сущей суетой оставлять о себе какие-то публичные сведения биографического характера. Никаких его персональных изданий не оказалось ни в центральной библиотеке г. Волгодонска, ни в библиотеке дарственных книг имени В.В. Карпенко. Лишь в личном архиве писателя сохранились газетные вырезки с его статьями да сообщениями о выходе в свет его очередного литературного произведения. Иногда в городских газетах публиковались и его довольно профессионально написанные стихи. По большей части эти материалы готовила к публикации наш талантливый волгодонский журналист Галина Фадеевна Коленкина. А легко – по двум причинам: во-первых, мы были хорошо знакомы, даже частенько хаживали друг к другу в гости; во-вторых, вдова Елена Михайловна Мазницына (Марчук) бережно сохранила весь его писательский архив, возможность поработать с которым она мне любезно предоставила. Да плюс её ясная, цепкая память…

О побудительных мотивах выбора В.И. Мазницыным писательской стези лучше самого писателя и не скажешь: «Нас, первый набор мальчишек суворовских военных училищ, вырвали в сороковые годы из войны и готовили… для войны. И было в нашем сознании естественным, что потери неизбежны – «как прикажет Родина». И нам приказывали. В первые же десять лет после суворовского я потерял всех своих товарищей, с кем был близок до выпуска. Да, всех. И как потом выяснилось, именно это побудило меня однажды не только читать, но и самому писать книги. Ибо только они способны хотя бы отчасти сохранять для раздумья живые помыслы и тех, кого уже не стало, и тех, кто и сам не заметил, как помыслы его оставили. И обнаруживаешь при этом, что весь груз сбывшегося и несбывшегося охотно стал твоим». Именно этой фразой Владимир Иванович выразил свой путь в большую литературу в одной из своих газетных публикаций. Путь сложный, тернистый, но в итоге плодотворный с точки зрения литературного творчества. Талант ведь всегда непредсказуем и своенравен. И зачастую нерукопожатный. Об этом со свойственной ему прямотой ещё четверть века назад говорил сам писатель в своей пространной статье «Исповедь «конфликтного человека»» («Неделя Волгодонская» от 03.11.1995 г.): « Я был бы рад избежать этой темы вообще: и без того жизнь и работа литератора сегодня сложна, во многих отношениях. Но что же делать, отказаться от своей профессии после тридцати лет работы в литературе и журналистике? Это означало бы отказаться от себя самого. И понимаешь, что вряд ли что-то изменится к лучшему даже и после такой вот исповеди… Но как знать, возможно, всё-таки изменится. Есть надежда робкая на людей творческих». Напомню, что в той статье Владимир Иванович повёл очень острый разговор о том, что «…там, где в дела творческие вмешиваются «властные структуры» или же их представители, или же во главе всего становится идеологическая (одна на всех) установка, там неизбежно начинается процесс распада, разлада…».

Вот таким он и остался в моей памяти: жёстким, бескомпромиссным, но очень справедливым, честным и порядочным человеком. Таким его сделала сама жизнь.

Владимир Иванович Мазницын родился в семье военного в городе Краснодаре. В… 1931 году, хотя в паспорте у него значился год 1934 – так он сам считал. Говорил: «Я – ровесник Горбачёва и Ельцина. Это я понял, когда меня направили в Ставропольское суворовское военное училище в конце 1943 года: в сравнении с десятилетними мальчишками я выглядел переростком. Дело в том, что в свидетельстве о рождении «носик» последней единички в дате рождения был слегка «вздёрнут» вверх – вот и пошла «гулять» по документам цифра 1934 с военной поры». Так и осталось до конца невыясненным, сколько же прожил писатель Мазницын на этом свете: почти 69 или почти 72 года?

Войну он встретил уже сталинградским мальчишкой. Отец защищал Сталинград, командуя батальоном в районе тракторного завода, а его семью успели переправить на левый берег Волги. Так уцелел будущий суворовец.

По окончании суворовского училища он был направлен на обучение в Ульяновское танковое военное училище. Но служить танкистом ему не довелось: спешно переобучив выпускников-танкистов лётному делу, их отправили исполнять интернациональный долг – воевать в Корею. Но первое своё «ранение» он получил уже на родной земле: военно-транспортный самолёт, на котором с корейской войны возвращались воины-интернационалисты, совершил очень жёсткую посадку в Благовещенске. И Владимир Иванович получил компрессионный перелом позвоночника. Далее – госпиталь в течение восьми месяцев и расставание с военной службой. Встал вопрос: чему посвятить дальнейшую жизнь? Выбор пал на Ставропольский государственный педагогический институт. Без особых усилий он поступил на историко-филологический факультет. И окончил бы его, но ему очень хотелось стать журналистом, а по окончании института надо было все силы отдавать учительству. И он ушёл с последнего курса со словами: «Писать меня научили, а профессию я найду и сам». И нашёл. Было это во времена «хрущёвской оттепели». Тогда Мазницын работал заведующим отделом ставропольской краевой молодёжной газеты «Молодой ленинец» (с 1958 по 1963 год). Однажды ему выпала удача встретиться с приехавшим на Кавминводские курорты известным писателем Константином Георгиевичем Паустовским. Между делом показал ему свои ранние рассказы. Тот одобрил литературные начинания молодого журналиста, но мягко попенял ему на некоторое однообразие образов и сюжетов в этих ранних рассказах. А в завершение разговора дал мудрый совет: «Броди по стране, иди в самую гущу народа – там они, эти образы и сюжеты». И Владимир Иванович принял совет выдающегося литератора – отправился странствовать по необъятным просторам страны на целых 12 лет. От Чукотки до Мурманска. Перепробовал себя в разных профессиях, но ближе к душе его лежала трудная, опасная, но чертовски романтичная работа матроса рыболовного траулера. Из Чукотки Владимир Иванович и отправил в Ставропольское книжное издательство свою первую повесть «Острова», в 1965 году вышедшей в свет. Из этих странствий он вернулся уже… в Ростов-на-Дону. И там прожил три года. А итогом странствий по дальним весям и морям стали новая серьёзная работа: в Ростовском книжном издательстве (в серии «Молодая проза Дона») в 1975 году вышла его книга «Взошла Венера». В неё вошли три повести: собственно «Взошла Венера», «Сопки идут на Север» и уже ранее изданная – «Острова». И эта его работа получила высокую оценку в среде литературных критиков. Жаль, что Мазницынскую «Венеру» невозможно найти в библиотеках ни Волгодонска, ни Ростова-на-Дону. Зато она есть в Российской государственной библиотеке (бывшей «Ленинке»). А владельцем оригинала книги является… Калифорнийский университет (США). Причём оцифрованного. Вот, убедитесь:

https://books.google.ru/books/about/Взошла_Венера_повести.html?hl=ru&id=PV8KAQAAIAAJ.

Стоит отметить, что Ростов-на-Дону для Владимира Ивановича – не совсем чужой город: там он первый раз… женился, но после рождения сына Ивана этот брак распался. Его первую жену звали Эммой. И всё равно Владимир Иванович в памяти бережно относился к тому, ростовскому, периоду своей жизни. Позже в романе-дилогии «Камни не тонут» он сделал свою бывшую жену героиней. И даже имя ей оставил подлинное.

В Волгодонск Мазницын приехал в 1978 году уже зрелым литератором. И опять «пошёл в гущу народа»: работал на стройках, на заводе крупнопанельного домостроения – главным технологом. В те годы он и получил своё второе увечье – травму шейных позвонков: будучи в командировке в городе Тольятти, он попал в серьёзную автомобильную аварию. Но и это не могло сломить такого несгибаемого человека – дитя войны, суворовца, военного. Он много работал, тогда он и начал писать главный труд своей жизни – роман «Камни не тонут». Закончив его первую часть, он отправил рукопись… в Париж, известному писателю русского зарубежья, основателю и главному редактору литературного, политического и религиозного журнала «Континент» Владимиру Емельяновичу Максимову. И получил сдержанную, но крайне позитивную рецензию на свой роман. Потом между ними завязалась переписка. В личном архиве Владимира Ивановича сохранилось письмо из Парижа, датированное 1992 годом, в котором Владимир Максимов сообщал, что уже не является редактором «Континента», так как теперь (с 1992 года – В.Ш.) он стал издаваться в Москве. И тем не менее Максимов предлагал Мазницыну присылать ему свои произведения и заверял, что всё, что ему понравится, будет предложено к публикации в обновлённом «Континенте», поскольку является членом его редколлегии и имеет определённое влияние на главного редактора Игоря Виноградова. Через три года Максимова не стало и перспективы публикаций глав романа «Камни не тонут» в «Континенте» канули в Лету. Но всё-таки с отдельными главами из первой части романа читателей познакомил журнал «Дон» в середине 80-х. Конечно же – с максимовским предисловием.

Впоследствии Владимир Иванович предпринимал довольно энергичные попытки полного издания своего романа-дилогии. Вот фрагмент из переписки В.И. Мазницына с председателем Ростовского регионального отделения СПР В.И. Фроловым (от 31. 10. 1998 г.):

«В Москве сейчас ведут работу по изданию моего романа «Камни не тонут», в Ростове, если верить В. Петрову (Виктор Сергеевич Петров, главный редактор журнала «Дон» – В.Ш.), однажды пойдёт в «Доне» повесть «Восшествие на подмостки», у себя дома работаю над романом «На исходных позициях» и т. д. То есть по всему мне бы надо отойти от нервотрёпок, которые сжигают время».

О каких нервотрёпках говорил Мазницын в письме человеку, звавшему его в Союз писателей России? Да о многих: и о трудностях издания произведений, и непонимании чиновников в необходимости выпуска народного журнала «Станица» (удалось выпустить только один номер в 1996 году, второй – так и «не пошёл» в люди, остался в виде машинописного макета). И, наконец, о бытовых трудностях писателя – Владимир Иванович вместе со своей второй женой Натальей Борисовной ютились в одной комнате двухкомнатной квартиры, вторая была вечно закрыта в виду постоянного где-то странствования соседа-подселенца. И особенно трудным Мазницын для себя считал выбор «пути в «знатные» писатели». Владимиру Иосифовичу (Фролову) он говорил: «О каком Союзе писателей вы говорите? С распадом Советского союза, где была только одна писательская организация, теперь в России их две: одна считает себя наследницей того, старого, Союза писателей СССР, а другая – новая, «демократическая» – Союз российских писателей. Так это всё попытки политиков и властей поделить писателей между собой. А я хочу быть вне политики. Потому и принял предложение стать членом московской организации Российского союза литераторов (так в то время назывался РСПЛ – В.Ш.). У них в уставе подчёркнуто, что данная организация – вне политики. И мне предложили создать отделение РСЛ в Ростовской области».

И Мазницын создал Ростовское региональное отделение РСЛ в 1996 году. И был его первым председателем. За год до своей кончины ввиду затянувшейся тяжёлой болезни бразды правления отделением Владимир Иванович передал Александру Леонтьевичу Неумывакину. В 2002 году А.Н. Неумывакин провёл реорганизацию отделения, превратив его в Ростовскую областную организацию Российского союза профессиональных литераторов, таким образом придав ей статус единственного законного представителя РСПЛ в нашей области.

Его сильно подкосила смерть жены Натальи Борисовны в 1999 году. К тому же на её похоронах он сильно простудился и «схватил» крупозную пневмонию. И болезнь оказалась настолько тяжёлой, что ему уже и не хотелось дальше жить. Пуще тяжёлой болезни он боялся одиночества. Не потому ли так часто звучит тема одиночества в его произведениях? Но вкус к жизни ему вернула… санитарка той больницы, в которой он уже и не хотел сопротивляться своему недугу. И стала ему женой – Мазницыной Еленой Михайловной. Той, которая сейчас бережно хранит писательский архив своего мужа.

Вот финальная часть его рассказа «В палате»:

«Ночная сестричка аккуратно высвободила из-под мышки градусник и озабоченно сказала:

– У вас поднялась температура. Тридцать восемь и пять.

– Это хорошо, что поднялась, – возразил сестричке Борис, – значит, сопротивляется натура. И сестричка вдруг близко к нему присела. Бедром коснулась щеки.

– Может, укольчик? – спросила неуверенно. И тронула руку своей ладошкой.

– Может, – согласился Борис. – Но лучше не надо. Попробую сам.

Она легко поднялась и легко выключила в палате свет. Но бедро-то всё равно щеки коснулось – и это уже из того бытия, которым человек никогда сыт не бывает, даже если и надорвался, тягаясь с самим собой. Вот ведь какая штука, сам себе удивлялся Борис. Ну, дела!»

А это – редкое стихотворение Владимира Мазницына (писал-то он, в основном, прозу). И, по заверениям Елены Михайловны, никогда не публиковавшееся…

Опять один

Опять один. Патроны всё, патроны…

И гильзы стреляны, и кровь на бороде,

Но цел окоп, его уже не тронут.

Я сам отбился – и не поседел,

Вот только нет патронов, не осталось,

А там, в шатрах, заклятые враги

Копят ко мне сочувственную жалость.

Где женщина? Подняться помоги!

Уже приспело время – в штыковую.

Есть ноги, руки, сердце тоже есть –

Ты помоги, я полюблю такую!

Живой останусь – забирай! Я – весь.

Конечно, стал теперь солдат не в моде,

И не годится для житья окоп.

Какой-то хлюпик женщину уводит,

Ну что ж, пускай – ещё получит в лоб!

А мне подняться, разогнуться надо

И сжать в комок неровный сердца стук.

В шатрах решили: не жалеть снарядов,

А я один – я брат себе и друг.

И всё. И жизнь уже отмерена шагами.

И каждый шаг – как тот протяжный стон,

Но весело идти: в моём же ведь нагане

Уж точно есть ещё один патрон…

Я полюблю дыхание и губы,

Я всё же не чужой, я всё ж родной.

Солдат бывает беспощадно грубым,

Солдат не мёртвый, он пока живой.

И если ты прижмёшься к обелиску,

Услышишь в нём спокойный сердца стук.

Поймёшь, что был я одиноко близким,

Хватало мне для боя ног и рук.

И мой патрон последний не потратил

Я на себя. Зачем? Не надо слёз!

Да, жил. Ходил такой вот милый дядя.

Ушёл. Но я же сердце не унёс!

Я вам оставил всё, что полагалось

По аттестату. Я – не крохобор.

Копят враги сочувственную жалость,

А мне плевать: у смерти есть простор.

Ты, милая, об этом не узнаешь.

Но тронешь вдруг ногой своей гранит –

Возникнет в небе облачная зависть.

А знаешь? Ранен я, но всё же не убит.

Перевяжи ты, женщина, я ранен.

Пора оставить земляной окоп.

Я посчитаюсь жалостью с врагами:

Мне весело идти. И солнце – в лоб.