Каждый ищет огонёк во мгле…
Каждый ищет огонёк во мгле…
* * *
Шепчи меня.
Шепчи. Шепчи. Шепчи.
Так говорит река, и мне приятно
шептать её. Тянуть её лучи
и, преломляя, возвращать обратно.
Я человек воды, и мне легко
уплыть-приплыть, стекаться-растекаться,
цедить из глаз на берег молоко,
у пирса в шутку с лодками толкаться.
Когда проснусь я рыбой золотой,
не буду знать ни радости, ни грусти.
Я стану сам стремительной водой,
движением от ручейка до устья.
Я буду путать лески рыбаков,
играть в пинг-понг цветными поплавками,
тревожить плавниками сон богов,
сверкать на солнце жёлтыми боками.
Я научусь невидимо всплывать
в любой реке от севера до юга.
Как за меня обрадуется мать,
реликтовая мудрая белуга.
Не страшно опуститься и на дно,
не страшно быть зажатым берегами.
Все рыбы в мире сходятся в одном:
куда приплыть мы выбираем сами.
И страх один у рыб: посмертно стать
куском в ухе́, на противне котлетой.
И есть одна у рыбы благодать, –
осесть в реке, что называют Лета,
без памяти, без боли, без следа.
…В ладонях долго не удержишь реку.
Течёт вода.
И это навсегда
дарует жизнь речному человеку.
* * *
Нас с тобой зимой согреет дом,
мы его вдвоём согрели сами.
Я смотрю, пришиблен февралём,
в сумерки, как в щель между мирами.
За окном неслышно ходит снег.
На окне мерцает керосинка.
Будто за окном двадцатый век,
пепел Нагасаки с Хиросимой.
Каждый ищет огонёк во мгле.
Зажигать огни – святое дело.
Вновь метёт, метёт по всей земле,
как сто лет назад, во все пределы.
Свет несущая, приди к одру
да избави мя от жизни пресной.
Этой ночью навсегда умру.
Поутру, как водится, воскресну.
Буду снова раздувать в душе
смолкнувшее пламя по старинке.
Главное, что в нашем шалаше
на окне мерцает керосинка.
* * *
А. Г.
Широко молоком растеклась Идель
по овсяным лугам и левадам,
наводнила терпеньем сердца людей,
посулила покой и отраду.
Утонувшего в дрёме, меня река
вдохновенным простором манила.
Я услышал, как в ней говорят века,
как волнуется прадедов сила.
Я услышал, как память воды влечёт,
ведовство погруженьем проверив,
как в тебе мировая река течёт
половодьями тюркских поверий.
Вот мои рукава, вот твои рукава.
Если хочешь, мы в шутку поспорим:
чьи длиннее.
Зачем? В этом ты права:
реки равными встретятся в море.
Я и ты.
Идель, аки Ак-Идель, –
сопричастие рек в новом русле.
При стремлении к целому, наш удел, –
протекать от истока до устья.
* * *
От орехового спаса
хлебом проводил Отец
куполами Арзамаса
в Бор, Ветлугу, Городец.
Мчит стрелой «Борис Корнилов»
в сонме волжских голосов.
Заманила, заманила
синь семёновских лесов,
где хранит о предках тайну
заповедный Светлояр,
граде Китеже… Где станет
тихой бухтой Красный Яр.
И привидится: беляна
об Ветлугу точит борт.
Ткёт царевна Несмеяна
в небе хохломской узор.
Позабытыми слогами
домовинный сон прорву,
прошагаю вверх ногами
по небесному ковру.