Кони привередливые

Кони привередливые

Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому краю

Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю…

Что-то воздуху мне мало – ветер пью, туман глотаю…

Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!..

 

Владимир Высоцкий

 

Летним субботним днём к Николаю Доронину заглянул в гости сын с невесткой. Прибыл из города. Николай истопил баню. Парились с Егором на славу. До изнеможения хлыстали раскалённое тело берёзовым веником и лили воду тазами не жалея. Баню Доронин уважал. Жила в его душе особая любовь к трём вещам: рыбалке, задушевным песням у костра и бане.

Отдыхать надобно уметь душой. И счастлив тот, кто душу свою как рубаху распахнуть готов да по ветру пустить окаянную в час веселья, – рассуждал иной раз Николай. – И пропащие те, кто у забора лежит да пьяным рылом издаёт свинячий храп.

После за кухонным столом распивали с вареньем чай, любуясь в окно вечерними сумерками. Оказывается, не с пустыми руками навестил сын отца. Привёз подарок. Телефон сотовый. Сенсорный. Пусть и не новый (свой старый отдал), но в хорошем состоянии.

Ишь ты, – расплылся в улыбке Николай, тронутый подарком. – Да рази сумею я им управлять, а?

Ничего здесь сложного нет, – вмешалась невестка. – Сейчас вам покажем всё, объясним, и сами убедитесь, как просто всё на самом деле.

И показали. Разъяснили до мелочей. Николай дивился и чесал затылок. Во всё вник быстро. Особо порадовало, когда сын по ватсапу прислал ему на телефон фотографию внучки.

Алле-оп!.. Примите, пожалуйста, и распишитесь. Фото на память.

На рыбалку пойдёте, не забудьте уловом похвастаться. Грибы осенью пойдут, обязательно запечатлите. Ну, а мы… на море скоро едем. Тоже фотоснимками поделимся, – сказала невестка. – Удобно, правда?

Ишь, – дёрнул Николай подбородком. – До чего техника дошла.

Да-а, – улыбнулся Егор. – Наука не стоит на месте. Грядут большие перемены. Лет пятнадцать, двадцать ещё, и… по воздуху друг к дружке добираться будем. Летать сможем.

Как летать? – вскинул брови Доронин. – На машинах?

Ну, типа того.

Ишь… делается что.

Егор с супругой улыбнулись.

Утром Николай помог сыну погрузить в машину мешки с картофелем. Быстро попрощались, и гости укатили обратно в город. И захотелось Доронину, словно ребёнку, похвастаться телефоном. Радость и гордость от подарка сына не давала покоя. А что? Пусть все знают, чем порадовал Егор. Не каждый в деревне мог похвастаться эдаким аппаратом. Молодёжь, конечно, вся с такими. На то она и юность, чтоб идти в ногу со временем. А вот у сверстников да тех, кто постарше, телефон в кармане имелся через одного. И то простенькие. Такого, каким сейчас обладал Николай, не было ни у кого. Можно, пожалуй, и хвастануть разок. Большого греха в этом, поди, не будет.

Накинув пиджак на плечи, причесавшись у зеркала, Николай направился по гостям. В воскресный день редко кого застанешь без работы. У всех хозяйство. Во дворе дел невпроворот. А тут ещё сосед пристал не пойми с чем. Мужики закуривали, внимательно разглядывали телефон и кротко кивали широкими лбами.

«Ну да, – говорили. – Ничего. Молодец. Толковая вещь».

На этом беседа заканчивалась. Мужики топтали окурок и брались за дело.

«Ни черта вы не понимаете, гуси, – серчал Николай, шагая по улице. – Это же… Это… Цивилизация».

На дороге показались Фома и Митяй. Парочка всюду ходила не разлей вода и весь божий день искала, где бы им смочить горло. Побольше и бесплатно. Был у них третий дружок – Дениска, да замёрз прошлой зимой. Не дошёл до родительской избы шагов двадцати. Присел спьяну на сугроб и окочурился. Теперь Фома с Митяем расхаживали по селу вдвоём, предлагая каждому встречному трудовую силу. Где что надобно вскопать, сломать, разобрать или перенести. На большее они не годились.

От они. Два брата-акробата, – остановил их Николай. – Как всегда. Мы с Тамарой ходим парой… Позавидуешь даже.

Послушай умную речь, – обронил Фома.

Может, приколотить надо что или подсобить где? Ты скажи. Мы поможем, – предложил Митяй.

Премного благодарен, – Доронин ладонью потёр грудь. – Душа праздника требует. Самогон имеется, а выпить не с кем. Прям беда.

Николай Петрович! Дорогой вы наш, – залепетал от радости Митяй и зачем-то снял кепку. – Понимаем вас как никто другой. Праздника нынче душа желает. Праздника!.. Это вы верно подметили.

Поможете решить проблему?.. Пройдём ко мне?

Нужно будет – на руках донесём, – обрадовался Фома. – Хорошего человека всегда видно. Даже издали.

Николай достал из серванта литровую бутыль самогона и вышел на крыльцо, где дожидались «друзья по празднику». Впускать в избу гостей не хотелось. Потому расположились на крыльце. Доронин поставил на скамью тарелку с зеленью.

Банкуйте, – важно произнёс он.

Николай не был любителем подобных гулянок, выпивал редко. В хорошей компании, на праздник какой или по приезде гостей пригубить мог. Не более.

Фома разлил самогон. Быстро со всеми чокнулся. Выпил не поморщившись. Надкусил огурец. Митяй к еде не притронулся. После первой, мол, не закусывает.

«Н-да… те ещё галыги», – подумал Доронин и вынул из кармана пиджака телефон.

Видали!.. Сын подарил.

Ну-ка, ну-ка…

Руками не трогать. Глядите так.

От это я понимаю! – поднял большой палец Фома. – Вещь.

Поди, денег больших стоит, – подметил Митяй.

Ясен пень, – обронил Фома. – Не одну зарплату отдашь… Может, повторим? Так сказать, обмоем подарок.

Не возражаю, – улыбнулся Доронин. Ему было приятно.

Пока разливали, Николай с телефона зашёл в Яндекс. Выпили. Закусили луком, огурцом.

Что же мы, товарищи, без музыки сидим, а?.. Нехорошо. Нехорошо. Душа праздника просит, а не унынья. Эт, конечно, не песни у костра, но всё же. Глядите, как могу.

Доронин, как учила его невестка, в голосовой поиск чётко сказал: «Высоцкий. Песни». Погодя в телефоне раздался голос Владимира Семёновича:

 

Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому краю

Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю…

 

В эту драгоценную минуту душа Николая трепыхалась в груди словно маленькая пташка. И если был бы он сейчас один, то обязательно подпел и, возможно, даже пустил бы слезу. Доронин уважал Высоцкого. Любил его песни. Голос певца хватал за самое сердце и ни отпускал до последнего куплета.

Николай прикрыл глаза. Слушал песню. Изредка покачивал головой.

Послышался голос Митяя:

Чего это они привередливые? Это, извините, вам не козёл.

А козёл здесь при чём? Козлы упрямые да вонючие. Это все знают, – возразил Фома. – Вот, скажем, свинья…

Ха! Вы слыхали? Николай!.. Я не могу. Козлы у него упрямые. Это же. Ха-ха. Упрямые бараны бывают да ослы… Свинью привередливую где видел? Жрёт всё что ни попадя.

Николай недовольно шевельнул скулами. Песня была испорчена. По-прежнему играла в телефоне, но никто её уже не слушал. Разговор во время музыки неприятно колотил копытами в душу.

Послушаем другую. Тоже… Мою любимую, – уточнил хозяин крыльца.

Возражений не имеем, – кивнул Фома. – Может… ещё по чуть-чуть?

После повторим, – Николай надеялся, хоть так будет тихо.

В телефоне зазвучал всё тот же голос:

 

Протопи ты мне баньку по-белому –

Я от белого свету отвык.

Угорю я, и мне, угорелому,

Пар горячий развяжет язык…

 

И вновь душе Николая не дали распахнуть крылья. Ничего особенного для этого не требовалось. Всего лишь тишины. Но, видимо, и это не под силу некоторым.

На припеве Митяй не выдержал:

Правильно поёт. Баня по-белому, это… вещь! По-чёрному теперь, поди, Гаврила только и топит. Лень баню перебрать. От и мается дядя. Жену с ребятишками мучает.

Понимал бы чего, – возразил Фома, который был годами старше.

Тут и понимать нечего.

Гаврилу давно знаю. Эт сейчас руки не подаст. А были времена – вместе парились.

Поздравляю, – усмехнулся Митяй.

По-чёрному топить нынче не каждый смогёт. Тяжелее. Потому и обленились. Гаврила… Гаврила банник от бога. Со всей строжайшей ответственностью берётся за это дело. Любо поглядеть. Бывало, предложишь помощь, насупится. Сиди, мол, не встревай. У бани, говорит, один хозяин быть должен. О как… А ты говоришь… Не гляди, что хиленькая она у него и невзрачная. Так протопит – все грехи разом смоешь. Не зря ить говорят – дочиста отмоет лишь чёрная баня… Давай, Коля, ещё по одной пропустим… Ох, песня за душу берёт. Ей-богу.

Митяй, не дожидаясь ответа хозяина крыльца, взял бутылку, принялся разливать.

Ну вот. Мило дело, – улыбнулся Фома.

В динамике телефона по-прежнему надрывался хриплый голос. Николай стиснул зубы. Выпить на сей раз не изъявил желания.

Что такое? – Фома подал Доронину налитую стопку. – Некрасиво. Некрасиво. Обидно даже. Гулять так гулять. Всем вместе.

Хочешь акробатический этюд увидеть? Гляди суда! – и Митяй, поставив стопку на локоть, умудрился извернуться и опустошить бедняжку до дна. – О-па!.. Как гусар молодой.

Чтоб дети грома не боялись, – вымолвил Фома тост и быстро выпил.

Доронин поставил нетронутой стопку. На это никто не обратил внимания. Митяй по-барски растянулся на лавке крыльца. Светило солнце. Было тепло. Погода радовала. В такое утро пожелаешь взгрустнуть – не получится. Но… Праздника не было. Что-то шло не так.

Давай нашу споём, – обратился Фома к Митяю. – Уничтожим в этом маленьком уголке грусть.

И друзья в один голос запели:

 

Как много разговоров о вине,

Все говорят, что алкоголь всем вреден.

Но только наплевать на это мне,

Не пьёт его лишь тот, кто духом беден…

 

Николай с прищуром глядел на весёлые горластые лица собеседников. Всё у них шло хорошо. Даже замечательно. Умудрились утолить этим утром нужду. Нашёлся-таки дурачок один, угостил вином. Теперь у людей праздник. Как мало, оказывается, надо для этого некоторым. Двести грамм за воротник, и… гуляй, рванина. А может быть, это он, Николай, не умеет отдыхать? Чем, скажите на милость, недоволен? Чего хмурить лоб и супить брови?.. Мужики, спев песню, взялись за вино. На предложение выпить Доронин промолчал, отвёл взгляд. Уговаривать не стали. Выпили вдвоём.

Настроение, оно, конечно, брат, такая штука, – обратился Фома к Николаю, пытаясь хоть как-то взбодрить. – Счас в пляс идти готов, а через минуту волком завоешь. Вот и разбери, в чём дело.

Непредсказуем характер человека, – согласился Митяй. – Помнишь, как у Филипыча день рожденья отмечали? Боярышника испили… думал, после от изжоги помру.

Эт когда я в крапиве уснул?

Ну, – расплылся в улыбке Митяй, припомнив такую картину. – Всё шло как по маслу, пока именинник не загрустил. С чего бы вдруг?.. Поначалу подумали – опьянел. Ан нет. Уставился в одну точку, как ослик Иа, и, того гляди, слезу пустит. Чего, спрашиваем его, стряслось? А он – вот ещё один прожитый год на плечи лёг. Старею.

Да-да. Было такое, – кивнул Фома.

С того ни с сего тоску на себя навёл. Стареет, видите ли… Денис быстро в себя вернул. Успокоил одной фразой. Он в этом деле, царствие ему небесное, мастак был. Как счас помню, говорит: «Эх ты, головушка соломенная. Ничегошеньки ты не понимаешь. Жизнь, говорит, даётся всем, а старость – избранным. Многим в этом было отказано. Не жалей никогда о прожитых днях».

Да-а… – промолвил Фома. – Знал, как сказать… И сам ушёл молодым. Эх, Дениска, Дениска… Помянем друга.

Не чокаясь, – Митяй принялся разливать.

Николай взял стопку. Молча выпил со всеми. И вновь завязался разговор, который был Доронину чужд. Вспоминались пьяные посиделки, пошлые анекдоты… шли нелепые рассуждения о жизни. Телефон Николая молча лежал в грудном кармане, и никому до него не было дела. Подарили, мол, и подарили. Что ж теперь. Не помереть же с радости. Подумаешь. Доронин, хотел было перебить весельчаков, поделиться мыслью о том, что через несколько лет человек сможет летать по воздуху. Как птица. Вот где, действительно, восьмое чудо света. Открытие века!.. Но промолчал. Не поймут. Чего доброго, поднимут на смех и будут правы. Не придерёшься.

Сам виноват, – тихо произнёс хозяин дома, когда в очередной раз гости распили самогон. Ему не предложили. Не желаешь, мол, и не надо. Больше достанется. – Не в те дебри нос сунул… На своём же крыльце чужаком сижу.

Что говоришь? – не расслышал Фома.

Налей ему, чего ты, – сказал Митяй другу.

Всё. Хватит. Пора закругляться, – обронил Николай.

Как обухом ударил. В воздухе мгновенно затаилась тишина, которой так не хватало. Пьянчуги, раскрыв рты, с непониманием и тревогой глядели на Николая. Даже злоба виднелась в глазах.

Самогон можете забрать. Ступайте.

Митяй с Фомой переглянулись, схватили бутыль и быстро покинули крыльцо. Краем уха Николай услышал удаляющейся разговор:

Чего это с ним?

Да разве его, чудика, поймёшь. От и Гаврила тоже. Хмурился, хмурился, а теперь и руки не подаст. Строят из себя интеллигентов. Тьфу!

Доронин достал телефон. Набрал Высоцкого. Из динамика с надрывам в голосе запели:

 

Но что-то кони мне попались привередливые…

 

Николай обхватив голову ладонями, прикрыл глаза и тихо запел.