Крахогорск

Крахогорск

Вспышка… Кадр 1

 

Я мчусь по степи, оглашая округу мотоциклетным рокотом. Ветер дыбит волосы, треплет куртку, затрудняет дыхание. Пригибаюсь к бензобаку, пытаясь уменьшить сопротивление воздуха. Стрелка спидометра моего рыжего «Юпитера» стремительно перемещается вправо. Деление, ещё одно, два, три – всё, есть «сотня»! Я удовлетворённо бросаю ручку газа. Я – тринадцатилетний пацан, и это мой первый мотоцикл!

Рассматриваю пену облачков на бледном небе. Перевожу взгляд на землю. До самого горизонта – однообразная жёлтая равнина: километры иссушенных трав, невысокие сопки и кое-где красноватые каменные лысины. Степь выглядит скупой и равнодушной. Но это притворство. Маска для чужаков и новосёлов.

На сбавленных оборотах мотора я начинаю улавливать дружелюбный степной говор. Легонько посвистывает ветер, жёсткими волосьями шуршит ковыль, трещат кузнечики и стрекозы, оводы гудят внезапными наскоками. «Витю видел? Витю видел?»  – беспокоится звонкая чечевица.

Поднимается ветер. Одной рукой я заслоняюсь от песка и пыли, а другой – газую до предела, обгоняя тысячи клубков перекати-поля. С сильным секущим шумом они проносятся мимо, оставляя за собой голую поверхность. Но в ту же секунду, словно невидимыми мазками великанской кисти, степь окрашивается в зелёные тона. Проклёвывается, растёт и сразу зацветает сон-трава, распускаются тюльпаны: алые, жёлтые, белые. К ним присоединяются фиолетово-синие ирисы. Всё успокаивается и млеет. Порхают бабочки, трудятся пчёлы.

Я всё качу и качу на «Юпитере», жадно вглядываясь в обновившийся пейзаж. Как хорошо гнать на мотоцикле, а не слушать, как вожатая бубнит «Пионерскую правду» на продлёнке!

Среди травы замечаю пару серовато-бурых столбиков. Это ушлые сурки с безучастным видом неподвижно стоят на задних лапках, а сами готовы в любой момент с пронзительным свистом броситься наутёк. Проезжаю небольшое озеро, лежащее вдалеке, и поражённо ахаю: водная гладь усеяна, словно экзотическими бутонами, розовыми фламинго. Тонконогие птицы грациозно расхаживают по мелководью, синхронно опуская и поднимая вопросительные знаки своих шей.

Любование прерывается внезапно: из придорожной травы мне наперерез выскакивает лопоухий заяц. Его ошалелый прыжок я вижу, словно в замедленном фильме, улавливая детали: выпученные жёлтые глазки, русые лапы, светлый хвостик. Пролетая мимо, он поворачивает ко мне свою заострённую мордочку и вдруг голосом моего отца, растягивая слоги, наставительно произносит: «Избегай одиночества в дороге. Особенно в степи».

В следующее мгновение мотоцикл облепляют двенадцать мальчишек с нашего двора: четверо теснятся на сидении, шестеро – в появившейся «люльке», между ними умещаются ещё двое. Мой новенький «Юпитер» проседает под тяжестью и натужно гудит. Мы тащимся, как черепахи, но всё-таки едем.

Ну, чё, Одуванчик – прроспоррил, Фома неверрующий?! – победно орёт у меня за спиной мой брат Федька, пронимая спорщика своим картавым «р».

Свет меркнет. Тучи. Молния. Гром. Сильный ветер срывает с  ненадёжных мест и уносит моих приятелей неведомо куда. Спиной я чувствую, как напряг свои худые мускулы мой жилистый Федька, вцепившийся в поручень. Оглянувшись, я вижу, что помимо нас остаются ещё Димон и Амир. Начинается непроглядный ливень. Дорога размякает с каждой минутой. Колёса наматывают грунт и идут юзом. Нас то и дело заносит. Я глушу мотор посреди степи и озираюсь по сторонам.

Глядите, вон барак какой-то! – кричу я и, навалившись на руль, пробую сдвинуть «Юпитер» с места. Он поддаётся, тогда подключаются пацаны, и целую вечность мы вчетвером толкаем его по глине и воде. Наконец, промокшие до нитки, по уши в грязи и практически без сил мы вваливаемся в стан комбайнёров. Тамошние мужики, подтрунивая над нами, затапливают древнюю буржуйку, и мы благоговейно обступаем её. Глядя на огонь, я чувствую, что нестерпимо хочу домой…

 

* * *

 

Ага1, где дорога на Красногорск? – спросил, опустив автомобильное окно, водитель бордового внедорожника у добродушного казаха.

Подожди пять минут, – ответил тот, наполняя канистру бензином из ржавой колонки, одиноко торчащей на развилке, – я провожу: мне по пути.

Рахмет2, мы сами. Я вспомнил – нам сюда, – сказал приезжий и сверился с навигатором в мобильном телефоне.

Внедорожник свернул на старую разбитую дорогу с остатками былого асфальта и медленно покатил, лавируя между ухабами. По обеим сторонам пути расстилалась холмистая, блёклая степь, однообразие которой разбавляли лишь редкие участки красноватых камней да степной орёл, лениво кружащий в прозрачном небе.

Степь так скучна, – вздохнула, глядя в окно, белокурая молодая женщина на переднем сидении.

Она притворяется, – задумчиво пробормотал мужчина, управляющий автомобилем.

Что ты сказал, Сеня? – не расслышала блондинка.

На самом деле там есть на что посмотреть. Я бы тебе показал, но мы здесь для более великой цели. Не так ли, дорогая? – в голосе Сени звучала ирония.

Да, Тонечка, – присоединилась к разговору спутница с зад­него сидения, – расскажи нам с Тимой поподробнее, куда и зачем мы едем.

С удовольствием,  – блондинка полуобернулась назад и торжественно заговорила.  – Анюта и Тима, через десяток минут мы увидим посёлок, в котором вырос Сеня. Это шахтёрский городок удивительной судьбы. Там добывали урановую руду, и он процветал. Но в девяностые стал не нужен. Почти семь тысяч человек бросили свои дома и разъехались кто куда. А те немногие семьи, что остались, одолела новая напасть – сонная болезнь. Периодически люди массово засыпают на неделю и больше.

Я что-то об этом по телевизору слышал, – кивнул Тима.

А мы там не заснём? – оторопела Анюта.

Причины болезни долго выясняли, – продолжила Тоня. – Пока остановились на том, что виной всему – снижение кислорода в воздухе за счёт роста угарного газа в заброшенных шахтах…

Но моя милая жёнушка мечтает найти какой-то иной, метафорический смысл этой повальной спячки, – перебил Сеня. – И написать об этом чудесную прозу. Вот и потащила сюда меня и вас. Крюк от Астаны – четыреста километров. Ближний свет.

И что в этом плохого, Арсений? – укоризненно посмотрела Тоня. – Не могу понять, почему ты родной Красногорск увидеть не хочешь?

Вот, кстати, и он, – прервал её Сеня и свернул с ухабистой дороги на старый, но довольно сносный асфальт.

Он притормозил возле облупившейся бетонной стелы. На асимметричной белой плите помимо названия размещались символы посёлка в красном цвете – отбойный молоток и каска. Примерно в километре оттуда виднелось небольшое село и сразу за ним через наводнённую балку3 – утопающий в зелени многоэтажный населённый пункт в светлых тонах и правильной геометрической формы.

 

 

Вспышка… Кадр 2

 

Полсотни человек прохаживаются по окружной дороге посёлка, в аккурат мимо нашего дома, и выжидательно смотрят на юг. В сиреневых сумерках затухает долгий летний день, загораются робкие звёзды. И вдруг на горизонте, там, куда устремлены все взоры, взмывает огненная вспышка и, постепенно ускоряясь, устремляется вверх. Собравшиеся аплодируют, свистят, кричат «ура»: ракета с космодрома Байконур стартует успешно. Прочертив атмосферу, она уменьшается в размерах, тает, превращается в  маленькую оранжевую точку. Перед тем как совсем раствориться в загадочных красках Вселенной, яркая песчинка снова вспыхивает, и небо окрашивается в золото…

Вдруг – безмятежный летний день.

Я делаю ладони козырьком, вглядываясь в небо. Моё внимание привлекает помутневший участок горизонта далеко в степи. Через пару минут необъяснимая муть оформляется в желтовато-серое облако, ползущее по земле в сопровождении тьмы и ветра.

Казахстанский дождь! – кричу я про пыльную бурю разом­левшим на солнце людям, срываюсь с места и бегу к дому. – Бантик, ко мне!

Моя миниатюрная понятливая дворняга бросается за мной, ловко огибая разбегающихся в панике красногорцев. Мы влетаем с ней на первый этаж нашего чистенького подъезда. Я лихорадочно отгибаю коврик перед порогом квартиры, хватаю ключ и, немного замешкавшись, открываю дверь. Пинком скидываю с  ног сандалии, подбегаю к окнам и наглухо захлопываю форточки. Когда последняя задвижка защёлкивается, в стёкла с воем и свистом врезаются частицы песка и пыли. За окном воцаряется непроглядная пелена и мрак.

Я оборачиваюсь и, облокотившись на подоконник, рассеянно осматриваю нашу с Федькой комнату. Нехитрая пацанская берлога со всем необходимым для счастливого советского детства. Белёный потолок, трёхрожковая чешская люстра с хрустальными висюльками. Обои в мелкий цветочек, ковры с ромбами, две кровати, шифоньер, стулья, гантели… Наша гордость – переносной магнитофон «Электроника». Письменный стол, покрытый стеклом, под которым лежит карта мира, изученная нами вдоль и поперёк. Натыкаюсь взглядом на мой массивный чёрный аккордеон «Weltmeister», морщусь и перевожу глаза на полку с книгами. Верн, Киплинг, Дюма, Степанов… Альбомы с марками. Фотоувеличитель, проявительный бачок, аппарат «Смена 8М»… Ну конечно! Быстро расчехляю камеру, выставляю выдержку, настраиваю диафрагму, направляю на заоконную феерию – в объективе видимость нулевая. Не рискуя испортить кадр, разворачиваюсь, креплю вспышку и командую: «Бантик, служить!» Наша питомица послушно соскакивает со своей подстилки в коридоре, встаёт на задние лапы и радостно семенит по направлению ко мне. Чёрненькая, с белым «галстуком» на груди и «гольфами» на лапках, она отлично подойдёт для кадра, решаю я, перевожу объектив на собаку и нажимаю кнопку спуска.

Вспышка просвечивает меня насквозь и ослепляет…

Пока я борюсь с неприятными ощущениями и тру глаза, раздаётся резкий звонок в дверь, напоминающий звук будильника. На ощупь выбираюсь из комнаты, следую к выходу из квартиры, по пути получаю вешалкой по лицу. Больно. Открыв дверь, я изум­лённо вижу на пороге себя: долговязого и жутко довольного. У меня в руках большой поднос, накрытый бумажными салфетками. Впускаю себя в квартиру, но вошедший я никакого раздвоения не замечает. Тогда я дотрагиваюсь до второго себя и становлюсь им одним. Старательно ставлю поднос на кухонный стол, и мы с Федькой аккуратно снимаем салфетки.

Фёдор, откуда ты здесь взялся? – машинально спрашиваю я, но ответа не жду и не слышу, поскольку из-под салфеток появляются лоснящиеся бутерброды с чёрной икрой. Минуту мы молча обозреваем невиданные доселе деликатесы, после чего брат тихонько спрашивает:

Где взял?

В школе идут выборы в Верховный Совет. Мама сказала скупить все чёрные…

Федька не выдерживает и хватает с подноса кружок батона с  маслом и икрой, нюхает, прицеливается и осторожно откусывает. Я следую его примеру, и мы вместе благоговейно жуём самую вкусную еду в нашей жизни.

Снова раздаётся звонок в дверь. Мы поспешно заметаем следы, тасуя бутерброды на подносе и укладывая сверху салфетки.

В глазок я вижу мальчишку из соседнего двора. Открываю.

Чего тебе?

Сень, продай фотку с Рембо.

Кивком я приглашаю его войти и, оглядев лестничную площадку, закрываю дверь. Приношу отпечатанные с негатива чёрно-белые снимки Сталлоне, Шварценеггера и Ван Дамма. Нежданный клиент тщательно выбирает самый удачный, и, взяв с  него рубль за штуку, я выпроваживаю его восвояси.

Фёдор, поможешь мне размножить Ар… – вернувшись, говорю я и забываю, что хочу сказать. Напрягаюсь, с усилием начинаю вспоминать окончание фразы, но не могу. Моим вниманием завладевает непостижимая внутренняя аномалия. Сознание отделяется, я словно парю над событиями и вижу себя и других со стороны.

У нас в зале работает телевизор, по которому в прямом эфире транслируют закрытие Олимпиады-80. Моя тонкая, как балерина, мама взволнованно гладит бельё, почти не отрываясь от голубого экрана. Я трёх лет отроду, но тоже чувствую драматизм момента. «Возвращайся в свой сказочный лес», – поют советские артисты, и по щекам мамы бегут крупные слёзы. Я тоже готов разреветься, но у входа в квартиру раздаётся шум, и, пока открывается дверь, я молодею, несколько уменьшаясь в росте и весе. Наконец в зал входит отец с худеньким мальчиком на руках. Я узнаю в нём Федю, хотя и понимаю, что вижу его впервые. Малыш спокойно и приветливо глядит на меня и даже решается протянуть ко мне ручонку. Он мне определённо нравится, но подходит мама и усаживает его на мой горшок. Возмущение поднимается во мне, я готов поколотить новоиспечённого визави, но в следующий момент оказывается, что братишка уже дошколёнок, уверенно сидит на табуретке и широко лыбится беседующей с ним симпатичной тёте своей фирменной улыбкой, прикрывая глаза. Да я и сам балдею на всю катушку в окружении говорливых гостей, собравшихся за нашим столом проводить отца, который уезжает работать на Север. Так говорят нам с Федькой все вокруг…

Но я случайно заглядываю на кухню и, словно сцену из теат­ра, вижу, как отец умоляюще становится на колени перед разбирающей посуду мамой. Она порывисто отворачивается и отходит от него с громким шёпотом: «Не прощу! Видеть тебя не могу!» Затем резко садится на стул и роняет лицо на ладони. Её плечи беззвучно вздрагивают. В этот момент у меня сжимается сердце от боли, и я даю себе слово, что ни одна женщина не будет рыдать по моей вине. «Нина, не надо», – упавшим голосом бормочет отец, пытаясь обнять маму, но она брезгливо отталкивает его руки… Я знаю, что родители разведутся, отец уедет из посёлка, а у нас будет молодой и добродушный отчим. И через несколько лет у меня появится третий брат Владька… Стоп. А откуда я это знаю?..

 

* * *

 

От стелы Арсений повёл автомобиль, опустив все окна. Хотя дорога позволяла двигаться быстрее, он ехал медленно и посматривал по сторонам с непроницаемым выражением лица, ничего не комментируя. Остальные тоже тактично молчали.

Через минуту за наводнённой балкой начался Красногорск. Первой из буйно разросшихся тополей выплыла обшарпанная пожарная башня с ржавым металлическим набалдашником. При всей своей ветхости она имела крепкие стены и вполне себе надёжный вид. Уцелели и пожарные казармы у её основания, подпорченные лишь трещинами на штукатурке.

Но следом из зелени вынырнул скелет совершенно неузнаваемого здания: среди куч битого кирпича и прочих обломков торчали высоко вверх белые кости бетонных столбов и перегородок. Останки производили горькое впечатление. В теперешнем состоянии определить их былое предназначение человек неместный вряд ли бы мог. И только Арсений знал, что это был роскошный в прошлом магазин игрушек и тканей. Когда-то давно в нём заведовала его мама…

Дальше один за другим шли одинаковые прямоугольники пятиэтажек с пустыми глазницами окон, над которыми узкими козырьками нависали голые платформы балконов. Даже сейчас запущенные, необитаемые, заросшие травой и кустарником дома не выглядели жалкими и отталкивающими. Напротив, разруха только обнажила добротность построек. Казалось, ладные сооружения из крепкого белого кирпича могли простоять не одну сотню лет, служить бы им и служить людям…

Возле первой же покинутой пятиэтажки Арсений остановился и заглушил мотор.

Приехали, – сказал он и вышел из машины. Попутчики последовали его примеру. – Мне – сюда, – кивнул он на ближайший дом. – Кто со мной?

Тоня, как отличница в школе, с готовностью подняла руку вверх, затем расчехлила цифровую фотокамеру внушительных размеров и повесила её на шею.

Идите, мы вас здесь подождём, – переглянувшись с Анютой, объявил Тима.

Супруги спустились с дороги и зашуршали по траве, присыпанной смесью кирпичной крошки, песка и штукатурки. Возле торца дома Арсений замедлил шаг и нерешительно прошёлся туда-сюда. Внезапно он схватился руками за пустой оконный проём, слегка подтянулся и заглянул внутрь дома. Тоня, внимательно наблюдавшая за поведением мужа, успела «щёлкнуть» его в этой неожиданной позе. Ничего не замечая, Сеня опустился на место и решительно направился в крайний подъезд.

Дверные рамы на входе держались на честном слове, из них торчали ржавые гвозди. Внутри повсюду валялись бутылки, целлофан, осколки посуды. Давя ногами всё это добро, Арсений, будто торопясь куда-то, резво взбежал по ступеням в «двушку» на первом этаже, завернул в одну из комнат, подошёл к поломанному подоконнику и обернулся.

Облупившийся потолок с закорючкой провода посредине. Обрывки выцветших обоев в клетку с загнутыми углами, под которыми нижний слой оклейки в мелкий цветочек. Половина трухлявого дверного косяка. Замусоренная плита пола. Не комната, а пустая бетонная коробка.

Арсений немного потоптался на месте, озираясь по сторонам, и тихо двинулся прочь. Заметив у выхода выключатель, остановился и стал его рассматривать. Это было старомодное круглое изделие чёрного цвета, встроенное в стену, с рычажком вместо клавиши. Единственное, что уцелело в здешнем погроме. Забыли или оставили за ненадобностью? Сеня протянул руку и медленно передвинул рычажок вверх-вниз.

Тоня, молча фотографировавшая происходящее, не удержалась от вопроса:

Что ты сейчас чувствуешь, малыш?

Арсений вздрогнул, растерянно посмотрел на жену, не понимая вопроса, но быстро овладел собой:

Раздражение. Потому что мне лезут в душу.

Он сердито зашагал из квартиры, уже не обращая внимания на раскуроченный санузел и надпись «Сеня», выцарапанную на штукатурке подъезда. На улице Тоня догнала его, виновато заглянула в лицо, поцеловала. Супруг смягчился. Они вернулись к  друзьям и машине, держась за руки.

Что дальше, Тоня? – спросила Анюта.

–  Экскурсия по посёлку, – ответила блондинка, испытующе глядя на Арсения. Тот покачал головой, вздохнул и завёл двигатель.

 

 

Вспышка… Кадр 3

 

Экономико-географическое положение Японии? – задаёт мне уже пятый вопрос Зинаида Михайловна, гоняя по всему школьному курсу.

Япония располагается у восточных берегов Евразии на островах, – бойко отвечаю я. – Самые крупные из них: Хоккайдо, Хонсю, Сикоку и Кюсю…

Достаточно, Рябуха. У членов экзаменационной комиссии есть ещё вопросы? Нет. На мой взгляд, показанный уровень знаний заслуживает оценки «отлично». Будут возражения? Нет. Арсений, поздравляю с успешной сдачей экзамена.

Я расплываюсь в улыбке и тороплюсь к выходу, но по пути успеваю подмигнуть портрету Миклухо-Маклая. За дверями класса даю волю эмоциям – победно вскидываю руки и направляюсь к лестнице, раскланиваясь перед одноклассниками.

Выхожу на улицу навстречу солнцу и утренней свежести, остро ощущая прелесть жизни. За моей спиной – свежеокрашенная махина нашей школы, навевающая скуку. Но ветер весело щекочет меня под белой рубахой. Я взбудоражен успехом и в эту минуту верю в свои мечты. Нет, я не буду вечно сидеть в этой безыз­вестной точке планеты. Я выберусь отсюда, побываю на всех континентах…

Рябуха! – окликает меня знакомый девчачий голос.

Чего тебе, Мушкетова? – неохотно оборачиваюсь я.

Слыхал, про тебя в газете написали, – говорит она, протягивая мне номер газеты «Хлебороб Приишимья» за второе марта этого, восемьдесят девятого года. На школьном крыльце вдруг и в самом деле оказывается мартовский снег, но я не чувствую холода, хотя стою в одной рубашке, а пионерский галстук торчит из кармана брюк.

Читаю: «Ученик шестого класса Арсений Рябуха из Красногорской средней школы обыграл знатоков "Что? Где? Когда?" Есильского района. На первую игру сезона он прислал, казалось бы, простой вопрос: кто царь зверей?..»

Спрашиваю:

Можно я возьму маме показать? А то она не знает, что царь зверей – слон!

Получив разрешение, сую газету под мышку и спешу домой по асфальтированным дорожкам между одинаковыми белыми домами. Навстречу попадаются опрятные песочницы, турники, цветочные клумбы, стриженые кустарники. И пока я иду коридорами акаций и боярышника, мне становится жарко, потому что, согревая газетную заметку своим теплом, я возвращаю лето. Пожалуй, это странно. Так бывает только в сказке или…

Из нашего подъезда выскакивает расстроенный Фёдор, спохва­тывается и шмыгает обратно. Через секунду он снова появляется во дворе, выкатывая свою ярко-зелёную «Каму», и замечает меня.

Сваливаем на дачу: я гантелью люстрру ррасколол!

В этот момент к дому подъезжает синий ЗИЛ с оранжевым кузовом и троекратно протяжно сигналит. Федька бросает крепкое словцо, укладывает велосипед на землю и снова мчится в  квартиру. Возвращается с мусорным ведром и тащит его к грузовику, знаками показывая, чтоб я поторапливался. Со всей прыти я бросаюсь вперёд, но ноги онемели и не двигаются. Что за ерунда со мной творится? Что за…

 

* * *

 

В Красногорске было всего четыре улицы: Октябрьская, Ленина, Мира и Юбилейная. Шли они по периметру посёлка и плавно перетекали одна в другую. Дома и учреждения располагались от центра к краю в правильном геометрическом порядке. Этот порядок вопреки обстоятельствам чувствовался и по сей день. Пугающей стройной чередой мимо путников проплывали «слепые» пятиэтажки без стёкол и дверей, дома-калеки и бетонные кучи, похожие на сложившиеся карточные домики.

Сеня, ты бы хоть рассказал, что мы проезжаем, – попросила Тоня.

Посмотрите налево – Колизей, направо – Помпеи.

Не хочешь, тогда я скажу. В Красногорске насчитывалось полсотни двух- и пятиэтажных домов. Сегодня же заселены штук шесть. Когда-то здесь было супер. Чистота и порядок. Я гуглила. Десять магазинов разного назначения, причём товары для добытчиков урана поступали отменно. Столовая, библиотека, кинотеатр… Что ещё? Две школы, детский сад, музыкалка. Естественно, больница и – внимание – роддом. Именно в нём родился Федя, брат…

Тоня не договорила, потому что после долгой вереницы развалин вдруг появились две абсолютно нетронутые пятиэтажки. Они выделялись, словно красавицы среди дурнушек, и в их застеклённых окнах отражалось солнце. Совсем рядом с ними стояла третья аналогичная постройка, но покинутая и растерзанная. А по дорожке безмятежно шла стройная молоденькая девушка в розовой футболке, не замечавшая контрастов окружающего. Проходя мимо, она нисколько не удивилась глазеющим на неё незнакомцам в бордовой машине и вскоре исчезла среди руин и деревьев. Это был первый человек, встреченный путниками после заправки на развилке.

Как она здесь живёт? – прошептала Анюта.

Вместе с семьёй занимает целый подъезд одного из тех благополучных домов, – ответил Арсений. – Так все тут делают: в  одной квартире обитают, в других – хранят припасы и дрова для топки печей.

И любые местные деревяшки идут в расход, – предположил Тима.

А воду из реки берут, наверное, – вставила Тоня.

А электричество у них есть?

Периодически, – сказал Арсений и тронул автомобиль с  места.

Жилые дома закончились, и путники увидели запущенный реденький парк елей, в центре которого белел ухоженный памятник неизвестному солдату. От него Сеня свернул налево и покатил по тупиковой улице, ведшей к большой трёхэтажной школе средних и старших классов.

Миновав заросший ковылём пустырь стадиона, он тихонько затормозил и остановился. Школы не было. На её месте лежал жалкий бетонный коробок в четыре окна. Хаотично располагались башенки уложенных друг на друга плит. А на высокой куче строительного мусора видавший виды автокран таскал поддоны с разобранным кирпичом. Двое крепких мужиков цепляли трос с  грузом за крюк и недружелюбно поглядывали в сторону непрошеных гостей.

Тоня внимательно поглядела на мужа. Он отрешённо смотрел на происходящее и глупо улыбался.

Поехали, Сеня, – негромко сказала она.

Супруг машинально переключил рычаг и дал задний ход.

Выбравшись из тупика, Арсений собрался и снова взялся иронизировать:

Перед вами квартал местной элиты, – указал он на несколько белых одноэтажных домиков, рассчитанных на два хозяина. Они стояли чуть удалённо от основного массива посёлка и окнами выходили на Ишим. На крыше одного из них вызывающе красовалась спутниковая тарелка.

Путешественники выехали на берег и, выбравшись из автомобиля, залюбовались пейзажем. В этом месте реку перекрывала небольшая плотина, служившая искусственным порогом. Вода с  шумом преодолевала его, белой пеной кутала красноватые плоские камни и, перекипев и упокоившись, спокойно несла свои синие воды дальше.

Тоня снова достала камеру. Сделав несколько кадров, в одном из домов элиты она заметила женщину, которая поливала грядки из шланга и с любопытством посматривала на заезжих незнакомцев.

Сень, давай подойдём.

Чего людей понапрасну беспокоить?

Когда тебе ещё такой случай представится. Вон – живой свидетель здешних событий. Ты только подумай, сколько она всего знает…

Убедившись в тщетности своих аргументов, Тоня махнула рукой и решила действовать самостоятельно. Лисьей походкой она подошла к выкрашенному железному забору и приветливо улыбнулась:

Здравствуйте! Ну, рассказывайте, как вы здесь живё­те-поживаете?

Здравствуйте. Кто вы и с какой целью интересуетесь? – с достоинством, но очень охотно ответила женщина лет шестидесяти с аккуратной короткой стрижкой, не отрываясь от полива.

Тоня немного смутилась и оглянулась на Сеню, который нерешительно начал приближаться к ней. Анюта и Тима тоже подтягивались к собеседникам.

Мы, то есть мой муж, родом отсюда…

Моя фамилия Рябуха, – пришёл ей на помощь Сеня. – Я здесь родился и вырос. Возможно, вы знали мою маму Нину Алексеевну. Она работала в детском мире и позже в ОРСе4

А Татарцев вам кем-то приходится?

Отчимом.

Вот его я немного знала. Была начальником карьера, где он работал. Вы, если не ошибаюсь, Влад?

Нет, Арсений. А Владькой моего младшего брата зовут.

Тяжело вам здесь приходится? – спросила Анюта.

Где работаете, берёте продукты? – уточнил Тима.

Женщина с интересом посмотрела на всю честную компанию, собравшуюся у её забора, и участливо заговорила.

К трудностям мы привыкшие. Продукты закупаем в районном центре или здесь, в соседних Калачах. У них там магазин, школа, клуб. В нашем посёлке осталось двадцать пять семей. Кто на пенсии, кто торговлей занимается. Смотрим телевизор, читаем интернет. Худо-бедно живём. Зато ностальгия не мучает.

А сонная болезнь откуда взялась? – прищурилась Тоня.

Не столько было, сколько понапридумывали, – уклончиво ответила местная жительница. – И раздули в прессе. Происки китайцев. Больно им наша земля понадобилась. Вот и мутят воду. Думают, по дешёвке купят.

Спасибо вам, – решил завершить разговор Сеня.

Не за что. Привет своим передавайте от Лидии Чабановой.

Обязательно. До свидания.

Сеня заметно повеселел. Дерзкая выходка Тони сначала ему не понравилась, но разговор с начальницей карьера получился непринуждённым и очень познавательным. И чего он только стеснялся? Теперь по приезде домой будет что матери рассказать.

Объехав вокруг посёлка, бордовый автомобиль Арсения выехал на полевую дорогу и направился в степь. Туда, где когда-то вдоль Ишима тянулись красногорские дачи.

 

 

Вспышка… Кадр 4

 

Розового худого червя насаживаю на крючок, закидываю бамбуковую удочку в реку и сажусь на пористый прибрежный камень. Шесть утра. Степь спит. Солнце всходит. Тишь и благодать вокруг.

По соседству Фёдор отчаянно зевает, ёжится от холода, натягивает на голову капюшон. Я тоже утепляюсь, запахиваю брезентовую ветровку, рассеянно гляжу на воду. Ишим настолько прозрачный, что видно дно, а поверхность облюбована кувшинками. Кое-где в извивах берега тает дымок ночного тумана.

Мой длинный поплавок из гусиного пера скрывается под водой. Я реагирую мгновенно: выдёргиваю удочку, дальний конец увожу на берег, подтягиваю к себе. На крючке трепыхается, сверкая чешуёй, небольшой серебристо-полосатый окунь с красными плавниками. Крепко хватаю его, снимаю с крючка, бросаю в заготовленное ведро с водой, где уже плавают чебак и две плотвы.

Эх, какое селфи пропадает, – говорю я Федьке, выворачивая пустые карманы. Он недоумённо хмурит свои детские бровки, и тут я понимаю, что сморозил несуразицу. И пока пытаюсь осознать смысл сказанного, у брата тоже клюёт. Он вытаскивает солидного чебака и заявляет:

Харрэ на сегодня, – и сматывает удочку.

Я тоже подымаюсь с камня и собираю рыболовные снасти. Вскарабкавшись на высокую часть берега, мы отпираем деревянную калитку и входим на дачный участок. На пару соток он больше и просторнее, чем у других, здесь много цветов, и поэтому мы любим бывать тут. К тому же всегда есть чем поживиться. Помимо стандартных огурцов и корнеплодов у нас просто роскошная плантация клубники, заросли малины и смородины, вишни и сливы. Ярким островком зреет съедобный физалис. Есть баклажаны и перец. А урожай помидоров, выращенный под контролем деда, традиционно на зависть соседям.

Атас! – кричит мне Федя и бросается к дачному домику. Секретным способом без лестницы мы живо вскарабкиваемся по штукатуреным стенам на чердак, ложимся и замираем, наблюдая в щели. Вдвоём на одном велосипеде к калитке подкатывают Димон и Юрка с буханкой хлеба в авоське. Мы спускаемся из засады, по-пацански жмём руки и начинаем готовить уху.

Чистить рыбу поручаем приятелям. Федька выкапывает куст картошки, моет и чистит её. Я развожу костёр в мангале, ставлю котелок и кашеварю.

Через полчаса уха готова. Посыпаю зеленью, разливаю по тарелкам. Пацаны сбегаются к самодельному деревянному столу, садятся на скамейки и начинают уплетать, обжигаясь и чавкая.

Мужики, – говорю я, вытягивая изо рта мелкую окунёвую косточку, – вы когда-нибудь дорадо пробовали?

Здррасте! Это что за зверрь?

Рыба средиземноморская. Я ел.

Да ладно тебе заливать.

Не верите?

Чем докажешь?

Действительно, чем. Но ведь я правда ел. Запечённую в соли. Толстая солевая корка легко снимается, а под ней рыба, совсем не пересоленная и нежная. Я помню её изысканный вкус. Когда же это было? Где? Почему не могу вспомнить?

Айдате купаться, – зовёт нас Фёдор. – Кто со мной, тот геррой!

Кто последний до лягушки, у того свиные ушки!

Мы скидываем одежду и в одних трусах бежим к Ишиму. Спускаемся по каменистому берегу, сбрасываем обувь и бросаемся наперегонки в парную воду. Наша цель – одинокий красноватый камень посреди реки, похожий на вынырнувшую лягушку. Течение в Ишиме сильное, но в этой части безопасное. Хотя Федя гребёт руками со всей мочи, состязание выигрывает крепыш Юрка. Брат приходит к финишу вторым. Мы с Димоном отстаём и бросаем борьбу.

Дальше начинается самое интересное. Юрка на правах победителя первым вскарабкивается на «лягушку», с разбега подпрыгивает и бомбочкой плюхается в воду. То же вытворяет Федя, потом Димон. И вот моя очередь. Я стою на камне, предвкушая восторг от прыжка, но мои ноги как будто затекли и стали неподъёмны. Пацаны торопят, я изо всех сил стараюсь, но не могу пошевелиться.

Да что же такое? Сначала «селфи», потом «дорадо», теперь это! Я знаю, такое бывает. Да-да, бывает. В самый неподходящий момент ноги не двигаются. Где и когда? Дайте-ка вспомнить… Ах да – во сне!

Внезапно ноги подкашиваются, я кубарем лечу вниз, вода смыкается над головой…

 

* * *

 

Арсений с шумом вынырнул из реки и неторопливо поплыл к берегу.

Ну что – вспомнил детство? – спросила Тоня, протягивая ему полотенце.

Угу, – Сеня весело тряс русой головой и тщательно вытирался перед обратной дорогой.

Ты же уже не сердишься за то, что уговорила тебя приехать сюда?

Угу.

Красиво здесь, – вздохнула Анюта. – И спокойно. А тот крупный камень похож на лягушку.

Для меня удивительно, что твоя дача как будто стёрта с  лица земли, – философски произнёс Тима. – Домик разобрали и увезли, даже кирпичика не оставили! Вот только кто – неизвестно. Да и не важно. А все следы, все кусты малины, смородины, все вишни и что там у вас ещё плодоносило – поглотила степь…

Пойдёмте полдничать, – позвала Тоня.

Друзья подошли к складному столику и начали трапезу. Они не на шутку проголодались, и походные закуски: бутерброды, огурцы, помидоры – шли на ура. Особенно дорадо, захваченная с  праздничного стола. Экзотическая рыба аппетитно запахла, когда Тоня развернула фольгу.

Предвечернее солнце ласково пригревало, лёгкий ветерок ласкался к отдыхающим. На исчезнувшей даче было просто изумительно, и уезжать никуда не хотелось.

Арсений разомлел на природе, но вдруг запиликал его мобильник. Он взял трубку и пошёл с ней в степь, подальше от компании.

Привет, Федя. Да, в Красногорске. Селфи? Хорошо, при­шлю…

Дальнейшего разговора не было слышно.

Сеня вернулся к друзьям растроганный и очень довольный. Он перестал тяготиться этой поездкой и сейчас наслаждался каждой минутой, непроизвольно отодвигая время отъезда.

Я немного позагораю и заодно отдохну перед дорогой, – сказал он, взял полотенце и улёгся на него в некотором отдалении от места пикника.

Анюта и Тоня упаковали остатки провизии, сложили столик и поместили его в багажник. Погуляли. Поговорили с Тимой.

Тоня посмотрела на часы, подошла к Сене и нежно прого­ворила:

Малыш, нам пора.

Муж мирно спал, подложив ладони под голову. Она улыбнулась, присела и погладила его по волосам, но Арсений не просыпался. Легонько потрепала за щёку – тот же результат. Тоня похолодела от страха и волнения. Начала громко звать мужа по имени и с силой трясти за плечи.

На крик прибежали друзья.

Ребята, Сеня не просыпается! – Тоня схватилась за голову.

Спокойно, – сказал Тима, беря ситуацию в свои руки, и громко скомандовал: – Арсений, вставай!

Реакции – ноль. Достал свой мобильный телефон и на всю громкость врубил резкий звук будильника. Не сработало и это. Тогда Тима сильно похлопал спящего по щекам. Всё тщетно.

Ты думаешь, это сонная болезнь? – испугалась Анюта.

А что же ещё? – простонала Тоня.

Да подождите вы жути нагонять. Он сколько за последние сутки спал? Часов пять. Просто вымотался человек за восемьсот километров пути. Поспит и проснётся.

А если нет? Тима, нам срочно нужно везти его в больницу! Садись за руль.

Втроём они перенесли Арсения на заднее сидение машины. Тоня устроила у себя на коленях голову спящего мужа. В великом смятении друзья тронулись в обратный путь.

Удручённая жена принялась было молиться, но в голову лезли разные мысли, и она без конца сбивалась. Тима ехал медленно, но машину всё равно трясло на разбитой дороге, и сорок километров до Есильской больницы казались бесконечными.

Что я наделала, – повторяла она. – Зачем потащила его сюда?.. А дома маленькая Соня ждёт папу.

Не в силах сдержаться, Тоня разрыдалась.

 

 

Проявление…

 

Итак, я сплю. И понимаю, что сплю. И вижу сон о себе и Красногорске. И не могу проснуться. Что же получается – я болен? Заразился, пока дышал красногорским воздухом. А ведь как знал, что сюда не надо соваться! А по чьей милости? По твоей, Тонечка, по твоей.

А кто-нибудь ещё из нашего квартета дрыхнет? Нет. Значит, виноват не только «дым отечества». Тут что-то ещё примешано. О, да ты, Тоня, как в воду глядела… Значит, «метафорический смысл»… Давай поищу.

Вот ты говоришь: «Что ты сейчас чувствуешь?» А я тебе скажу. Моё детство – это же часть меня. И вот по этой части меня, по живому, берут и лупят со всей мочи. До крика. До темноты в  глазах. Ты думаешь, легко мне смотреть в пустые глазницы родного дома?..

Ты видела, что с Красногорском сделалось? Разве может он оживить детские грёзы и чистые помыслы? Да и какой он сейчас, Красногорск? Семь с половиной целых домов. Не Красногорск, а Крахогорск какой-то. Но ведь остаются же люди. А почему остаются? Да они и есть те старомодные выключатели. Крепко их красногорский цемент держит. А в новое место впишутся ли?.. А  здесь что делать? Электричество обрубили. И уж лучше сладкий сон, чем эта безысходная явь…

А ты знаешь, каким посёлок раньше был? Чем он за душу брал? Редкой гармонией между цивилизацией и природой. И  вот она сейчас нарушена. Перекос. Цивилизацию некому поддерживать. Природа наступает. Поглотила дачи, и всё остальное поглотит.

Ты говоришь: «Когда тебе ещё такой случай представится». Это ты верно подметила, знаешь, куда надавить. Лет уж мне немало, и просто необходимо счистить налёт всего лишнего с души. Чтобы добраться до самой сути! А как это сделать? Нужна экспедиция в себя. Ну, ты и устроила мне. Да я не сержусь.

Но поспал и хватит. Это красногорцам незачем просыпаться, всё равно ничего не изменится. Моя красногорская закваска не выветрилась. Сегодня вон как в голову дало. Но в руки я уже себя взял! Вспомнил друзей, братьев и – хватит!

Харэ по прошлому убиваться. Прошлое – всё равно со мной! И надо жить дальше…

Меня дома дочка ждёт.

И дело любимое.

И Тоня рыдает.

Ни одна женщина не должна рыдать по моей вине.

 

Арсений открыл глаза…

27 мая 2018 года

 

1 Почтительное обращение к старшему в казахском языке.

2 Спасибо.

3 Балка – длинный и широкий овраг.

4 Отдел рабочего снабжения во времена СССР, предприятие розничной торговли.