Круговорот

Круговорот

Стихи

Из детства

 

И землю напоил водой,

И побежал по скатам

Весенний дождик молодой

Вслед за грозы раскатом.

 

Малыш бежит по луже

Весь в радуге из брызг.

Закладывает уши

Восторга дикий визг.

 

Бывало, как утёнок,

Весь по уши в воде,

Шлёп-шлёп, и до потёмок

Не отыскать нигде…

 

И прошмыгнёшь украдкой,

И мокрый лезешь спать,

Пока вдогонку тряпкой

Не угостила мать.

 

И вот развесишь уши,

Начнёшь штаны сушить.

И всякий шорох слушать.

И спать. И есть. И жить.

 

 

* * *

 

Зачем ростками ржи, пшеницы

мы пробиваемся на свет

и снова в землю возвратиться

хотим в изнеможенье лет?

 

Нам уготовано благое:

ряд превращений в долгий век.

А камень в темноте покоя

скорбит, что он не человек.

 

А я скорблю, что я не птица,

и думаю, вот если бы

однажды круто в небо взвиться

и камнем пасть к ногам судьбы.

 

И вот, когда последний атом

мой дом – моё покинет «я»,

душа воскликнет: – Я была там –

на сладком пире бытия!

 

 

После «Зеркала»

 

Андрею Тарковскому

 

Да, мы рождаемся на белый свет,

когда ещё нас и в помине нет.

Нас нет, а мы весь мир в себя вбираем

и долго после смерти умираем.

И долго после смерти мы живём,

себя в грядущих временах находим,

к праправнукам из влаги дождевой

являемся и в играх верховодим.

Прапамять в нас живуча и прамир,

который в нас вселяется украдкой:

нам кажется, что безмятежно спим,

но океан бушует, гром гремит,

и мир трещит по швам от беспорядка.

Озвучен мрак гуденьем жёлтых ос:

огонь, добытый пращуром впервые,

и гонит мысли в рост,

и распрямляет выи.

Мы втянуты в круговорот веществ,

в нас чувства возникают не впервые:

и наш привычный, всем знакомый жест,

быть может, был реакцией существ

на ощущенья, смутно болевые.

Когда б мы знали, что художник, Бог

(как хочешь, назови творящее начало)

нас даже пожалеть в сердцах не смог:

порвал изображенье, смял в комок

телесный матерьял и начал всё сначала.

Поэтому и кажется порой,

что не впервой живём, что вроде жили

и знаем, где малейший поворот

дороги и судьбы, и что вот-вот

возникнет снова из телесной пыли.

 

 

* * *

 

Скажи, зачем мы так грустим

и для чего из кожи лезем,

и сеем хлеб, детей растим,

ужели труд наш бесполезен?

 

Ужель всё это – прах и тлен,

а слёзы – это только сырость?

И, пряча руки меж колен,

мы так свою скрываем сирость?

 

А скорбная вздыхает медь,

когда кого-нибудь хоронят.

Собаки воют, чуя смерть,

и чутко всхрапывают кони.

 

И видя, как растут кресты,

и после похоронной тризны

мы сеем хлеб, детей растим

ещё упорнее для жизни.

 

 

На последнем пределе

 

На последнем пределе

сил последних уже

нужно помнить о деле

и радеть о душе.

 

И среди обстоятельств

неподвластных, увы,

не терять своей стати,

не склонять головы.

 

И пусть небо с овчину,

и пусть слёзы с кулак –

оставаться мужчиной,

только так, только так.