Курьер
Курьер
Курьер говорил, смущаясь, как человек, который не может в маленькой комнате сделать нужного жеста. И профессор Лихошерстов думал о нём: «Серенький, как перепел». Курьер положил почтовый конверт на край стола и выюркнул из кабинета.
Взгляд профессора соскользнул с жёлтой почтовой марки на адрес: «Германия. Земля Баден-Вюртемберг. Университетская клиника Штутгарта».
— А у меня, понимаешь ты, шанец жить…
Нож для бумаг полоснул конверт.
Дрожащие руки развернули письмо от врача-онколога, и профессор сделался похожим на только что постаревшую цыганку. Цыплячья желтизна перекочевала с почтовой марки в глаза. На лбу выступил пот.
«Шанец! Он, он лопнул… Я десять лет уже не курю, но лёгкие совсем не очистились… Такое чувство, что меня отодрали от жизни и что больше ничего, никогда не будет».
…Давно звонил телефон, но профессор не отвечал — только слушал, не помня себя, всем перехваченным сердцем, затаив дыхание. Общение сделалось тяжёлой обязанностью, которая совершенно ему не по плечу.
И вдруг вызначилось:
«Разве я приручал горе приходить по свисту? Почему же оно явилось в день моего шестидесятилетия? Я доктор наук. Я почти сорок лет занимаюсь Маяковским, по сравнению с которым нынешние литераторы — это лишь «список убитых, раненых и пропавших без вести…» Господи, что я несу! Ведь у меня опухоль, а не шанец… Нет-нет, это наказание… Старший сын и первая жена… Они были оставлены ради той, которая теперь изводит меня, не пуская к сыну младшему… Я приношу несчастья, особенно тем, кого люблю… Эх, если бы я только мог любить…»
Лихошерстов помрачнел.
«В церковь бы сходить — молитву послушать. Но ведь чтобы услышать её, нужно внутренне замолчать, «залезть себе под кожу»… Нет, всё не то. А что же то? Болезнь и до тошноты одинаковые дни? Да, пока… не умру. Только вот не хочется! Все мы люди-человеки… Будем польку танцевать… Даже нищие-калеки не желают умирать…»
Неожиданно профессор скомкал злосчастное письмо и сказал:
— Но я — человек. Я не желаю быть игрушкой на чьей-то ёлке. У меня есть такой же браунинг, как у Маяковского… И я сам поставлю «точку пули в конце пути»!
Только желание запротоколить, расследовать и разыскало в памяти Лихошерстова то, что он прошептал:
— И в пролёт не брошусь, и не выпью яда, и курок не смогу над виском нажать…
«А всё-таки, была ли самоубийством смерть Маяковского? — спросил сам себя профессор и сам же себе мысленно ответил: «Вряд ли. Не тот психологический тип. Редкая внутренняя собранность. Волевой посыл. Всегда и во всём победитель — не побеждённый. Именно победитель. Зал свистит. Орёт. Он спокойно выходит и начинает читать. Громкоголосый. Минута-другая — тишина. Вскоре огромная энергия обстигает всех. И вот его уже пугаются, как тёмной комнаты… Нет, что-то не клеится… Ося и Лиля Брик служат в органах. Маяковский тяготится этим. Перед смертью к нему якобы тоже приходят люди в кожанках. Говорят громко. Резко. Потом — хлопок. Сильный… А Полонская — единственный свидетель для ОГПУ — то и дело меняет показания. Может, боится. Может, так от неё требуют…»
— А к чёрту! — крикнул Лихошерстов. — Все версии кипят случайностями… Слышу лишь свисточный спор…
Профессор глянул в окно и оцепенел.
Слабое, винно-зелёное небо открылось. Тучи то ли ушли, то ли перелили куда-то густую темень. Университет очетырёхугольнился своими корпусами. Заменестрелили петли — охранники отворили кованые ворота.
«Скоро уборщица явится. Как же объяснить ей, зачем я здесь в такую рань? Да ничего, скажу, что сегодня заседание кафедры и надо подготовиться».
В дверь постучали.
«Странно, ведь Надежда Матвеевна не знает, что я здесь…»
Больше профессор не успел ни о чём подумать: дверь отворилась, и вошёл курьер. Не поздоровавшись, начал говорить. Говорил он быстро, спеша озвучить мысли, мелькающие в его сознании, сматывая и разматывая их, словно бечёвки.
— Профессор, вы должны встретиться с Маргаритой Николавной!
— Какой Маргаритой Николавной?
— Из научной библиотеки.
— Ну да, есть там такая… Наделена красотой черно-бурой лисы…
— Значит, и вы видите её в этом обличье… Вы должны… Должны с ней лечь.
— Вы в своём уме?
— Но вы не понимаете, профессор… Только так вы спасётесь. Она ведьма, она исцелит…
— К любым чертям с матерями катитесь! Слышите?
— Врач из Германии отвёл вам полгода жизни. Я прав?
— Откуда вы знаете? — затрясся Лихошерстов. — Вы читали письмо?
— Нет, конечно.
— Тогда объясните!
— Нечего объяснять, профессор. Нечего слова тратить.
— Кто вы?
— Кто я? А вы разве не узнаёте?
Профессор, не выдержав серого горящего взгляда, еле выговорил:
— Да, кажется, узнаю…
***
В пятницу, через два дня после того, как Лихошерстов «лёг с Маргаритой Николаевной», ему позвонили из университетской клиники Штутгарта. Врач-немец, извиняясь, сообщил, что при обследовании медперсонал перепутал его анализы с анализами другого пациента и что он, профессор, совершенно здоров.