Лебёдушка

Лебёдушка

Вторую неделю во владениях боярина Всеволожского1 переполох. Как же иначе? Не каждый день выпадает единственную дочь собирать на царские смотрины.

Дочь любимая, и нет ни в чём ей отказа. Сарафаны, опашени2, шубки, душегрейки счета не знают. Стали наряды в дорожные сундуки укладывать. Перебрали всё, и лишь один сундук на половину полон, у остальных дно чуть прикрыто.

Евфимия3 с потухшим взором, робко просит отца:

- Батюшка, может, не поедем?

Раф Родионович отмахнулся и велел всех мастериц-швеек и вышивальщиц усадить за работу. Пусть день и ночь трудятся, но чтобы его дочь-лебёдушка на смотринах была краше всех. Хотя и его нет-нет, а сомнение терзает: «Одно дело в столичном граде дочерью похвалиться. А коли приглянется она царю. Быть ей царицей. И он в гору пойдёт. Власть-то какая! Дух перехватывает. И опасность великая. В московских хоромах вон что иной раз деется. Страх один». Но соблазн оказаться в родстве с самим московским царем велик, и боярин распоряжается, не считая серебра, закупать жемчуга для нижних рубах, красного шелка для верхних рубах-горничных, бархата и золотых ниток для сарафанов. Себе приказал пошить три новых платья - длинные расшитые золотом, украшенные драгоценными камнями, жемчугом и мехами. Примерил, получились тяжеловатыми. Пуда два не меньше. Зато не стыдно пред царем показаться. Велел в сундук положить платья и поскромнее. Опасался, вдруг другие бояре не так богато нарядятся. Нельзя выделяться. Шапку вышиной в локоть, обшитую черной лисой, менять не стал. Новая почти.

Завтра поутру обоз касимовского воеводы Рафа Родионовича Всеволожского с семьей и домашними слугами, растянувшись чуть ли не на версту, тронется в Москву. Путь от Касимова до Первопрестольной посыльный минует за три дня, воевода же решил выехать за две недели до указанного времени. Негоже ему спешить, а прибудешь раньше, московских новостей узнаешь больше, и время будет основательней приготовиться к главному в жизни событию.

Перед дорогой боярин решил устроить домашний ужин-пир. Столовую избу приказал нарядно убрать, застелить коврами, стол накрыть расшитой скатертью. Гостей звать не стал. Доверия к касимовским боярам и помещикам не было. В глаза лестные слова будет говорить, а за спиной камень держать, им-то и будут бить, коли царь дочку не выберет.

Из кушанья окромя обычных разносолов заказал говядину в луковом отваре, суп с грибами, жаркое из зайца, сладких печений, фруктов и леденцов заграничных. Из напитков пиво и обязательно клюквенного кваса.

Ключник, убедившись, что все наказы боярина на столе, пригласил Рафа Родионовича трапезничать.

Воевода в рубахе с серебряными пуговицами, нижнем платье и узком кафтане до колен степенно сел под многочисленными образами в позолоченных, серебряных окладах. Несколько икон украшали жемчуга и драгоценные камни. Сын Андрей, вошедший следом за отцом, терпеливо ждал разрешения присоединиться к трапезе.

- Мать с сестрой кликни, - размерено сказал воевода.

Андрей, с недоумением посмотрев на отца, скрылся в сенях, отделяющих столовую избу от жилой женской горницы.

Вскоре жена Настасья Филипповна в сарафане не по-домашнему, плавно переступив порог, остановилась у двери. Воевода, отметив про себя заплаканные, чуть припухшие глаза супружницы, спросил:

- Фима где?

- В сенцах.

- Пусть идет.

- Можно ли то? Сейчас гости прибывать начнут.

- Не будет никого.

- Как же? Агафон сказывал, - она посмотрела на ключника, притаившегося чуть в стороне от воеводы, - пир будет.

- Гостей не будет. Андрей, садись. И ты, женушка, не топчись. Садись. Евфимия, где ты, моя лебедушка, - позвал он.

В дверях робко показалась Евфимия.

«Опять плакала», - с жалостью подумал Раф Родионович и мягко пригласил дочь к столу, та продолжала стоять. Непокорность дочери воеводу не расстроила, дочь воспитана в древних русских обычаях, по которым незамужняя девка никогда не садилась за один стол с мужчинами, тем более в столовой избе.

- Фима, раз отец велит, значит, садись, - твердо сказал боярин и ласково, указывая на место рядом с собой, продолжил, - сюда иди, ко мне поближе.

Когда дочь неуверенно присела на край лавки, боярин потребовал:

- Агафон, давай пиво, а лебёдушке моей - клюквенного кваса, Настасье Филипповне - что сама захочет. Андрей, ты пиво сегодня не пей. Ночь короткая, а дорога длинная.

- Хорошо, батюшка, - покорно сказал Андрей и приказал ключнику: Кваса мне клюквенного.

Воевода, отпив из серебряного кубка пива, оглядел родных.

- Дивитесь, что я удумал. Я и сам дивлюсь. Сегодня поутру, когда молился, подумалось мне, что вот так рядышком со мной будет моя лебедушка, может, в последний раз. В дороге, сами знаете, порознь поедем. И в Москве тоже порознь. А потом и вовсе, может, не увидимся более наедине. Что плачешь, лебедушка?

- Боязно, батюшка, - сквозь слезы произнесла Евфимия.

- Что бояться-то. Ну посмотрит на тебя царь. Не понравишься - домой вернёшься с подарками. Здесь жениха найдём. Коли приглянешься ему, во куда взлетишь. Ладно, рано об том говорить. Ты кушай, кушай. Я Агафону приказал сготовить всё, что ты любишь.

 

***

 

Евфимию Всеволожскую, как и других лучших боярских и дворянских девиц со всей русской земли, поселили в палатах теремного дворца. Числом девиц двести. Высокие, стройные. Одна краше другой. Отцов и братьев к ним не допускали, прислужниц приставили из местных.

Комиссию по отбору девиц для показа царю Алексею Михайловичу4 возглавил боярин Борис Иванович Морозов5. Кроме него беседы вести с девицами будут ещё его брат Глеб Иванович и бояре Пушкин, Пронский и Огарёв.

Первый день смотрин начался с медицинского осмотра. Сперва всё выспрашивали, чем болела сама, чем болели братья и сестры, мать и отец. Потом приступили к телесному осмотру. Ноги, руки, голова. Ощупывали, прослушивали и всё записывали в толстую книгу. В другой палате шёл допрос отца и матери. Чем дочь болела, сколько детей померло и от чего. Если ли родовые хвори? Записывали в толстую книгу. Потом сличали. Схожи ли ответы. Нет? Опять вели разговоры. Жена царя должна быть здоровой и плодовитой.

Евфимию осматривали в присутствии боярина Пушкина6. Когда лекарь её после пятичасовой пытки, а именно так себя ощущала Фима, отпустил, боярин со знанием дела поинтересовался:

- Ну, как девица?

- Здорова.

- Хорошо.

Лекарь, не сдержавшись, восхищено отметил:

- Красивая девица.

Боярин исподлобья тяжело взглянул на него и тот тотчас уткнулся в книгу.

После медицинского осмотра в палате осталось сто семьдесят одна девица. Другим вручили шкатулку с мелким речным жемчугом и отпустили домой. Оставшимся предстояло познакомиться со всеми членами комиссии разом. Очередности не назначали, что заставляло нервничать и самих девиц, и их близких.

Каждое утро около постельного крыльца собиралась толпа отцов и братьев. Перешептывание, гадание, злые взгляды, слухи, брань. Хорошо, дело не доходило до рукоприкладства. Многим хотелось кулаком доказать, что его дочь достойнее всех и только она должна быть царицей. Когда же ко дворцу приближалась повозка одного из членов комиссии, начиналась толкотня, пихание, выкрики. Каждый старался оказаться рядом с повозкой, чтобы успеть передать важному боярину подарочек. Особенно старались приезжие. Московские уже давно нашли возможность где-нибудь в тёмных закоулках, а таковых в царских хоромах было предостаточно, с лестно-просительными словами сунуть боярину серебряные монеты, украшение для жены, серебряные кубки, шкатулки малых размеров или что другое ценное. В темноте, не на глазах, при свете бояре подношения брать не стеснялись, прилюдно же гневно, посматривая на подавателей, отмахивались. Поэтому толпившимся у крыльца родственником оставалось только разочаровано смотреть на удаляющиеся повозки.

Раф Родионович тоже несколько дней простоял в толпе, но потом через московскую родственницу Матрену Ивановну нашёл подход к боярину Пушкину. В указанном месте встретил его и, низко кланяясь, протянул завернутую в шелковый платок брошь, усыпанную драгоценными камнями.

- Прими от сердца. Не обидь отца.

Пушкин, свысока поглядывая на просящего, поинтересовался:

- За кого просишь?

- За Евфимию Всеволожскую.

- Так ты касимовский воевода. Теперь узнал. Дочь на тебя не сильно похожа.

- В мать она. Вся в мать.

- За подношение благодарю. Токмо хлопоты твои напрасны.

Раф Родионович вздрогнул, вмиг сгорбился, и в ушах такой звон раздался, словно он не в царском дворце, а на колокольне. Пушкин быстро спрятал куда-то в многочисленные складки дорого расшитого платья подарок и продолжил:

- Дочь твоя подношений не достойна. Она сама подношение, и голос мой за ней будет.

Воевода разогнулся, глаза радостно блеснули, тут же низко поклонился и так стоял, пока Пушкин неслышно скрылся в узком проходе-коридоре.

«Сыну и жене поведать! Иначе дух вон!» - подумал Раф Родионович и устремился прочь из хором.

 

***

 

На смотр Евфимию вызвали на пятый день. С дьяком они долго шли по путанному коридору, или ей это только показалось. Робость, присущая ей по характеру, переросла в страх такой, что вздохнуть больно.

Комиссия восседала за длинным дубовым столом, накрытым дорогой скатертью. Сбоку стол думских дьяков, склонившихся над писцовыми книгами так, что лиц не видно.

Борис Иванович Морозов, давно решивший, кто будет царицей, без интереса окинул взглядом вошедшую и деловито, нельзя же прилюдно показывать своё безразличие, спросил:

- Евфимия, годков сколько тебе?

- Шестнадцать, - чуть слышно ответила она.

- Косу покажь. Сымай, сымай кокошник.

Евфимия подняла на боярина глаза. Не выполнить приказа она не могла, но и выполнить не смела. Как предстать простоволосой перед стольким народом. Она обвела взглядом бояр и потупилась.

Ожидание затянулось. Необходимо было что-то предпринять, и Евфимия решилась. Она низко поклонилась и опять чуть слышно сказала:

- Ослушаться я не смею, - она ещё раз поклонилась и, на сколько могла, твёрдо произнесла: - Но не в праве я нарушать наши древние обычаи. Коса моя вот.

Она тонким станом напряглась и, плавно изгибаясь, вынесла тяжелую русую косу из-за спины и положила на высокую грудь.

Бояре переглянулись. Девица не только красива, пристойна, но и умна.

- Грамоте обучена?

- Писать, читать умею, латынью владею.

- Ступай.

Пока раскрасневшаяся Евфимия в недоумении, почему так скоро её отпустили, возвращалась к себе в опочивальню, бояре неспешно толковали:

- Девица во всём хороша. Станом ладная. Глаза глубокие, нежные, - сказал боярин Огарёв.

- И цвет не у каждой такой. Почти как у васильков, - поддержал его Пушкин.

- Ресницы длинные, чёрные.

- И это успел углядеть, - удивился Борис Иванович Морозов.

- Тута не видно, так я к каждой в опочивальню захаживал, когда спали они, поэтому и углядел.

Морозов быстро взглянул на боярина и, то ли осуждая, то ли хваля, обронил:

- Захаживал он.

Боярин Пронский, будучи самым молодым и еще не успевшим вникнуть в тонкости царского двора, на тон Морозова не обратил внимания и откровенно сказал:

- Спору нет, пригожая дева. Не стыдно такую и царю-батюшке показать.

 

***

 

На смотр Алексею Михайловичу отобрали шесть дев. Сестёр Марию и Анну Милославских, Ольгу Пронскую, Екатерину Хилкову, Агафью Плещееву и Евфимию Всеволожскую. Их переселили наверх - в женскую половину дворца - и начали готовить к личной встрече с царем.

В тот же день боярин Морозов пошёл доложить государю о завершении дела и испросить его, когда он соизволит познакомиться с девами. Алексей Михайлович, выслушав своего воспитателя и друга, поинтересовался:

- Как девицы? Есть на что посмотреть?

- Выбрали самых лучших. Все красавицы, глаз не отвести.

- Сказывали мне, Евфимия Всеволожская краше всех.

- Другого сказать не могу. Хороша дева, - согласился боярин и отстранено замолчал.

Алексей Михайлович хорошо знал манеру своего дядьки. Молчать, смотреть в сторону, вроде его и не касается, принимаемое воспитанником решение.

- Не молчи, Борис Иванович. Не томи, выскажи своё мнение.

Борис Иванович улыбнулся и с жаром, и ни с чем не прикрытой тревогой начал говорить:

- Быть красавицей для царицы важно и для царского сердца услада, - Он многозначительно помолчал. - Но красота проходит, как и молодость. Наследник для царицы важнее.

Алексей Михайлович насторожился:

- Всеволожская не здорова, или какая порча в роду?

- Что ты, государь? Разве можно хворую допустить до тебя. Я так, к слову, говорю. Главное - не красота, первее всего - здоровье и нрав покладистый. С каждой переговорил, родителей выслушал. Так кто о себе или дите своём плохо скажет. Заслал людишек к девицам в дом. Тайно выспрашивали, выслушивали. Никто слова плохого не сказал. Одно токмо, нрав добрый и иные добродетели. Но пуще всех хвалили Марию Милославскую7, и рода она знатного, но не богатого. Не будут родственнички вмешиваться. Приглядись, Алексей Михайлович, к Марии.

- Хорошо. Готовь невест.

Мария Милославская царю не приглянулась. Что ж? Красива, с пышными формами, большими с поволокой глазами.

Евфимия! По тело пробежала истома. Милое родное лицо, глаза, смотрящие прямо в сердце. Она! И никто окромя не нужен.

Борис Иванович спорить не стал. Выбрал царь из шести девиц одну и подарил платок и кольцо. Что ж? Так тому и быть.

 

***

 

В постельных хоромах, где жили сестры царя, Евфимии было неуютно и тоскливо. Хотелось оказаться дома, поиграть с любимым щенком, отведать клюквенного кваса. Подавали квас и тут, но он казался Фиме совсем невкусным. Тосковала она по матушке, брату и отцу. В постельные хоромы, жившие обособленно и замкнуто, мужчин не допускали. Чтобы встретиться с Рафом Родионовичем, она вместе с нянькой нечасто и ненадолго спускалась вниз. Боярин Всеволжский изменился, стал важнее и, как показалось Фиме, выше ростом. Говорил с ней почтительно, при встрече и прощании кланялся. Первый раз, когда он склонил перед ней голову, она пристыдила его. Потом перестала, поняв, ничего уже не изменишь.

Раф Родионович от известия, что породнится с самим царем, сначала так возрадовался, что готов прилюдно петь и танцевать, но после, побеседовав с дочерью, опечалился, а после последней встречи и вовсе огорчился. Фима бледная, задумчивая, пряча глаза, тихо, чтобы не услышала нянька, поведала:

- Царевна Татьяна Михайловна8 сказывала, не меня там ждали. Все думали, невестой станет Мария Ильинична Милославская. Сомнения ни у кого не было. Тут я явилась.

- Так тебя, лебёдушка, царь выбрал. Ты приглянулась.

- Ой, батюшка, боязно мне, - Евфимия заплакала, но, увидев, что нянька строго посматривает на неё, тут же утёрла слёзы и совсем побледнела.

Раф Родионович заметил это и забеспокоился:

- Неужто там тебя обижают? Ты ж невеста царева. Как смеют они.

- Обижать не обижают, да ласки нет. За спиной все шепчутся, шепчутся. Улыбаются, кланяются, а глаза злые, батюшка. Как у нашего пса. Одна Татьяна Михайловна ко мне добра.

- Потерпи, лебёдушка. Станешь царицей, родишь наследника. Всё переменится, - сказал Раф Родионович и сам не поверил в сказанное. Он-то знал, какая борьба идёт в высоких царских теремах. Прощаясь с дочерью, боярин перекрестил её и благословил, напутствуя:

- Богу молись, проси заступничества. Он всё ведает, не даст зазря обидеть, и помни, голубушка, скоро ты станешь государыней русской. Уж не забудь об отце. И поклон, милая, прими от боярина Григория Гавриловича Пушкина.

Евфимия хотела было спросить, от какого Григория Гавриловича, но потом вспомнила, как он осматривал её вместе с лекарем и как Татьяна Михайловна советовала держаться боярина Пушкина. Он никогда не хотел видеть рядом с царем Марию Милославскую. А вот боярина Морозова остерегаться.

Как это сделать, Евфимия не знала. Он всем заведовал, за всё отвечал, без его ведома ни одного решения не принималось даже в женской половине царского дворца. Он и наряд для первой встречи Алексея Михайловича с невестой выбирал, и наказывал:

- Камней не жалеть. Негоже царской невесте в нищем наряде хаживать. Ну-ка рубаху покажь. Ну что это? Ещё жемчуга шей.

- Куда уж? - не выдержала старшая среди всех прислужниц.- Под самый подбородок будет. Голову не повернёшь, не наклонишься.

- Шея у ей высокая, - сверкал глазами Морозов. - Мало жемчуга, шей, я сказал.

Наряд получился красивый, богатый. Для любования. Надевать и ходить в нём невозможно. Весом больше двух пудов, от камней и золотой вышивки парча превратилась в плотные, не гнущиеся складки. Когда примеряли платье, Евфимия робко пожаловалась на тесноту и невозможность вздохнуть.

Ирина Андреевна Собакина - дальняя родственница Ольги Пронской, остановившейся по вине Евфимии в шаге от царского ложа и отвечавшая за наряд невесты перед венчанием, вежливо успокоила её:

- От волнения то. Мне перед свадьбой тоже все казалось, воздуха мало. Потом всё прошло и у тебя пройдёт.

Евфимия спорить не стала, может, и вправду от волнения грудь так сжимает, что дышать нельзя.

 

***

 

Накануне дня венчания, по подсказке воспитателя, Алексей Михайлович решил встретиться с невестой. Виделись-то всего несколько раз и толком не разговаривали. Морозов наказал нарядить невесту, как к венцу. Пусть Алексей Михайлович полюбуется на молодую. Еще боярин приказал косу заплести самой Собакиной и убрать новым кокошником.

Ирина Андреевна взялась за дело с послушанием. Волосы бережно расчесала, приговаривая:

- Волос, волос-то какой. Тяжелый, прямо колосья пшеничные.

Евфимия с замиранием сердца готовилась к встрече с суженым. Всего несколько дней, и жизнь её изменится окончательно. После венчания она будет за главную в постельных хоромах. Лишь бы быть любой царю. Но коли выбрал, значит, приглянулась, успокаивала себя Евфимия и всё равно сомневалась. Когда почувствовала несильную боль в затылке, испугалась: «Вот беда. Захворала, что ли?» Потом догадалась, боль идет от туго заплетаемой косы. Собакина с таким усердием затягивала волосы, что словно обруч закручивала на голове невесты.

- Ирина Андреевна, - чуть слышно попросила Евфимия, - ослабьте косу. Больно.

- Что ты, милая, куда ж слабее, и так чуть держится. Распушится. Алексею Михайловичу такое не по нраву будет.

Евфимия решила ради царя терпеть нарастающую головную боль.

Вскоре Ирина Андреевна приладила кокошник и с удовольствием начала рассматривать невесту:

- Красавица! - подытожила она и ласково предложила Евфимии испить клюквенного квасу.

Кокошник словно обруч сжал голову Евфимии. Он явно был мал. Пожаловаться Ирине Андреевне? Без пользы. Опять скажет: «То от волнения», а может и Алексею Михайловичу донести, что она недовольна нарядами.

Боль дополнилась шумом в ушах, иногда Евфимии казалось, что в палате то свечи тухли, то вновь кем-то зажигались.

Ирина Андреевна позвала других прислужниц и со словами: «Евфимия Рафовна, пора» помогла подняться с дубового кресла.

Евфимия встала, кокошник и царские наряды впились в тело, не давая ни вздохнуть, ни шагнуть.

Ирина Андреевна протянула кубок с квасом, она отказалась. Тогда Ирина Андреевна потребовала: «Испей, говорю». Она сделала несколько глотков, во рту стало сухо, в глазах совсем почернело.

Идти сама Евфимия не могла. Её с двух сторон подхватили прислужницы и повели с верха вниз, в царскую палату, где уже ждал жених.

Восемнадцатилетний Алексей Михайлович с нетерпением ждал невесту. Она ему понравилась, так что, если бы не дядька Борис Иванович, расставался с ней только на сон. А он всё твердит: «Нельзя, нельзя, не по обычаю». Он же царь, ему все подвластно, он и обычаи может поменять. Но пока спорить с воспитателем не решался. Покудова время не пришло, поэтому терпеливо ждал встречи с Евфимией. Еще чуть-чуть, дверь откроется, она войдет, и тогда он наговорится с ней и налюбуется вволю.

Дверь открылась, он увидел в переливающемся золотом, жемчугами наряде невесту. Она сделала шаг к нему навстречу, пошатнулась и упала.

 

***

 

- Подучая, как есть подучая, - винился боярин Морозов, смущенно посматривая на царя. - Проглядели.

Боярский совет решал, как быть. Выбранная невеста хворая. Хоть и очнулась вскоре после припадка и нет никаких признаков болезни, но как после такого позволить ей стать государыней. Хорошо разведалось до венчания, а если бы после.

Решили: Евфимию в монастырь. Боярин Морозов предложил, а когда другие засомневались, настоял - за обман весь род Всеволожских в ссылку и подальше, чтобы все знали, как с царем шутить.

Пошли к царю. Алексей Михайлович против:

- Нет. В монастырь Евфимию не надо, - хочется ему и большее сказать: «Пусть останется, может, она и не больна, устала или испугалась, вот и стало ей плохо. Свадьбу отложим, поглядим».

Боярин Морозов словно угадал мысли воспитанника:

- Правильно, государь. Девица разве виновата, что хворая. Родителей то вина. Скрыли, наказывать надоть их, да и девицу жалеть нельзя, могла бы рассказать, что припадочная. Промолчала, видно, шибко хотелось царицей стать. Нельзя, никак нельзя её рядом с тобой на престол садить.

- Лекарь утверждал, здорова она, - не соглашается царь.

- Что лекарь? - усмехнулся боярин. - Не уследил, а может, умысел какой был, про то мы дознаемся, - твердо сказал Морозов, и Алексей Михайлович понял: дознаются.

- Тебе, государь, наследник нужен, - продолжил убеждать царя Морозов. - Ждать боле никак нельзя. Венчаться и дите на свет производить, чтобы трон от отца к сыну переходил. Ты уж прости меня за дерзость, - боярин в пояс поклонился царю, что случалось нечасто. - Наперво государю думать нужно о государевых делах, чтобы народ в спокойствии жил и снова смуты не учинил.

 

***

 

Смотрины, царские постельные хоромы, царь - всё словно во сне. Одно осталось у Евфимии от Москвы - царский подарок. Она с платком и кольцом не расстанется до конца своей жизни.

Ссылка в дальние земли продлится недолго. Через год будет свадьба царя Алексея Михайловича с Марией Ильиничной Милославской. Через десять дней младшая сестра Анна пойдёт под венец с пятидесятивосьмилетним боярином Борисом Ивановичем Морозовым. Был близок к царю, а теперь и породнился. Ему теперь никто не указ.

На радостях он разрешил перебраться Всеволожским поближе к родным местам в Верхотурье. Вскоре опять горемычных вернули в Тюмень. Только через шесть лет Евфимия с братом и матерью вернулись в Касимов. Раф Родионович до снятия царевой опалы не дожил.

Царская невеста Евфимия своей красоты в мытарствах не растеряла. Многие сватались к ней. Женихи были и богатые, и с известными фамилиями. Ни за кого не пошла. Падучих припадков с ней больше не случалась. Так и жила тихо, скромно. Лишь иногда вытаскивала из шкатулки царский подарок и любовалась, а кто был рядом с ней, любовался ею. Была Евфимия Всеволожская необыкновенной красоты и кроткого нрава.

 

1 Раф (Фёдор) Фёдорович (Родионович) Всеволожский (ум. 1653) - российский государственный деятель из рода Всеволожских.

2 О́пашень - старинная мужская и женская верхняя летняя одежда.

3 Евфимия (Ефимья) Фёдоровна Всеволожская (1629 или 1630-1657) - царская невеста, выбранная Алексеем Михайловичем, но в результате интриг сосланная.

4 Алексей Михайлович Тишайший (1629-1676) - второй русский царь из династии Романовых.

5 Борис Иванович Морозов (около 1590-1661) - русский боярин, виднейший государственный деятель, один из крупнейших землевладельцев своего времени, воспитатель царя Алексея Михайловича.

6 Григорий Гаврилович Пушкин (около 1605-1656) - боярин и дворецкий.

7 Царица Мария Ильинична, урождённая Милославская (1624-1669) - царица, первая жена царя Алексея Михайловича, мать Фёдора III, Ивана V и царевны Софьи Алексеевны.

8 Татьяна Михайловна (1636-1706) - младшая дочь царя Михаила Федоровича и его второй супруги Евдокии Лукьяновны.