Журнальный мир

Последние два месяца Люба ходила с болью в пояснице. Она не могла нормально ни нагнуться, ни разогнуться. Может ли быть большее наказание для женщины, привыкшей работать, не покладая рук? Шло к тому, что Люба могла оказаться запертой в четырех стенах, и этого она боялась больше всего, хотя не подавала виду.

С молодых лет успевавшей везде и всюду, постоянно занятой Любе казалось, что ее жизнь остановилась. Иначе чем объяснить то, что она решила в тайне от дочери и сына выкопать картошку? Когда дети ушли на работу, Люба соответствующе оделась и пошла в огород. «К выходным погода может испортиться. Работу, которую не сделал вовремя, приходится делать дважды», — убеждала она себя, начиная уборку урожая. Даже молодым и здоровым не всегда под силу копать землю, уплотненную дождями. Люба спешила, боясь, что дети застанут ее за «преступлением». «Того, чего нет, даже царь не может себе позволить. А картошка — вот она! Если потрудиться, то и результат будет. Счастье только трудом и добывается». Она говорила сама с собой вслух, и со стороны могло показаться, что Люба, подобно нашим предкам, вполголоса напевает трудовую песню.

Осенняя благодать ласкала ее сердце. Видя каждый раз, как лопата выкапывает картофелину, похожую на мячик, она забывала и о возрасте, и о болезни. Посматривая на богатый урожай, разбросанный по всему участку, воодушевленная Люба крутилась волчком.

Наконец, она разложила выкопанную картошку по мешкам и, подобно воришке, забравшемуся в чужой огород и стремящемуся побыстрее замести следы «преступления», попыталась взвалить на спину полмешка, но в тот же момент почувствовала острую боль в пояснице. Это дал о себе знать радикулит.

Люба охнула и опустилась на колени. От боли у нее потемнело в глазах, невольно потекли слезы. Все тело будто онемело, она не могла двинуть ни рукой, ни ногой. Звать на помощь было бесполезно: никто не услышал бы, потому что жили они на отшибе, вдалеке от соседей.

Через два часа с работы вернулась дочь Ася. В поисках матери она пошла в огород, где увидела страшную картину: Люба лежала среди мешков. Ася позвонила брату, и, когда тот приехал, они вместе отнесли в дом «героя труда».

Сын отправился за Айшет — двоюродной сестрой Любы. Говорили, что она толковый врач. Айшет осмотрела больную и без долгих разговоров начала что-то писать.

Как дети ни ругали мать, она стояла на своем.

— Да я просто для собственного удовольствия пошла в огород! Что вы ко мне придираетесь, — оправдывалась она. — Руки сами потянулись к лопате: хотела посмотреть, какая уродилась картошка. Думала, выкопаю всего одну лунку. Но картошка была — просто загляденье, и я увлеклась. Стала копать вторую, за ней — третью… У меня даже настроение поднялось…

— Настроение-то поднялось, но сама ты нескоро поднимешься, — грубо оборвала ее Айшет, которая писала рецепт. — Придется тебе лежать, пока не пройдешь курс лечения.

— Лежать придется? А колоться?

— Нет, само пройдет, — съязвила Айшет. — Скажи спасибо, если уколы помогут.

— Меня ни разу в жизни не кололи.

— Могу тебя обрадовать: курс лечения включает восемьдесят уколов.

— Да что ты говоришь? Они же испортят всю мою кровь!

— А она уже испорчена! Об этом свидетельствует то, что ты занялась не своим делом. Кровь портят не уколы, кровь портит голова.

— Шути сколько хочешь, но я совсем не люблю эти ваши врачебные штучки.

— Любить или не любить — твое дело, но без лечения ты с постели не поднимешься. Будешь знать, как таскать мешки. Вы здесь все такие… Когда вам говорят правду, обвиняете в грубости. Вот зачем ты взялась за мужскую работу? Кто тебя погнал в огород? Кто заставлял таскать мешки?

— Мягко стелешь, да жестко спать, сестра моя, — съязвила Люба. — Как говорится, для несчастной соперница найдется и в доме отца.

— Я потому и говорю тебе правду, что я твоя сестра. Другая бы не сказала. Вы-то не можете без этих «соперниц». Ты, может, к врачам и не ходила, но болезни у тебя от этого никуда не пропали. Думаешь, твои хондрозы и артрозы пройдут от того, что ты спину надорвала и на холоде полежала? Надо беречься, хотя бы на старости лет. Слышала, наверное, что и река не всегда течет по одному руслу? Ушло время, когда ты могла работать, как вол. Здоровье человека с возрастом ухудшается. Сегодня ты не можешь делать то, что могла в юности. Я только это и пытаюсь втолковать тебе и другим таким, как ты.

Две недели пролежала Люба в постели. Дочь взяла на работе отпуск и все время была рядом. Ася старательно ухаживала за матерью. Они потеряли счет уколам. Приходила Айшет. Сострадательная и милосердная по натуре, она слыла грубой, потому что свое мнение всегда высказывала прямо. Три раза в день она навещала Любу, чтобы провести необходимые лечебные процедуры.

Какими длинными были для больной дни и ночи, проводимые в постели! Каждый день казался чуть ли не равным году. Но встать она не могла: поясница не давала двинуться с места.

После уколов болезнь ослабла, но не ушла совсем. Зато теперь Люба могла встать и даже немного походить.

Когда больной стало лучше, Ася привезла к матери свою племянницу Фатиму, а сама вышла на работу. Фатиме было лет пять–шесть. Ох и остра она была на язык! Фатима не давала бабушке заскучать. Обладая веселым нравом, девочка легко сходилась с людьми. Она частенько выводила Любу на свежий воздух, и они вдвоем обходили двор и огород.

Иногда Фатима уходила играть к соседским детям. Ребенок есть ребенок. Как-то во время очередной отлучки Фатимы Люба пошла в огород. Несмотря на то, что была уже поздняя осень, погода стояла чудесная: ярко светило солнце, украшая золотом природу.

Люба сразу же направилась в хлев. Не успела она открыть дверь, как, узнав ее, радостно замычал ее питомец — четырехмесячный теленок.

— Дай бог твоей матери долгих лет! Почему в такой прекрасный день ты стоишь в хлеву, как в темной могиле?

Услышав знакомый голос, животное подошло к Любе и начало лизать ей руку.

— Моего теленка заперли, как какого-нибудь преступника, — запричитала Люба. — Эти молодые не понимают, что тебе здесь одиноко и плохо. Животное должно быть свободно. Надо их самих запереть на замок, тогда бы они знали, каково тебе! Ты — мой золотой эппаз¹, который я не продам, несмотря на все их попытки избавиться от тебя…

Она ласкала теленка, как ребенка, почесывала ему за ухом, а тот стоял, вытянув голову, и явно был доволен. Жалобно мыча, вращая глазами, порываясь в сторону двери, теленок смог-таки разжалобить Любу.

— Золотой эппаз моей души, — проворковала она, — соскучился по свободе? Я тебя понимаю. Даже мне, старой, надоели эти четыре стены, а ты-то молод. Ничего, твоя «добрая мама» решит эту проблему. Вот только найду длинную веревку, и мы вдвоем пойдем смотреть на мир. Мы же не заключенные! У меня и боль проходит, когда смотрю на тебя. Пошли, посмотрим, что творится на белом свете.

Длинную веревку Люба нашла там же, в хлеву, и, крепко обвязав ею шею теленка, вышла с ним во двор.

Жили они в красивом месте: на возвышенности, под которой протекала Сунжа. За двором была широкая улица, а за ней — поля. На таких просторах не только теленок — целое стадо могло бы гулять свободно.

Теленок шел за Любой послушно, и со стороны могло показаться, что он — самое спокойное животное на свете. Но как только они вышли за калитку, теленок бросился наутек, увлекая за собой Любу. Его спокойствие осталось во дворе. Больная была вынуждена на время забыть про свой радикулит. Ни ласки, ни окрики не могли остановить золотой эппаз. У Любы не хватало сил его удержать, боль в пояснице этому не способствовала.

Теленок несся, как машина по широкой трассе, набирая скорость. Люба, боясь упасть, резво бежала за ним, словно ей снова было пятнадцать. Иногда она даже обгоняла его. Вряд ли спортсмены на олимпийских играх бегали так резво. Наверняка она в тот день побила не один мировой рекорд. Люба прекрасно понимала, что ее ждет, если она упадет и, не дай Бог, теленок протащит ее по земле.

Теленок то взбегал на холмы, подобно козленку, всю свою жизнь пасшемуся на горе, то сбегал с холма — и все время тащил Любу за собой. И без спидометра было понятно, что они намотали не меньше ста километров. Кажется, только в тот день Люба узнала, сколько в ней энергии.

— Я могла умереть, так и не узнав, какая я прыткая, — говорила она сама себе.

Однажды на глазах у Любы понесло коня. Но чтобы теленка — такое она видела впервые!

Когда теленок довел Любу до изнеможения, до дрожи в коленках, он, очевидно, удовлетворенный этой гонкой, начал спокойно пастись. Бедная Люба уже почти не держалась на ногах, тяжело дышала и обливалась потом. Белый свет померк для нее, благодаря теленку, которого она вывела посмотреть этот самый белый свет.

Люба привязала теленка к росшему неподалеку тополю. Места попастись там было не так уж и много. Дети, любившие играть под этим деревом, и взрослые, которые искали тень, вытоптали под ним всю траву. Но Люба готова была привязать его даже на голом камне. У нее больше не осталось для питомца теплых слов — на язык просились лишь проклятия. «Хорошо хоть, что никто не видел, как этот теленок, будь он неладен, гонял меня по всему полю», — думала она.

Боль, которая раньше сосредоточилась в пояснице, теперь, казалось, растеклась по всему телу, от головы до пят. Люба долго стояла, не решаясь присесть, но в конце концов силы оставили ее. К счастью, под деревом стояли пеньки, натасканные сюда детьми для игр. На один из таких пеньков она и села.

Немного отдохнув и стонами сообщив полю о своей боли, Люба подумала о теленке: место для его выпаса все-таки было не лучшим. Ей захотелось встать и отвести теленка в другое место, где есть сочная трава. Но встать долго не получалось из-за страшной боли в пояснице. У дерева она нашла сломанный черенок от лопаты и, опершись на него, выпрямилась. Для того, чтобы понять ее состояние, не понадобились бы ни слова, ни рентгеновский снимок — все было написано на лице.

Люба постояла, глядя на черенок, взяла веревку и поковыляла, глядя под ноги. Наконец, она увидела норку в земле и обрадовалась, будто нашла мешок золота. Люба решила воткнуть в эту нору черенок и прочно привязать к нему теленка, а затем пойти домой, прилечь и отдохнуть. Она вставила черенок в нору и стала бить по нему камнем, найденным неподалеку.

Тут из норы вылетел жужжащий комок…

То, что она наткнулась на пчелиный рой, Люба поняла, только когда пчелы принялись жалить ее. Она откинула черенок и бросилась наутек. Люба мчалась, как ветер. Нет, быстрее реактивного лайнера! Она надеялась, что при такой скорости сможет убежать от пчел, но те не желали так просто отпускать возмутителя своего спокойствия. По меньшей мере тысячи пчел собирались наказать ее за вторжение в их жилище.

Любе даже в голову не пришло отпустить веревку, и она буквально тащила за собой теленка, который просто не поспевал за ней, так быстро она неслась. Да что там теленок — даже летящая птица не смогла бы ее догнать! Пчелы уже покрывали ее всю, с ног до головы. Любой увидевший эту картину издалека наверняка испугался бы.

В это время Фатима возвращалась от соседей. Увидев несущийся на нее черно-желтый клубок, она сначала подумала, что это торнадо. Оцепенев, девочка застыла на месте и зашептала молитву, которой ее научила мать. Когда же она разглядела в вихре знакомого теленка с белым пятнышком на лбу, девочка не на шутку испугалась. Фатима бросилась к теленку, но не могла угнаться за вертящимся клубком, который то взлетал на пригорок, то скатывался с него.

Пчелы не оставили на Любе живого места. Наконец, она отпустила веревку, освободив теленка. Бедняга сразу же отбежал подальше и прилег. Ему, наверное, лучше было бы до судного дня находиться в заточении в хлеву, чем претерпеть все это.

Люба изо всех сил била себя, пытаясь отогнать пчел. Из ее рта вырывались звуки, похожие на звуки расстроенной скрипки, когда ее терзает музыкант-самоучка. Никто бы не поверил, что это пожилая женщина с больной спиной.

В тот день Люба поняла, что в критической ситуации человек способен на все. Болен он, не болен — все равно. Она сорвала с головы платок и начала размахивать им во все стороны. Одна пчела так глубоко впилась жалом ей в руку, что Люба невольно разжала пальцы. Платок так и остался лежать на земле. Тогда она вооружилась кофтой, но вскоре потеряла и ее…

Наконец-то Фатима узнала по одежде свою бабушку. Вбежав в дом, она принялась звонить тете:

— Дяци, наша нани выздоровела. Она на радостях бегает по всему полю, скидывает с себя одежду, как лань, то взбегает на пригорок, то скатывается вниз! Приходите поскорее домой!

Когда удивленные странной вестью домочадцы спешно вернулись домой, они увидели такую картину: Люба, искусанная и опухшая до неузнаваемости, лежала посреди двора, а вокруг в слезах бегала Фатима. Пчелы уже улетели…

Таким образом, золотой эппаз принес Любе горе. Хотя — как знать? Ведь говорят, что нет худа без добра. А еще говорят, что укусы пчел бывают лечебными…