Журнальный мир

Я проснулся и посмотрел на часы: было восемь вечера. В комнате темно, за окном опустились сумерки. Для этого времени – это нормально, думаю я. Но как же я умудрился проспать весь день?

Хочется пить. Первое, что приходит мне на ум, это горячий крепкий чай. Пытаюсь нащупать тапки, не нахожу их и шлёпаю на кухню босиком. Ставлю чайник и возвращаюсь в спальню. Тяну за ручку балконной двери и понимаю, что механизм её заклинил. Я подёргал ручку снова и бросил затею, вспомнив, что моя курительная трубка находится в кармане плаща в шкафу. Она осталась там после ночной прогулки. Я без удовольствия вспоминаю горький запах табака. Мне не хочется курить. После сна мне даже думать о курении невыносимо.

Когда состоялась эта ночная прогулка?

Я помню, что Альвина повела меня на пляж. Но было ли это ночью? Я курил трубку… а дальше всё будто в тумане.

Засвистел чайник. Я опять иду на кухню, чтобы выключить газ. Наливаю кипяток в чашку с пакетиком чёрного чая. Смотрю на поднимающийся над чашкой пар.

Я не успел даже отпить из неё глоток, как вдруг всё содрогнулось, и в серванте зазвенел хрусталь. Я вижу, как на поверхности чая пробегает рябь.

Грузовик?

Нет, не похоже. Я подхожу к окну. Оно выходит на пустынный переулок с обратной стороны дома. «Что же это могло быть?» – спрашиваю себя вслух.

Смотрю вниз с третьего этажа, но там ничего нет. И никого, только молодые орешники в зеленоватом свете луны, которая смотрит на меня с неба, повиснув над крышей дома напротив. Рядом с полной луной медленно проплывает облако, похожее на рыбу… или даже русалку. В общем, оно, это маленькое кучевое облако, постоянно меняет свои очертания, напоминая то рыбу с плавником мегалодона, то что-то совсем уж сказочное. Я долго гляжу на него, пытаясь угадать, что в нём особенного, пока не вспоминаю, что чай мой напрасно стынет на столе, а я и единого глотка не сделал. И очень мне хочется пить. Я поворачиваюсь, мечтая о вкусном байховом чае.

Вдруг раздаётся дверной звонок. Я смотрю на стенные часы: без четверти девять. Как быстро пролетело время, пока я глядел, как какой-нибудь лунатик, в сумерки за окном!

И теперь кто-то звонит в дверь моей квартиры.

Выйдя в прихожую, я встречаюсь со своим отражением в зеркале. На фоне смуглого, поросшего густой черной бородой лица глаза мои буквально светятся по-кошачьи, жёлтым фосфором. И ещё я только сейчас понимаю, что на мне бордовый шёлковый халат. Я вспоминаю, что халат принадлежит моей девушке, Альвине.

Опять раздаётся звонок.

Перед тем как двинуться к двери, в глаза мне бросается пятно на халате. Пригляделся – и вижу большую тёмную кляксу, похожую на слегка смазанный кровоподтёк. Я почувствовал, как судорога скрутила мне живот.

Через глазок ничего не видно, слишком темно, но я открываю дверь. Маленькое создание в зелёном мешковатом худи смотрит на меня из глубокого капюшона.

– Пришёл в себя, зверюга? – вдруг спрашивает у меня создание, которое явно женского пола.

«Почему «зверюга»?» – удивляюсь я про себя и продолжаю растерянно молчать.

Тем временем маленькое бесцеремонное создание снимает капюшон, и мне открывается смазливое, миловидное личико с белой, как молоко, кожей, обрамлённое чёрными волосами, которые она распускает на плечи. Она отбрасывает прядь со лба и впивается в меня негодующим взглядом больших миндалевидных глаз.

– Каждый раз ты сильно тупишь после своих… – бурчит она себе под нос, как будто слова её не имеют особого значения.

– Простите, вы кто? – спрашиваю я севшим голосом, позабыв, что стою в женском халате, и чувствую острую потребность в том, чтобы смочить иссохшее горло.

Девушка недовольно закатывает глаза. Ее совсем не смущает мой внешний вид. Потом из-под своего необъятного худи она извлекает пакет молока. Протягивает его мне.

– Всегда одно и то же, – говорит она, не скрывая раздражения. – Вот, держи, волчара. Помогает прийти в себя после бурной ночи.

Я совершенно растерялся, но беру молоко.

– Спасибо…

– Ага! – девушка роется в своих карманах и снова что-то достает. Молча вручает это мне.

Я вижу, что это маленький красноватый камень, типичная прибрежная галька с сетью слюдяных прожилок.

– Отец выходит после полнолуния. Ты вспомнишь. Позже. Мы – дети своего отца. Но раньше ты разделял нашу радость как собственную… так что приходи.

Я продолжаю растерянно смотреть на девушку, не улавливая значения её слов.

Она тяжело вздыхает, снова подняв капюшон. Маленькое лицо утопает в его темной глубине.

– Место прежнее, на берегу… Слушай, ты все вспомнишь.

Она поворачивается ко мне спиной, чтобы вызвать лифт.

Как все это странно, думаю я и, наклонив голову, оглядываю себя в халате. Вижу, что ноги мои выпачканы в бурую грязь. Еще один странный сюрприз.

– Стоп! – я окликаю девушку, когда она входит в лифт. – Кто такой «отец»?

Лицо ее скрыто, но я чувствую, как она снисходительно улыбается.

Скрежет закрывающихся дверей лифта заглушает ее ответ.

Я с трудом слышу что-то вроде «Дагот» или «Дагон».

Скоро полночь, а у меня сна ни в одном глазу. Я нашарил в карманах плаща свою трубку, что сделана из грушёвого дерева. Набиваю её табаком и подкуриваю. Бывал табак и получше, но и этот неплох. Да, теперь мне хочется курить. И я напился цейлонского чаю. Не так уж всё погано, решаю я. И продолжаю наслаждаться курением.

Вдоволь накурившись, я вычистил чубук своей трубки и оставил её просохнуть, как и положено.

Мне стоило сменить халат Альвины на что-нибудь более достойное. Я принял душ и переоделся. Я наслаждался своим чудесным преображением.

Молоко я поместил в холодильник, потому что так нужно для его сохранности. На комоде в прихожей лежал морской камень. Я оставил его там. От него пахло морем, и у меня были догадки, где был подобран этот красноватый окатыш с серым вкраплением.

Когда я подумал о нём, на мгновение мне почудились крики чаек и шелест набегающих волн. И запахи разлагающихся водорослей и моллюсков тоже взбудоражили мое воображение. Странное пьянящее чувство слегка тронуло меня, потом исчезло так же быстро, как возникло, и опять накатило, но сильнее. Мне захотелось полной грудью вдохнуть солоноватый морской воздух. Меня неудержимо влекло на пляж. Вероятно, я встречу там Альвину, и она потрудится объяснить, где пропадала и почему я проснулся в её бордовом халате, который был мне явно не по размеру?

Я зашнуровал кроссовки и, накинув плащ на плечи, положил камень в карман. Бросил последний взгляд на стенные часы, вышел за порог квартиры и запер дверь на замок. Было за полночь.

Я спустился по лестнице на улицу, продевая руки в рукава. Лифт бесполезен, когда живёшь на третьем этаже и ты все ещё на ходу в свои годы. О, боги, какие «мои годы»? Я еще так молод и нахожусь в расцвете сил. И собираюсь проветрить свою затуманенную голову на берегу шумного моря.

Надеюсь, море будет неспокойным.

Люблю ночной шторм. И тот жуткий, точно потусторонний гул, перекрывающий даже рокот прибоя, заглушающий звуки всего мира.

Уже издали я отчетливо ощутил весь спектр морских ароматов, которыми поприветствовал меня лёгкий ночной бриз, и был чрезвычайно счастлив в эту минуту, что пришёл. Лишь маленькое разочарование постигло меня, когда я обнаружил, что на море стоял полный штиль.

Сонное и молчаливое море.

Не этого я ожидал от него. Такое тихое, что, казалось, оно готово было выслушать мои негодования о несоответствии наших с ним настроений, тем более до рассвета в моем распоряжении оставалась еще уйма времени.

В сумраке, под чёрным беззвёздным небом, я набрёл на неподвижные фигуры, сидящие широким кругом на песке. Одна из фигур покачнулась и чиркнула зажигалкой. Затем она подняла руку с зажигалкой, и моим глазам предстало ещё несколько тёмных неподвижных силуэтов, выхваченных из темноты светом колышущегося на ветре огонька.

Странная картина открылась мне. Участники загадочного ночного сборища, рассевшись плечом к плечу, образовали всего три кольца, один внутри другого. Самый внутренний круг состоял из шести человек. И в центре его лежала обнажённая девушка, с руками, плотно прижатыми к бокам; её ноги обращены к морю, а голова направлена к городским огням. Её волосы живописно разбросаны на песке вокруг головы в виде нимба. Девушка не мигая смотрит в небо.

Одна из безликих фигур делает мне знак, чтобы я присоединился к остальным, дополнив собою цепь.

Но вдруг мне кажется, что девушка, заключённая в трёх кругах, очень похожа на Альвину. Я прорываюсь вперёд, нарушая целостность наружного кольца. Как внезапно порыв ветра подхватывает меня в воздух, как какой-нибудь клочок бумаги. И вот я парю над головами участников ритуала, расположенных подо мной эмблемой трёх сфер, и понимаю, что центральная фигура символизирует душу в трёх ипостасях: плотной, эфирной и духовной. Мое тело, оставленное внизу в промежутке двух внешних колец, я тоже различаю в темноте. Я снижаюсь, и картина подо мной теряет четкость. Все окутано непроницаемой тьмой.

Ко мне возвращается ощущение собственных рук, ног… Я чувствую пробирающий до костей холод по всему телу. Испытывая легкое головокружение, я встаю на ноги и ощущаю на себе взгляды невидимых в сумраке лиц.

По-моему, все члены тайного братства облачены в балахоны или худи, как та дерзкая девчонка, что навестила меня вечером. Это она вручила мне молоко. Как бы там ни было, а все их лица скрыты под капюшонами. И с той минуты, как я пришёл сюда, никто из них не проронил и слова. Хранилась гробовая тишина, нарушаемая только слабыми порывами ветра.

Безгласные фигуры вдруг стали менять положение и перемещаться.

Круги вытянулись и приняли продолговатую форму, с двух сторон у них появились острые углы. При этом внешнее кольцо слилось с тем, что находилось внутри него, а то, что являлось центральным, осталось без изменений.

И нагая девица поднялась на ноги и покрыла себя длинным балахоном, растворившись в общей массе участников ритуала.

Теперь я знал, что она – не Альвина, а только отдалённо на неё похожа своей изящной статью. Луна пряталась за облаками, поэтому мне было сложно определить даже цвет её волос. Но сомнений быть уже не могло: это была не моя Альвина.

Стоило мне радоваться этому или, напротив, начинать переживать? Ведь я всё ещё не мог вспомнить, где и когда в последний раз её видел.

Теперь, когда фигуры сместились, живая эмблема изображала глаз. И этот знак мне о чём-то говорил… Он нёс какой-то смысл, явно неземной и сакральный.

И вдруг о нём мне напоминает ветер…

Мы стоим по щиколотку в море, держась за руки, и Альвина, ослепительно улыбаясь, не сводит с меня своих невероятно красивых зелёных глаз.

Её тёмные локоны развеваются на ветру. Её соблазнительные алые губы шевелятся, но беззвучно. Она что-то шепчет мне и протягивает тонкую руку. Маленькие волоски на её бронзовом предплечье сверкают в солнечном свете.

Я беру из руки её маленький камень, совсем не примечательный, каких на мелководье можно найти несметное множество, и на короткий миг замечаю нацарапанный на его поверхности рисунок в виде глаза.

Её улыбка меркнет. В глазах Альвины появляется грусть.

Я вспомнил непомерную скорбь, в которой тонула моя душа, уходила на дно отчаяния.

Солёный ветер с привкусом йода… Он всегда напоминал мне о невосполнимой утрате.

Я курил с тех пор только самый крепкий табак с самым сильным, насыщенным ароматом, чтобы заглушить веяние горестных воспоминаний, приносимых с моря. Я боялся и избегал этого запаха – запаха непреодолимой тоски. Я устал от боли и хотел, наконец, освободиться. Но кажется, не в моей власти настроить струны на новый лад.

Я вижу ухмыляющуюся луну и достаю из кармана плаща своего камень. Он стал таким холодным, пока лежал там. Всё это время он был в моем кармане, являясь подсказкой. Я разглядел на нём тот же символ – в виде глаза. С размаху я бросаю его в море, как можно дальше, так, чтобы волны не скоро вынесли его на берег. Лунная зеленоватая дорожка стелется по тёмному морю, рассекая его пополам. И уже начинается прилив.

– Ты что-то вспомнил? – слышу я знакомый девичий голосок, совпавший с шелестом набегающей волны.

Призрачная надежда сжала моё сердце. Но я ей не поверил и прогнал прочь. Так вот в чем моя сила! Она рождается в тёмном омуте души. В неисчерпаемом источнике моего гнева. Ярость зверя кипела в моём сердце и рвалась наружу.

«Союз луны и зверя», – прозвучал какой-то голос во мне.

– Без обид… Мы не могли позволить тебе разорвать цепь. Мы аккумулировали силу, чтобы воззвать к нему. Мы увидим отца Дагона, и ты сможешь попросить его об избавлении. Тебе больше не нужно будет убивать. Разве не этого ты всегда хотел?

Эта та девчонка, которая, судя по всему, знала меня задолго до нашей встречи накануне. Она сбросила капюшон, и её пряди ленточками струились по ветру. Сейчас я не наблюдал в ней и капли той дерзости, что видел раньше.

Глядя на меня своими удивительно большими глазами, она продолжала:

– Ты не можешь тосковать по ней вечно, волк. Я всегда говорила тебе, что если перестанешь терзаться горечью воспоминаний и отпустишь её, то, возможно, овладеешь и своими звериными инстинктами, и голод сумеешь подчинить.

Я хотел что-то ответить ей, просто из приличия, чтобы отдать должное её дружескому вниманию, несмотря на то, что видел в ней лишь назойливую незнакомку с сомнительным занятием. Я пробурчал что-то невнятное. Посвист ветра нёс и то больше смысла.

В этот момент приблизилась высокая фигура в остроконечном капюшоне, с узкими плечами и тощая, как жердь. Лица не видно. Костлявая рука с длинными узловатыми пальцами легла на плечо девушки. «Этот таинственный незнакомец в обычной своей жизни мог оказаться самым банальным типом, – подумал я, – им мог быть какой-нибудь неудачник с дырой в кармане и долгом по двум кредитам, но тут он обрёл исключительную возможность почувствовать себя частью чего-то особенного, важного в планетарных смыслах, пусть и придуманных, но имеющих для него значение».

Девушка, которой я дал бы теперь, когда рассмотрел её пристальнее, не больше двадцати лет, безропотно отошла и вернулась к общей группе, тем временем уже вставшей в шеренгу вдоль линии прибоя. Их было не меньше пятидесяти человек. Они подняли свои руки в призывном жесте. Их безмолвное обращение к Дагону казалось мне нелепым зрелищем.

Я отошел подальше от воды и сел на небольшой бархан. И стал глядеть в морскую даль, тёмную и бескрайнюю. Надо мной, покачиваясь, шелестело своей мелкой листвой оливковое дерево. Но всё равно до ушей моих донёсся прерывистый плеск.

Там, вдали, куда устремлен был мой взгляд, взметнулся столб брызг и пены. Моя спина напряглась. Не знаю, почему это произошло, наверное, инстинктивно. Я вскочил на ноги, а потом вдруг опустился на четвереньки. Неожиданно все эти чудаки в капюшонах упали на колени, протягивая руки к морю.

Далеко на берег выкатилась волна. Поклонники Дагона оказались в воде. Они все ещё стояли на коленях, в позах поклонения, и морская вода поднялась им до пояса. Моё странное состояние прошло. Это было минутное помешательство, когда все вокруг окрасилось для меня в зелёные тона. Только луна была ослепительно белой, она сияла, как солнце. Оглушительный шелест листвы в ту минуту как будто превратился в таинственный шёпот, в котором, казалось, я слышал угрожающий тон.

И снова этот сладковатый привкус йода. И неодолимое чувство за ним… У меня нет сил бороться. Охваченный агонией внутри себя, я сдаюсь без боя.

Волны плещутся у наших ног, но мы не сводим друг с друга глаз, словно опьянённые сладкой мечтой. Она игриво улыбается, на её волосах танцуют солнечные блики.

Она кажется мне не настоящей… придуманной, сказочной.

Вдруг в моей груди что-то обрывается. И яркое солнце, что заливает нас обоих в эту минуту своим слепящим светом, становится слишком жарким. Я думаю о том, что в тени нам было бы хорошо побыть вместе… еще вечность. Но солнце уходит за серое облако, неожиданно появившееся над нами. Это нахальное уродливое облако отвлекает Альвину, ее улыбка исчезает. Она озабоченно смотрит на облако, точно видит в нем недоброе предзнаменование.

Она все ещё рядом, но я боюсь, что потеряю её, что она уже не моя. Оглушённый этой невыносимой мыслью, я, точно задыхаясь, глотаю солоноватый воздух. Мне тяжело дышать…

Море стало неспокойным. Ветер усилился. Девушка, имени которой я не знал, обернулась и посмотрела на меня с каким-то бесконечным сочувствием.

Я встал на ноги, ощущая необъяснимую ярость. Мне казалось, что я расту, увеличиваюсь в размерах. Внутри всё горело огнем. Шёпот листьев звучал ещё злее, и, точно яркая лампочка над морем, горела белая луна. Со мной снова случился приступ. Я видел всё по-другому.

Море блестело изумрудным отливом на гребнях волн и сверкало в свинцовых бликах луны, когда мрак над горизонтом внезапно зашевелился. Там появился циклопический, приближающийся к берегу силуэт, его тень двигалась перед ним, скользя по волнам, и через считаные секунды она накрыла часть пляжа, где возбужденные фанатики выстроились в полукруг, готовясь встретить своего бога.

Скоро луна исчезла за огромной чёрной фигурой, величина и очертания которой почему-то не вызывали во мне страх.

«Как мог ты позволить ей умереть?» – опять говорит во мне голос.

Я повторяю за ним вслух. Девушка в худи вдруг бросает на меня взгляд. И я вижу в её больших глазах сострадание, смешанное с надеждой. Но я не нуждаюсь в её сочувствии. Я ни в чьём сочувствии не нуждаюсь, говорю я себе с гневом. И вновь во мне раздается этот яростный голос. Он повторяет свой вопрос.

А я повторяю за ним.

Девушка в худи идёт по песку. Её волосы волнистыми прядями развеваются на ветру. Выйдя из тени великана, она сама отбрасывает продолговатую тень, в смутных очертаниях которой улавливается что-то странное. Когда она приближается, я вдруг замечаю эти очевидные несоответствия.

– Ты вспомнил? – говорит она, грустно улыбаясь. Её глаза, такие удивительные зелёные глаза, смотрят на меня с безусловной любовью.

Ветер обдает меня холодом. И привкус йода щиплет мой язык и ноздри. Но внутри становится так тепло и просторно, что хочется сейчас же вдохнуть воздух полной грудью. Не это ли желание побудило меня прийти сюда?

Нет! Я желал найти Альвину.

Я склоняюсь над маленькой фигуркой.

– Альвина, – шепчу я, сглатывая комок последних сомнений.

– Он дал мне второй шанс, – говорит она, – дал новое тело. Но я не могла… то есть я боялась, что ты не сможешь…

– Как же могло быть иначе? – говорю я, прижимая её к себе. Это крохотное создание трепетало в моих сильных жадных объятиях. – Который раз ты говоришь мне это?

– Этот последний, – отвечает Альвина и вздрагивает.

Дагон медленно поворачивается спиной, на которой вздымается большой плоский гребень, и удаляется, скрываясь в изумрудных водах. Луна прячется за облако.

Альвина слегка отпрянула, чтобы посмотреть на это серое безобразное облако, скрывшее за собой пугливую луну. И я с тревожным ожиданием следил за тем, как менялось лицо любимой, её новое лицо. Но она вдруг спокойно опустила глаза и тихо сказала мне:

– Она больше не властна над тобой, мой волк.

С рассветом мы вернулись домой. Звонко рассмеявшись, Альвина подняла с пола свой шёлковый халат и отправилась в душ. Я чувствовал ужасную усталость и повалился на кровать.

Под веками своих глаз я всё ещё видел горбатый черный силуэт гибрида ящера и человека, вокруг его громадной головы расплывалось сероватое пятно – тусклый туманный ореол от скрытой за ним луны.

«С трудом верится, что все это не было сном», – сказал я чёрному безмолвному колоссу. И открыл глаза.

Надо мной, на белом потрескавшемся потолке, большими неровными, темно-бурыми буквами была оставлена объемная надпись, которую не смог бы заметить только идиот или лунатик. Покрывая часть потолка, её текст заканчивался на стене.

ОНА ВЕРНУЛАСЬ. ЖДИ ЕЁ ПОЯВЛЕНИЯ. ТЫ ДОЛЖЕН ПОНЯТЬ САМ. КТО ОНА? НАДЕЮСЬ, В ЭТОТ РАЗ ТЫ УВИДИШЬ ТОГО, КТО ЖИВЁТ В МОРЕ. 33 ПОЛНОЛУНИЙ ТЫ ПОЗОРНО ТЕРЯЛ СВОЙ ШАНС. ЛУНА И ДАГОН СНИМУТ ТВОЁ ПРОКЛЯТИЕ. ТЫ ДОЛЖЕН ДОЖДАТЬСЯ ЕГО ПОЯВЛЕНИЯ. ТЫ ДОЛЖЕН ПОВЕРИТЬ АЛЬВИНЕ. ИЛИ СНОВА И СНОВА БУДЕШЬ ИСКАТЬ ЕЁ И ТЕРЯТЬ.

Это было послание, которое я оставил самому себе.

Ну вот и конец нашей загадочной истории. И жили мы долго и счастливо. А надпись эта и по сей день остаётся в нашей спальне и лишь со временем немного поблекла. Не то чтобы мы решили оставить её на память. Всё дело в банальной нехватке денег на ремонт.

Вы можете увидеть её своими глазами, если зайдете к нам на чай.

Наверное, вы будете удивлены, но проживаем мы в том же городе, что и вы. И улица носит наверняка известное вам название: Дагона; дом 33.

2022