Журнальный мир

Каждый охотник

Каждый охотник
имеет ружье,
песика Джека,
четыре жены
и речку, в которой
стирать белье
с одной стороны –
и с другой стороны.

Каждый охотник
имеет нож –
Джека верней
и острей стекла.
Им пополам
рассекает дождь
и в лезвия смотрит,
как в зеркала.

Каждый охотник,
прикрыв глаза
и погружаясь
в пучины сна,
желает знать:
а) где сидит фазан,
и б) с кем изменит
вторая жена.

Каждый захочет
умом постичь,
слушая песню
«Шумел камыш»,
кто ты – охотник,
собака, дичь?
И на какой
стороне стоишь?

Логика вещей

Сегодня стол стоять устал
В позиции «Замри!»
Он на четыре лапы встал
И подошел к двери.

Совсем тихонечко нажал
И – на тебе! – открыл.
Стремглав по лестнице сбежал,
Не трогая перил.

Он в мир вбежал, как в общий двор –
Огромный и ничей,
Нарушив тайный уговор
О логике вещей.

И понял мир, что вдруг устал
На трех китах лежать.
Он на четыре лапы встал…
Куда ему бежать?

* * *
Деревья вырастают в корабли.
Их ждут пираты, рифы и муссоны.
Их ждут немолодые Робинзоны,
Забытые в синеющей дали.

Когда молчит усталый океан,
Когда и счет потерян календарный,
На горизонте парус легендарный –
Смятенный призрак, зрительный обман –

Растет и тает в зеркале игры…
И Робинзоны спят и не услышат,
О чем шумят под общей звездной крышей
Тугие корабельные боры…

Морской этюд

Скалистый берег – птичий рай.
Вскипают чайки на волне
И ветру молятся: «Сыграй
На самой тоненькой струне!»

А он стараться рад и сам,
Да вот беда: за сотни лет
Привык к тяжелым парусам,
А парусов в помине нет.

* * *
Время: встречи – однодневки,
Волны на песке.
По Фонтанке и по Невке,
По Москве-реке

Одинокий пароходик
Курсом в никуда
По течению уходит,
Как в ночи вода.

Бог с тобою, ты со мною,
Времени исход.
Черный ветер над Невою.
Синий пароход.

* * *
Стрекозьи женщины с глазами золотыми
Летят в луга ленивые, льняные.

Июль лесные впитывает соки,
Скользит в траве по нитке дождевой.
Стрекозьи женщины стрекочут, как сороки.
Сквозь сумрак с исчезающей листвой
Дрожит дорога. Догорают тени.

Влекомые приливами луны,
Стрекозьи женщины рисуют сновиденья
И видят сны.

Мужчины в её жизни

Она меняла их как перчатки,
но одной пары хватало надолго.
В генетическом коде правила опечатки,
прорехи штопала нежно иголкой,
а тех, которых выбрасывать жалко,
укладывала на верхнюю полку,
где моль и темно.

«Джентльмены предпочитают блондинок»

Джентльмены желают блондинок,
обутых в высокий ботинок,
однако и этих и тех,
увы, не хватает на всех.
И кто ж остается брюнетке,
когда джентльмены так редки, –
какой-нибудь дворник с метлой –
небритый, голодный и злой?

Кирасир

У реки пасется стадо.
Тишина, покой и мир.
За дворцовою оградой
Ходит бравый кирасир.

Взглядом он косит налево,
Да не всуе, не вотще:
Он смущает королеву
В горностаевом плаще.

Та сидит на возвышенье
И краснеет горячо.
Прегрешенья, повышенья
Иль чего-нибудь еще

Кирасир желает бравый,
Только вслух – ни бе ни ме…
Мало ль что бывает, право,
У мужчины на уме!

Перелётная песнь

Осенним курсом – зюйд-зюйд-вест,
дорогой голубой,
под колокольный благовест –
тяжелый разнобой,

внезапный снег, угрюмый дождь,
молчание травы,
сомнамбулическую дрожь
дряхлеющей листвы

летим, рассвет отбросив прочь
ударами крыла,
пока обманчивая ночь
на землю не легла

и не раскинула окрест
свой флер из легких звезд…
Осенним курсом – зюйд-зюйд-вест,
обратным – норд-норд-ост.

* * *
Троллейбусы спят как игрушки.
Прижали уставшие ушки –
Боятся ночного дождя.

Ты скажешь: «Не верю, не верю!
Ну что там железному зверю
Какие-то капли дождя!

Пускай барабанят по крыше. –
Троллейбусы спят и не слышат:
У них тараканьи усы,

А вовсе не заячьи ушки!»
Но страшно железным зверушкам
В такие ночные часы.

Творчество

Я – поэт. Терзаю лиру.
Вопль ее не заглушить.
Но о чем поведать миру,
Не могу еще решить.

Вот привязан к батарее
Свежепойманный Пегас.
Я кормежки не жалею:
Жуй, коняшка, ананас!

Может, нынче ананасы
У Пегасов не в чести,
Только он меня к Парнасу
Не торопится везти.

Смотрит искоса, скотина,
И мотает головой.
Стегануть бы хворостиной!
Впрочем, ладно, черт с тобой.

Уноси свои копыта,
Крупный нерогатый скот.
…У меня окно открыто –
Может, Муза забредет.

* * *
Дождь с расстроенным лицом
шел по глиняной дорожке.
Лето пряталось в ладошке.
Ежик грелся под крыльцом.

Дождь идет – а нам-то что?
Пусть и ухает и стонет,
Пусть земля в дожде утонет:
Есть калоши и пальто.

В теплом домике, внутри,
Я рисую пароходик.
Только ты не говори:
«Дождь пройдет – и все проходит».

«Поэзия должна быть глуповата»

Поэзия должна быть глуповата
а lа абориген протектората,
акына песнь, что сотрясает степь
в вакхическом экстазе и азарте –
как юный кот в благословенном марте,
посаженный на будничную цепь,

чье злато далеко не высшей пробы…
Поэзия должна быть как амеба
на плоскости тетрадного листа –
нехитрой. И пиитовым твореньям
пристало не эфирное паренье,
а свежесть чувств – святая простота.

К чему поэтам донные глубины:
им дактиль, птеродактиль – все едино;
условностями можно пренебречь.
Слова летят и бьются о цезуры,
и смотрит изумленная цензура,
куда заводит пламенная речь.

Без тонкостей и колкостей особых
твори, поэт, выдумывай и пробуй
с улыбкой на физическом лице.
А если оказалось не по вкусу,
зови в подмогу ветреную Музу,
Пегаса, Аполлона и еtс.

Робинзоны

Косых лучей сумятица
В зеленых деревах.
Мы – Робинзон и Пятница
На диких островах.

Морская каракатица –
чудное существо!
Мы – Робинзон и Пятница,
И больше – никого.

Волна в испуге пятится,
Обжегшись о песок.
Мы – Робинзон и Пятница,
Наш плот из двух досок.

Лениво время тянется,
То вниз ползет, то вверх.
Корабль будет в пятницу –
За дождичком в четверг.

Переход на осеннее время

Осеннее время проходит вразрез
С веселым течением улиц.
Вот листья созрели, и воды с небес
Обратно на землю вернулись.
И осень безмолвно стоит на углу,
А ей расточают хулу и хвалу
Все люди и звери. Но ходят по дну
Под шорохи, вздохи и крики
Столетние рыбы, храня тишину, –
Печальны, пусты, безъязыки.
Едва ли коснется их сонных миров
Нечаянный отзвук осенних пиров.
И время, бессильно пред плоскостью вод,
Уходит в леса одиноко
И листьям трубит запоздалый поход
По следу воздушных потоков.
И листья слагает в бессильную горсть
Осеннее время – нечаянный гость.
Осеннее время от вод вдалеке
Проносит сквозь темные страны
Прилипшие листья на правой руке.
Земные границы – на ржавом замке,
И ключ – в глубине океана.

* * *
А сегодня – полнолунье.
Мерный свет стекает с крыш.
Что же ты, моя певунья,
Приуныла и молчишь?

Как осенняя загадка,
Темный лист в твоей руке.
Кто-то маленький и гадкий
Затаился в уголке.

Ухмыляется спросонок
И зевает не спеша…
За душой пришел, бесенок?
А на что тебе душа?

День закончится прозрачный.
Пробираясь через ночь,
Ангел призрачный, невзрачный
Не захочет нам помочь.

Да и сами не попросим
Мы несмелого его…
В мире осень, только осень,
Осень – больше ничего.

Октябрь

По листьям правит тризну
Древесная толпа.
Младенчески-капризна,
Старушечьи-скупа

Погода…И в такую –
Куда, зачем, к кому?
И всяк себе кукует
В зашторенном дому.

За гранью листопада
Восходит призрак тьмы,
Витает дух распада
И медленной зимы.

* * *
Когда шуршит лесная тварь,
Сбивается в толпу,
То человек и зверь, и царь –
Выходит на тропу.

Вот он проходит – друг и волк –
По лунной стороне.
Он, безусловно, знает толк
В объявленной войне.

Куриный бог, небесный червь,
Он зрит благую цель
И оголенный прячет нерв
В оптический прицел.

Он мародер и санитар
В проекции земной.
Он слишком стар, он слишком стар
Для мира под луной.

Серое время

Вечер на землю. Снег на дома.
Серые лица.
Тысячи верст вековая зима
Длится и длится.

Тысячи лет от сумы до тюрьмы –
Вдаль до погоста –
Серого времени серой зимы
Лишние гости.

Серое время по лицам людей –
Серой рукою…
Тише, ямщик, не гони лошадей –
Время такое…