Журнальный мир

ЖАРКОЕ

какие там облака, господи, ах, какие..! –

сфинксы, грифоны, гарпии, крылья подняв тугие,

лежат на холмах, ловят лениво ветер,

на глазах превращаясь в зайцев, лисиц, медведей.

и ты на холме стоишь, плавишься и сгораешь

все-то ветра твои – предвосхищенье края

сухо и на траве пыли тусклая позолота

на глазах превращается в искру и гром и воду

ДАЧНОЕ

приметы времени и места

и что там было неизвестно

и что там дальше не сказать

любовь не про мужчин и женщин

не про живых не про ушедших

а способ жить во все глаза

и жизнь твоя земля вот эта

и низким солнцем смерть согрета

и между ними свет как мёд

едва струится жуть лихая

и мака бабочка порхает

а всё никак не упорхнёт

СИНЕМА

облако прогорело, к ночи погасло, но

сквозь прожжённые дыры потусторонний свет

видится ясно, и долгая тьма слоном

тихо ступает, в летней густой листве

неразличима – пятна и пятна, но

кадр за кадром – вот же иная жизнь:

искрами звёзд прожжённое полотно,

кино, тени и миражи –

вдруг показали то, что назвать бы сном,

да реальность позвякивает сверчком,

постукивает веткой, попахивает весной,

а ты перед ней ничком.

ПАТЕТИЧЕСКОЕ

а жизнь – то месиво, то крошево

всего плохого и хорошего,

там подсласти, а тут присаливай –

в инструкции всё расписали бы,

но нет, чёрт побери, инструкции,

лишь опыты чужие куцые,

а счастье личное-приличное –

как состоянье пограничное,

когда ни есть, ни пить не хочется,

а только выть от одиночества

и жить, и жить, и пить шампанское

под свисты ветра хулиганские

НАСТОЯЩЕЕ

это было недавно и было давно

это каждому было с рожденья дано

постучал – распахнулась заветная дверь

и за нею весь мир

а теперь – что теперь?

что осталось в тебе от того божества

для которого вмиг распускалась листва

проливались дожди полыхали цветы

выходили слова за предел немоты

и трепещешь листом на вселенском ветру

и пеняешь – кому? – неужели умру

так не вспомнив за что и зачем и кому

выдыхать благодарное в жаркую тьму

ЧУТЬ ПАФОСНОЕ

музыка смертна – на время как мы, как все,

но прорастает снова и снова в каждом

сорной травой в ливневой полосе,

райской яблоней, облачной птицей, морским барашком

сколько в тебе музыки – на минуту? две?

до холодов, до осени старых мелодий хватит? –

соловьём заливаться в кроне, сверчком стрекотать в траве,

горло драть на заборе, командовать войском в шестой палате

когда вдруг устанешь, эхо ещё звучит

в тех, кто тебя, перевирая, помнит,

а музыка умерла, но пробьются её ключи

в новорождённом – поить родовые корни

ПОКА

я рано или поздно научусь

чему-нибудь полезному, что кормит

и поит, но не притупляет чувств –

иных материй усики и корни

пока же – полдень, света озерцо

дрожит в ладонях с частотою пульса,

и клонится тяжёлое лицо

к нему сухим подсолнухом июльским

и оплетает дикий виноград

сухую вишню тенью и прохладой,

и гусеничке страшно умирать

рождённой ползать, воскресать крылатой

ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ

почти касаясь крышами друг друга,

росли, косили окнами, ветшали,

переживали соловьёв и ругань,

обменивались нужными вещами,

жильцами, тараканами, сиренью,

теплом и ржавчиной в чугунных венах,

дышали летом в форточки вареньем,

зимой – картошкой жареной и хреном,

и выпадали как-то незаметно

из окруженья – были и не стало –

освобождая солнечное место

стеклу и стали

САМОЗАБВЕННОЕ

любовь – не про мужчин и женщин,

не про кольцо разлук и встреч,

а про живых и сумасшедших,

и никого не уберечь –

когда, прекрасны и ужасны,

расплёскивая свет и жар,

легко взрываются и гаснут,

и этого не избежать –

отгородиться некем, нечем,

и смерть ясна, и жизнь тесна.

а свет – он длится, безупречен,

и снова образует нас.

СОВЕРШЕННО Л

шипящей волною прилива

затоплен по горло уже,

и море, как тёплое пиво,

горчит и течёт из ушей

а времени – бездна:

за что-то

присмертным и полуживым

достаточно соли и йода

на всякие раны и швы

смотри, оклемался – и даже

нащупал рапана на дне,

и, кажется, можно и дальше,

и дольше

а можно и не

ТЕРПЕНИЕ

женщина завязана узлом.

не сказать, что ей не повезло,

не сказать, что ей невыносимо,

просто что-то – ни добро, ни зло –

сквозь неё наружу проросло,

тянет, ноет, отнимает силы.

и пока его не разглядеть,

не представить, как оно – в беде,

в радости, в живом недоуменье,

кажется, что это навсегда:

и недоуменье, и беда

нервы плечи локти лоб колени

ПОКА НЕ ПЕРЕСТАНУ БЫТЬ

стоять в упругих струях сквозняка,

как рыбина в течении придонном,

в чужом воображенье возникать

негаданно, нежданно, отрешённо,

все связи до азов упрощены

и времени теченье умолимо,

и между нами толща тишины,

а кажется – дыхание залива,

и нет в нём лишних шорохов земных,

а только гул прилива терпеливый.

песчаные редуты снесены,

и отступление – удел счастливых.

СОВСЕМ ОСЕНЬ

это всё не про нас, почему-то опять не о нас,

если даже весна, на глазах проседающий наст –

или с нами – но так, что не ясно опять ни черта,

и пучок на пятак всех чудес – мимо рук, мимо рта:

это лист золотой, паутина, бессонный комар,

и молочный орех, и плывущие в дымке дома,

лошадь в белом пальто – и в минуту сводящий с ума

человек – чебурек, масло по подбородку, дырявый карман –

потому что мы есть, но так редко сейчас или здесь,

что не видим чудес – а их поле, и речка, и лес,

и сквозь всё это светится что-то с изнанки, со дна –

не сейчас и не здесь, а всегда, и везде, и о нас.

ПОБОЧНОЕ

на дорогу долгую нанизаны

путников тускнеющие бусины,

и порхают горлинками сизыми

между ними истины изустные.

кто их, пересчитывая, двигает?

что над каждой шепчет озабоченно?

рвётся нить – досада невеликая,

да ищи-свищи их по обочинам.

снова соберутся ли со временем

в чётки бусы игровые камешки

нет дороге жизни повторения

так с дырой сквозною и останешься

РЕЧЁВКА

не так уж много в трудный час

простых да горьких

простых да горьких

и пусть останутся от нас

хвосты да корки

хвосты да корки

но мы стоим но мы горчим

не прокисаем

не прокисаем

и жизни нет иных причин

рецепт для женщин и мужчин

универсален