Матрикс

Матрикс

I

 

Из окна палаты ковидного госпиталя была видна труба новой котельной, зады районной поликлиники и салон красоты «Матрикс». На горизонте еловые, тёмно-зелёные сопки Уральских гор. Палата чистая, мебель современная, окна пластиковые, очевидно, в отделении был ремонт. Опытным взглядом муниципального коммунальщика Николай Капитонович заценил и одобрил работу. О том, кто и сколько поднял на ремонте, думать Малафеев уже не мог, сил не было.

Николай лёг на кровать и набрал в телефоне слово «матрикс». Оказалось, что это – название косметической фирмы, рекламу Николай пропустил. В коллоидной химии матрикс – упругая ячеистая трёхмерная структура. В медицине матриксом называется межклеточная среда, плазма и соединительные ткани. В переводе с латыни matrix – матка, самка, ствол дерева. В социальных науках матка, матрица – это всё. Матрикс управляет человеком и обществом!

Тема заинтересовала Николая. Люди думают, что свобода дана им с рождения, – на деле поведением управляет матрикс. «Бытие определяет сознание, базис производит надстройку, свобода – добровольный плен», – вспомнил Николай Капитонович и закрыл глаза, он устал.

Малафеев болел ковидом вторую неделю и был рад, что решился на госпитализацию. Он и Татьяна заболели разом, думали, что заразу принёс из школы сопливый внук или его приятель. Сначала пытались пересидеть ковидный грипп дома. Доступ к нужным лекарствам у невестки Малафеевых был, Ксения заведовала аптекой. Знакомый врач всегда на проводе. Медсестру наняли по его рекомендации, она ставила капельницы.

Свои и чужие проблемы Николай Капитонович решал умело. Город он видел как на ладони, что город, половина области – свои да наши – в администрации служил давно и на пенсию не торопился. Работал честно, своих не обижал, куда и через кого занести, знал. С одной стороны, ремонтно-строительная служба была муниципальной, с другой – все понимали, что это бизнес Малафеева. Транспорт, строительная техника, люди – всё в его руках, хотя по закону всё на балансе и в штате администрации, удобно и эффективно.

Звонок врача и мягкое требование о немедленной госпитализации Малафеевы восприняли спокойно, без паники. Внутренне Николай был готов к такому повороту, потому что состояние жены он оценивал как более тяжёлое. Она лежала пластом, ни на что не жаловалась и молчала. «Видно, помирать собралась, дура», – думал Николай.

Татьяна Михайловна всегда была покорным и терпеливым существом, мужу не перечила и не упрекала ни в чём. Он ценил и уважал её как человека редкой красоты и утончённого благородства, правда, без огонька, того радостного порыва усталой души, который русские называют праздником. Огонька, страстных фейерверков Капитонычу в ней не хватало. С другой стороны, Малафеев соответствовал её представлениям о сильных мужчинах. Николай любил жену, оберегал, обеспечивал, заботился как мог. Про себя он понимал, что выкрутится, выживет хоть где, в любой бочке! Чужое дерьмо будет жрать, свою кровь пить, людей будет убивать, но выживет. Вот такой он, маленький и сильный Капитоныч! А Татьяна не справится без него, слабая она, дунет сквозняк, и затухнет пламя в лампадке.

Перед отъездом в больницу всю ночь Николай боролся с температурой, не спал, собирал вещи, свои и жены, не забыл положить и Евангелие, которое купил, когда началась эпидемия. К восьми часам утра Ксения отвезла их в госпиталь, там сразу взяли анализы и распределили по палатам.

Николая поразили космические костюмы, в которые был одет персонал больницы. Такого типа спецодежду он видел в новостях, когда показывали визит президента в московский госпиталь. Тогда костюмированный карнавал его развеселил, а сейчас свой госпиталь озадачил.

«Неужели всё так серьёзно? Как они в защитных костюмах дышат целый день, воду пьют, едят, курят, само собой?» – Николаю вдруг стало жалко медсестёр и врачей, похожих на аквалангистов в заселённом больными рыбами аквариуме. В четырёхместной палате он был один. «Надо бы найти Татьяну, проведать её. Но не сейчас, сегодня, но не сейчас, будет время, вечер», – спать не хотелось, но Николай, видимо, задремал, очнулся от женского голоса:

Малафеев, поднимаемся, идём на КТ, на второй этаж.

Возле лифта собралось шесть человек, все на КТ. Спустились с четвёртого на второй этаж дружно. Там возле кабинета компьютерной томографии оказалась лавочка, Николай присел на неё. Он оказался последним в очереди. В кабинете было очень холодно, дул сильный сквозняк, ветер, как на корабле в море. Николай лёг на салазки и поехал в трубу, он старался, насколько это было возможно, не шевелиться, не дрожать. Врач оказался знакомым, точнее, Капитоныч намекнул ему, что знаком с главврачом госпиталя, и расспросил, как мог, о результатах осмотра.

Пожилой, лысый доктор показал ему снимки на мониторе, кое-что укрупнил, пояснил, что ковидная пневмония на рентгене похожа на серый туман. Поражение у него наблюдается по краям лёгких, в правом и в левом. Объём поражения составляет около 15%. Бывает очаговое воспаление, которое выглядит пятнами разной величины, бывает тяжёлое поражение до 70% объёма лёгких и более.

Не волнуйтесь, Николай Капитонович, процесс в лёгких начался, но его можно остановить. Случай лёгкий, может быть, средний, у нас все выздоравливают. В больнице половина персонала уже переболела ковидом и работает.

Малафеева Татьяна Михайловна была у вас на осмотре?

Нет, сегодня не было, завтра, наверное, направят.

У неё хуже, чем у меня, состояние.

КТ – это же диагностика, мы здесь не лечим пациентов. Лечат всех по схеме в отделении. Вам ставили капельницу и антибиотики внутривенно?

Нет.

Тогда поднимайтесь к себе, там уже вас, наверное, ждут.

Николай вышел в коридор. Лифт где-то завис. Он хотел было пойти на лестницу, но почувствовал, что два этажа пешком не одолеет. Когда добрался до отделения, то у входа его заинтересовала палата с табличкой «VIP». Ему стало так любопытно, что он на время застрял в коридоре. По его расчётам, в отделении должно быть от 30 до 40 пациентов. Он начал приглядываться к людям и раскланялся на всякий случай с ухоженной женщиной, одетой в эксклюзивный костюм.

Обитателей VIP-палаты он вычислил быстро, их невозможно было не заметить. Люди в чёрном, в чёрных футболках и чёрных спортивных штанах. Первый был человеком гигантского роста и объёма, руки у него не свешивались вдоль туловища, а торчали в стороны, подобно крыльям пингвина. Это был известный в городе предприниматель, владелец крупной продовольственной торговой базы и ряда магазинов Леонид Высоцкий. Капитоныч визуально был знаком с Высоцким, закупал перуанскую или эквадорскую плитку и благоустраивал территорию базы, но из одного тазика с ним не хлебал, себя он больше считал чиновником, чем предпринимателем. «Что бы ни думали о нас люди, но торгаши и бюрократы не одно и то же, матрикс разный», – запомнил слово Николай.

Второй, поменьше ростом, прокачанный на тренажёрах мужик оказался сотрудником областного управления ФСБ. Рожа знакомая и неинтересная, Малафеев избегал прямых контактов с управлением, опасался. К ним подошла эксклюзивная дама, пазл сложился, она оказалась женой Высоцкого. Николай вспомнил о своей жене. Её палата оказалась в конце коридора. Татьяна лежала под капельницей. Николай хотел было рассказать ей про пятнадцать процентов, Высоцкого и его жену, но она упредила его и взволнованно прошептала:

Ты чего, тебя сестра ищет, – и указала на капельницу.

Малафеев! Малафеев! – услышал он глухой и негромкий голос медсестры из-под пластиковой маски и потащился к себе.

В палате Николай обнаружил мужика под капельницей. Николай лёг на свою кровать и потянулся. Даже в скафандре аквалангиста чувствовалось, что медсестра молодая и ладная. «Хорошо, хорошо», – подумал он, неведомо о чём, и спросил:

Это что у вас в мешке, десерт, на сладкое?

Компот для мальчиков.

А можно туда писярик? – Николай выразительно указал пальцем на мешок и засмеялся.

Малафеев, лежите спокойно, у меня игла в руке.

Милая, меня Капитоныч, то есть «Капитаныч» зовут, это для своих и наших, есть проблемы – обращайтесь, – Николай подмигнул девушке. – Вот, представь себе, тонет корабль. В живых остаются немец, француз и русский. Прибились они к необитаемому острову. Соорудили невод и забросили его в море. Попалась им одна-единственная рыбка, но не простая, а золотая. Немец говорит: «Кружку пива и домой!» Француз: «Бокал шампанского и домой!» А русский: «Ящик водки тащи и тех двоих обратно!»

Сестра вежливо засмеялась и добавила:

А я подумала, что они русалку одну на троих вытащили…

 

II

 

Болтовня соседа по палате не раздражала Сергея Фёдоровича. Он настолько устал и вымотался за последние три месяца, что когда попал в госпиталь, то потерял всякое желание говорить и действовать. Под капельницей Усенко уснул и не просыпался, когда Малафеев кричал, мол, кончилась капельница, и когда сестра доставала иглу. Он отключился и был счастлив, если отсутствие присутствия можно так назвать. У него была редкая психическая болезнь, он не мог забыть ничего из того, что было, потому что жил воспоминаниями, и лишь сон освобождал его от бремени прошлого.

Двух месяцев не прошло с того дня, как умерла жена. Нельзя сказать, что он любил её, этого будет недостаточно, любовь – пустое, бессмысленное слово. Он не помнил, чтобы говорил своей Надежде, мол, любит, такого не было. Про любовь толкуют интеллигенты и звёзды из телевизора, у них есть мечты и лёгкие деньги! Они страдают от безделья, жалуются друг другу, а рабочий человек дышит и не стонет: о воздух, я люблю тебя, дайте мне воздуха, хочу много чистого воздуха! Здоровый человек лезет в клеть, в шахту и не думает о сердце, не разговаривает с ним, оно просто есть, и точка. Так и Надежда Ивановна – в жизни Сергея как сердце и воздух! Она дочь шахтёра, он сын шахтёра, точка. Пришёл из армии, женился, точка. Старшую дочь назвали Валентиной, младшую – Верой, точка.

Куда Сергей, туда и Надя, он в Заполярье, на Кольский полуостров за длинным рублём – и она туда же. У Нади открылась хроническая лейкемия, врачи прописали перемену климата и возвращение в родные места. Сергей Фёдорович собрал вещи и вывез семью на Урал, на родину Надежды. В посёлке они жили не в любви, а в ожидании чуда. Ходили по врачам, лечились травами и заговорами до тех пор, пока в онкологическом центре не вышли на волшебника, которому удалось подобрать ключ к болезни Надежды и остановить раковый процесс.

Ремиссия получилась длительная, лет на десять. Начало нового обострения хронического процесса совпало с эпидемией ковида. Контакты с врачом, лечившим Надежду Ивановну, потерялись. Поликлиники ограничили приём, специалистов бросили на борьбу с эпидемией, до областного центра двести километров. Время было упущено.

Ты не думай, анализы мы собирали. Вера письма писала и в онкоцентр, и в облздрав, но всё так быстро и внезапно произошло. Она – на глазах у меня, ходила по квартире сама, по стеночке, тихонько. Я дома при ней был, и вот вышло. Надя сказала – в туалет надо. Ну, я проводил, пошёл на балкон курить, покурил, вернулся, тихо в квартире. Прошёлся туда-сюда, заглянул в туалет, а она лежит на полу, готова… И вот я до сих пор не понимаю, что курить меня припёрло, я на балкон пошёл, а она одна умерла, – к обеду Сергей Фёдорович отошёл ото сна, и Капитоныч так его растормошил, что у них сложилась оживлённая беседа. Оказалось, они ровесники, по шестьдесят пять каждому. Оба в усах, у Сергея Усенко пышные, висящие скобой пшеничные усы, а у Малафеева нос короткий и усики стриженые.

У неё ковид уже был, а не лейкемия? Ты не думал?

Не думал, анализы на ковид мы сдавали, потом в заключении записано, причина смерти: лейкемия, сердечная недостаточность.

Говорят, бывает бессимптомный ковид.

Не знаю, я тогда не болел, Надя и Вера вирусом не болели. В Черёмухове эпидемии нет, у нас все здоровые.

Здоровые, какие здоровые?! Если у тебя 50% поражение лёгких?!

Наверное, в машине заразился, я же таксую. Или в Москве подхватил, – Сергей Михайлович задумался, погрузился в прошлое. – Я Москву не люблю, цены там сумасшедшие.

Там цены такие же, даже ещё ниже, чем у нас на Севере, места надо знать, где брать!

Я про другие цены, берут там, как в Европе, валютой, а у нас расчёт рублёвый, вот и считай! На похороны Валя с мужем приехала. Они меня пригласили в Москву. Зять говорит, Сергей Фёдорович, давайте к нам на ПМЖ, мужская рука в доме – сила! Внуку надо уши драть… Девятый день дома отметили, я избушку на клюшку и поехал. Валя освободила мне гардеробную, а сороковой день я уже здесь отмечал. Не показалось мне в столице. Валя приспособила меня в магазин ходить, список и деньги даст, вот я цены московские изучил. Там есть магазины для людей, которые, что почём, не знают, и для пенсионеров – со скидками. Зять говорил, вот холодильник, берите что нравится. Там у него и виски, и текила, и коньяк. А я в магазине всегда чекушку брал, садился на лавочку… – Сергей Фёдорович опять замолчал.

Начался обед. Усенко идти в столовую отказался. Николай принёс ему супчик, кусок минтая и кисель.

Кисель рекомендую, сладкий. Хлеб у них не из магазина, самодельный, хороший. Я себе дома тоже мини-пекарню купил, хлеб получается горячий, пышный, ноздреватый, корочка обалденная. Правда, долго не лежит, сохнет.

Деревенский, печной, может неделю на столе лежать.

Да где ты его сейчас купишь?!

Надина мать пекла по праздникам и на дорогу нам каравай давала, я по молодости помню. Каравай плотный, тяжёлый. Сейчас хлеб пустой.

После обеда к ним в палату подселили пару пациентов. Их привезли из Первоуральска.

Старшему, Алексею, водителю междугороднего автобуса было лет пятьдесят. У него оказалось серьёзное поражение лёгких, до 50%. Два дня ждал скорую помощь, в госпиталь сдался вполне сознательно и в палате расположился по-хозяйски. Привёз свой чайник, солидный мешок продуктов, посуду и гигиенический набор. «Шофёр выживет, – подумал Капитоныч. – За таким хорошо по тракту идти, когда некуда спешить». Алексей лёг на живот, упёрся в смартфон, как в полотно набегающей на баранку трассы, и двинулся в рейс, на конечной станции которого его ожидала маленькая, недавно народившаяся внучка. Её и дочь он видел в смартфоне, корчил им рожи, цокал языком, чмокал губами и громко хохотал.

Настрой Алексея был настолько мажорным, что Николай позавидовал ему, не выдержал и спросил:

Ты в июле родился?

А ты откуда знаешь?

Так слышно.

Ну да.

Этим разговор и ограничился.

Молодого звали Евгением, он работал на железной дороге. Сначала у него жена попала в первоуральский госпиталь, потом его привезли сюда. Несколько дней держалась высокая температура, два дня, как и Алексей, ждал скорую помощь. Дома у него остался один десятилетний сын.

Совсем один? – спросил Сергей Фёдорович, эта ситуация его взволновала.

Так он уже большой.

Большой – это высокий? – невольно переспросил Усенко, потому что Евгений был мужиком высокого роста, крепкого спортивного сложения, что подчёркивал его красивый спортивный костюм.

Соседи за ним присматривают.

«Странно, что такой здоровый человек оказался здесь», – подумал Усенко.

И сын не заболел от вас? – спросил Николай.

Нет. Температуру каждый день меряет.

Да, бывает, что в семье не все болеют, но муж и жена – обычное дело, – пошутил Николай.

Само собой, – откликнулся Алексей.

А ваша жена?

А я в разводе.

Вечером все получили по уколу гепарина в живот. В палату зашёл дежурный врач, померил сатурацию прибором, похожим на толстую прищепку. Пульсоксиметр показывал частоту пульса и процент содержания кислорода в крови. У Николая Капитоновича свой прибор лежал в ящике, а первоуральские мужики новинку увидели первый раз.

Ну и как? – спросил Алексей.

Плоховато, 90 у вас.

А сколько в норме?

Выше 94 – норма, меньше 92 – основание для госпитализации.

«При сатурации меньше 84 кладут на ИВЛ», – хотел добавить Николай Капитонович и промолчал.

А как он действует? – спросил Евгений.

Не знаю, не интересовался.

«В одной половине источник инфракрасного излучения, в другой приёмник. Излучение проходит сквозь палец. Кислород переносит гемоглобин. Гемоглобин, который несёт кислород, поглощает излучение одной длинны, а гемоглобин без кислорода поглощает волны другой длинны. По разности уровня этих сигналов прибор определяет сатурацию, то есть уровень содержания кислорода», – Николай Капитонович отвлёкся этим научным пассажем и захватил уже последнюю фразу врача.

Лечить вас уже начали. Главное, надо лежать на животе по 17 часов и ровно дышать, никаких физических нагрузок, двигаться надо медленно. В отделении два кислородных концентратора, по 15-20 минут два раза в день. Маски будут у вас завтра.

После ухода врача Алексей озаботился ужином. Евгений заварил чай в банке, напахал толстыми ломтями колбасу, почистил луковицу. Вдвоём они плотно поужинали.

Николай отказался от еды, махнул им рукой и говорить ничего не стал. Он завидовал ребятам: «Молодые, здоровые, ни холестерина, ни диабета. Колбаса – дрянь, но запах! С луком, с чесноком, наверное!» Запахов Малафеев не чувствовал, есть не мог, не хотел. Его еда лежала в сумке, в неразобранном виде, что там купила Ксения, Малафеев уже забыл, но помнил, там есть бутылка виски. Хотел было предложить ребятам и выпить с ними, но не получилось, пожадничал, не себе, так никому.

Вечером температура поползла вверх, Малафеев поднялся и пошёл в процедурную. Там его встретила ночная медсестра в чёрных колготках, домашнем халатике и без защитного костюма. Николай удивился и промолчал. Снотворных в процедурной не было, из анальгетиков только анальгин и аспирин. Он укололся и выпил своё жаропонижающее средство.

 

III

 

В шесть часов утра медсестра подняла Усенко и Малафеева на анализы.

Я всю ночь потел, футболки мокрые, – то ли пожаловался медсестре, то ли извинился перед ней Сергей Фёдорович.

Взяли кровь из вены, мазки из носа и горла. Сергей и Николай получили суточный набор таблеток и вернулись в палату.

Во-о кабаны, дрыхнут, а я всю ночь маялся, не могу спать и голова болит. У тебя голова болит?

Нет, вроде нормально. Футболки всю ночь выкручивал и сушил на батарее.

Да я видел, не спал, голова раскалывалась.

А ты на живот ложись, как врач сказал, и заснёшь.

Не могу я на животе лежать, не могу, тяжело мне, задыхаюсь.

Видишь, – Сергей кивнул на водителя автобуса, – спит на животе, он же толстый, крупнее тебя.

Он не толстый, а жирный, у него жир наружный, – Николай перешёл на шёпот. – Он чего развёлся, у него женский тип ожирения, а у меня внутренний жир, который давит на сердце, не могу лежать на животе.

Сергей промолчал, почувствовал, что засыпает.

На завтрак дали кашу и хлеб с маслом. Николай познакомил жену с Сергеем и рассказал последние сплетни по отделению: «Оперативника из VIP-палаты сегодня выпишут. Его место займёт жена Высоцкого. Сотрудники госпиталя накатали на главврача коллективную жалобу за то, что он ковидные деньги зажимает». Татьяна сообщила, что заказала Ксении сливочное масло, куриный бульон и форель. «Есть надо больше жирной пищи, так мне сказали женщины в палате. Одна вернулась из реанимации, восемнадцать дней пластом лежала на животе»… – на словах жены про жирный бульон из куриных шкурок Капитоныча передёрнуло от отвращения.

Сергей молчал, кашу попробовал, есть не стал, слизнул масло с хлеба.

Он недавно жену похоронил, – шёпотом пояснил его задумчивость Николай и на молчаливый вопрос жены ответил: – Нет, не от ковида.

После завтрака медсестра прикатила капельницы и вколола всем в вену антибиотик. Потом пришёл лечащий врач, по голосу похожий на армянина. Николай Капитонович зацепился за него и подробно допросил про схему, по которой здесь лечат ковид. Картина получилась известная ему из интернета. Против вируса – недельный курс таблеток. Против ковидной пневмонии и других воспалительных процессов – мощные антибиотики внутривенно. В капельницах – гормональный препарат и витамины для стимуляции иммунной системы. Уколы гепарина в живот для профилактики тромбозов.

А почему молодые легче переносят, чем пожилые? – спросил Малафеев.

Думаю, что лекарства против данного вируса пока нет. Если бы такое лекарство было, мы бы лечили всех, и молодых и пожилых, эффективно. Пока развитие болезни зависит от ответа иммунной системы и «запаса здоровья», у молодых его больше.

Врач обошёл всех и расспросил каждого о перенесённых заболеваниях и жалобах на самочувствие. Николай Капитонович плакаться не стал, сказал, что давление повышенное, а про остальное, инсульт, диабет и аритмию, умолчал. Он боялся, что его с такими-то болячками быстро спишут, сунут в реанимацию, и подохнет он на ИВЛ.

У меня эта, вибра, – Малафеев услышал голосУсенко.

Вы на шахтах работали, шахтёр?

Машинист комбайна, бывший.

В шахтах что добывали?

Был уголь, железняк, бокситы.

Завтра я запишу вас на КТ. Курите?

Здесь нет, сейчас не хочется.

«Плохо дело у Серёги. Шахтёры с виду здоровые, а лёгкие дохлые. Бегать, педали крутить не могут! Водка у них – одно на всё лекарство», – Капитоныч прикипел немного к соседу и после капельницы предложил Сергею выпить виски, но тот наотрез отказался.

Извини, не подумай чего. Выпить я всегда, но сейчас не могу, не могу ни есть, ни пить, ни курить. Вот у тебя сколько пенсия?

Капитоныч задумался, потому что точную цифру он забыл. Пенсия его поступала на накопительный вклад, и он давно не интересовался её размером:

У меня пенсия 70% от оклада, думаю, тысяч сорок-пятьдесят. Могла бы быть и 80%, но стажа не хватило на максималку. Я ещё работаю, но с должности директора ушёл после того, как нас перевели на казначейство. Отчётность страшная. Поставил своего парня в начальники и работаю как бы бригадиром у него, так удобнее. Плановые работы и отчёт по казначейству на нём, а у меня на кармане деньги заказчиков. Работяги по тарифам работать не будут, сам знаешь!

Знаю, сам такой. Давно ещё, в советские времена, отец ко мне приехал, ну, я взял шесть бутылок, как он велел. Выпили, и он меня спрашивает: «Сколько ты сейчас получаешь?» Я сказал. А он мне: «Я за такие деньги – робу не надену! Завтра бери литр коньяка и дуй к директору». Я растерялся, говорю: «Две недели отработка, обходной…» А он мне: «Ерунда, делай как я сказал». Ну, я к директору, бутылки на стол и заявление. Он мне: «Чего так?» Я говорю: «Отец приехал, велел увольняться». Директор голову поднял и спросил: «Он – шахтёр?» «Да, – говорю, – всю страну объехал, меньше чем за 500 не работает». Директор заявление подписал. Я домой, отцу трудовую на стол, он мне адрес написал и фамилию и сказал: «Поезжай на Кольский, там тебя возьмут и не обидят».

На Кольском мне сразу 900 положили. Мастер завёл меня в наклонный штрек, говорит:

Можешь с наклоном идти?

Могу.

А выровнять этот?

Вижу, что комбайнёр круто вниз завалил штрек, и говорю:

Могу.

Начал работать, в следующем месяце мне 1400 дали. Потом 1800. Я разогнался, по две-три нормы стал гнать, у меня зарплата поднялась до 2400, иногда 2700 рублей получалось. Я тогда не понимал, что такое деньги, вибра, пенсия. Вижу пласт и валю его, валю, пока смена не кончится. Деньги Наде отдавал, её проблемы: дочки, коньки там купить, всё было. Жили, наверное, как-то, хорошо, я дома ничего не касался, все дела – её.

Капитоныч быстро загуглил слово «вибра». Дисплей выдал длинную портянку: «Купить вибратор для секса. Лучшие модели в наличии…»

За границу ездили, на море?

Было само собой, Финляндия, Болгария, Гагра, Алушта. Мне заграница не показалась, что здесь, что там – всё едино. Наде с девчонками на море нравилось, пальмы, крабы, павлины, а я с ребятами не просыхал: что чача, что горилка, нам всё едино. Сам знаешь, как шахтёры гуляют. Люди думают, мы – алкаши, это не совсем так. Большинство, ветераны, болеют виброй, от неё и пьют.

Я не понял, как она проявляется?

Мутная болезнь, воздействует на весь организм, на разные органы, как и ковид. Бывает местная от ручного инструмента и общая, например от комбайна, как у меня. От неё тоска на душе, анемия, суставы так болят, что ночью уснуть невозможно, пока стакан не вломишь или два. Бывает, тошнит, или голова болит, или руки дрожат и ничего не чувствуют, но это не от водки. Вот я, например, опускаю руки в холодную воду, пальцы сразу белеют, вытаскиваю, и они не краснеют минут пять-десять. Это значит – вибра.

Зато в шахте сел в комбайн, включил компрессор, и минут через десять вибра проходит, ничего не болит, настроение хорошее. Получается, что человек привыкает к вибрации и его самочувствие в забое лучше, чем на поверхности. Люди прилипают к машинам и не уходят из шахты. Стаж по вредности отрабатывают и остаются в забое, как в запое – навсегда. Вот сосед, подо мной живёт, ему восемьдесят, у него инвалидная вибра, так он круги по району нарезает в любую погоду. Старуху свою схоронил, живёт один. Дома сидеть, лежать не может, связки, мышцы болят, от костей отваливаются, ему трусить, двигаться надо. Вот у него шахтёрская пенсия по инвалидности семьдесят тысяч. А моя пенсия шестнадцать тысяч, и Наде по старости девять насчитали! На такие шиши жить невозможно!

Странно, тебе платили в Заполярье на наши деньги миллион в месяц! И пенсия – всего шестнадцать?

По глупости вышло, сам виноват, могла бы семьдесят быть. Когда Надя заболела, мы вернулись на Урал, в Черёмухово. Я устроился на шахту и начал рубать, две-три нормы я легко могу дать! Но на второй же день меня ребята обступили и говорят, что так работать нельзя, норму мы не превышаем, у нас профсоюз. Ну, думаю, раньше мне профсоюз путёвки давал, а сейчас работать не даёт. Понял я, что они норму на два-три дня растягивают и зарплаты от этого низкие. Ну, думаю, за такие деньги я и робу не надену. Уволился с шахты, а инвалидность по вибре не оформил, постеснялся. Молодой ещё был, о пенсии не думал, начал таксовать, деньги выходили те же, что на профсоюзной шахте.

Это можно поправить, я в Пенсионный фонд позвоню, попрошу, чтобы оформили инвалидность, – Николай Капитонович говорил уверенно, как о решёном деле. Он не знал, кому и когда будет звонить, но желание помочь другу, оказавшемуся в тяжёлом положении, охватило его совершенно. – Они наживаются на инвалидах, воруют у пенсионеров!

В момент увольнения с шахты можно было оформить, а сейчас меня там не знают, никакого отношения к шахте не имею.

Да ерунда. Главное что? Понимаешь, сабжект главное, а не кондишин. Сроки обращения не имеют значения. Вибра есть? Есть! Извольте оформить инвалидность.

Им невыгодно.

Кому им? Они не из своего кармана платят, – Малафеев возбудился и начал говорить громко, в голос. Алексей поднял голову, кулаками взбил подушку и снова лёг. Николай Капитонович намёк уловил и тихо продолжил: – Пойду к сестре, уколюсь, может быть, получится сегодня уснуть.

В процедурном была та же ночная медсестра в чёрных колготках.

А вы чего без этого? – Капитоныч живо изобразил скафандр.

Я же болею, как и вы, у меня тест положительный.

А понятно, деньги нужны, нынче на больничном сидеть невыгодно…

Одна с ребёнком кручусь, работать надо. – «Блудня, эх, блудня, и мужик от неё ушёл, не стерпел», – подумал Николай Капитонович. – Мужик у меня на зоне, за драку сел. Приревновал, дурень, и навешал одному так, что посадили.

Николай подтянул штаны, повернулся, но в лицо взглянуть не решился. Уставился в лифчик, который хорошо просматривался под трикотажным халатиком.

Возьмите, лечащий вам прописал, – на ладони медсестры Николай разглядел крохотную таблетку.

Я без очков. Это димедрол?

Это галоперидол, врач сказал, если ночью придёт, так дай ему, а не придёт – пусть так спит.

Что, уже пора? – Николай Капитонович растерялся от такого предложения. Что такое галоперидол и что его выписывают психическим, он знал.

Конечно, митинг ночной устроили. Врач сказал, у вас тревожность повышенная.

 

IV

 

Двери во всех палатах, кроме VIP-камеры, были стеклянные, свет поступал из коридора, и его хватало для понимания: спит или не спит сосед. Николай положил пару яблок на тумбочку Сергея.

Яблоки грызи, если не спится, помогает. Американцы жуют, потому что жвачка мысли отшибает. Ты говоришь, вот вы образованные, вы образованные, а я ни черта не образованный, институтов не оканчивал, дипломов у меня нет. Я в мореходке учился и на сейнере рыбачил в Балтийском море и в Атлантике. Брали в кошелёк минтай, сельдь, салаку, мелочь разную. Но для рыбака не рыба главное! Я это ещё в детстве уловил. Ты же в шахту не за углём ходил, а за деньгами, так и мы. В порту грузили на корабль своё железо, металл и продавали неграм. В основном почему-то мы там работали, возле Африки. Они, как русский сейнер увидят, так на лодках и катерах дуют к нам. Мы им болты, гайки, алюминий, медь. Проволоку хорошо брали, в общем, всё, что можно с корабля свинтить, а они нам деньги свои, валюту.

Ты механиком работал или на палубе?

Рыбачил на лебёдке, но так вышло, что быстро в помощники капитана пробился. Стал помощником капитана по сдаче улова.

Разве это должность?

Так я её придумал. Мы улов на плавбазу сдавали, рыба разная, есть лом, есть мелочь, всё на глаз и по договорённости. Я раз-два сходил с капитаном на сдачу, систему просёк. С базой торговаться надо. Они вес занижают за некондицию, а сами мелочь в работу пускают. Капитану торговаться неловко, на лапу дать он не может, а с матроса какой спрос. Я влез в базар. Видно, предпринимательские способности у меня рано проявились. Поговорить, найти свой интерес, выйти на чувака, всучить подарок – этой науке в вузах не обучают. Капитан сдачу рыбы поручил мне. Я ему хорошие показатели по улову обеспечил, такие, каких у него раньше не было.

Квартиру в Клайпеде я быстро купил, маленькую, правда, но из общаги съехал. И вот, слушай, правду говорят, что моряки что дети, только прибор большой. Зашёл ко мне товарищ, выпили, и он говорит, давай баб снимем на хату. В ресторане девки нас увидели, обрадовались. Завели мы их в квартиру, а они говорят, есть хотим, пожрать не успели, так быстро влюбились… Ну, мы на кухню, приготовили закуску, сели к столу, начались ля-ля-тополя. Смотрю, товарищ мой вырубился, уснул. О-о, думаю, хорошо, мне обе-две достанутся. О-о, думаю, я им задвину…

Очнулся в пустой квартире, товарищ спит. Я понял, что нас снотворным опоили, хорошо, что не насмерть. Банда эта вынесла всё: аппаратуру мою и ту, что стояла на продажу, тряпки, куртки, джинсы, посуду из кухни унесли, буквально все, что в машину можно запихнуть, деньги из бумажника вытащили.

Нашли их?

Что ты! Дураков учить надо. Я тогда крепко задумался и решил жениться. Вещам хозяйка нужна, которая ухаживать и беречь их будет.

А я ничего, кроме водки, не покупал, всё Надя. Из-за неё хорошую шахту бросил. И ничего, нисколько не жалею, – Сергей Фёдорович отвернулся к стене: – Тебе срок дали или по здоровью на берег сошёл?

Да скажешь – срок! Как женился, поумнел. Потом разные причины сошлись. Да, было дело, взяли мы в экипаж нового парня, эстонца. А он в рейс на продажу ничего с собой не взял. Все при чеках и валюте, а у него оклад и суточные. Я и предложил боцману: давал запасной канат толкнём, эстонцу деньги будут. На троих мы канат продали. Вернулись в порт, там дело возникло о хищении казённого имущества.

Эстонец вас заложил.

Нет, парень нормальный. Думаю, случайно хватились, и мы под раздачу попали. Пришлось уволиться, дело замяли, но не в этом причина… – Николай Капитонович, взял яблоко и смачно откусил: – В портовом городе жёны моряков, известно, гуляют с кем попало. Я и сам по семейным бабам лазил, знаю, как это обычно происходит и сколько стоит. А вот женился, иду в рейс и думаю, с кем она это. Ну, если это не сейчас, то потом случится, под капитана ляжет, под боцмана, под моториста! Ещё хуже, не дай бог, дура влюбится, женщина молодая, красивая. Не выдержал я, когда с канатом удобный повод вышел, сошёл на берег. Ушёл как герой, мне вся Клайпеда сочувствовала, что из-за такой малости, как канат, страдаю. Даже в газете про меня написали, что милиция на мух охотится, а слоны гуляют на свободе. Вот я этим поводом воспользовался и подальше от воды на Урал с Татьяной дёрнул. Потом ещё причина была, ты про литовский Чернобыль слышал?

Нет.

Правильно, сейчас все забыли, а в марте 1989 года грохоту было на весь Союз. На химкомбинате взорвался бак с аммиаком и был сильный пожар. Литовцы начали кричать о химическом заражении территории, требовать компенсацию и обвинять нас. Начались антирусские выступления во всей Прибалтике. В мае я мухой успел обменять квартиру в Клайпеде, ещё до заявления Литвы о выходе из Союза. Чуйка не подвела, своё хоть не упустил.

Может быть, и слышал об этом, но забыл. На Кольском всё по-старому было, только платить миллионами стали, деньги и цены тогда непонятные были, но нам хватало, деньги были, Надя не жаловалась. В 95-м она заболела, а в 96-м мы уехали. Ты здесь как зацепился, где?

Просто, на продовольственную базу пошёл, сказал, что оптом рыбой торговал, меня взяли. Торговля рыбой не пошла, потому что Литва подняла цены сразу после выхода из Союза. Я на фруктах отыгрался, с Кавказа они шли по бросовым ценам, будто краденые. Купил два трейлера, не поверишь, один рейс на двух машинах мне «Жигули» приносил. Потом, я так и не понял почему, стоимость обслуживания машин сравнялась с доходом, и я бросил это дело после кризиса 98-го года. Машины продал, занялся строительством, затеял стройку своего коттеджа.

Как ты с кавказцами ладил, когда война была? Не люблю их. В шахте не видел, в магазинах и кафушках они трутся.

Дураков среди них нет, это правда. Работать не любят, в море не ходят, воды боятся! Они торговать и воровать умеют, с ними удобно, всё на деньги переводят, всё свою цену имеет. У меня друзей среди кавказцев много, иначе нельзя. Торговля всегда на взятках держалась, чтобы купить или продать, надо что-нибудь дать сверху. У покупателя есть начальник, у продавца есть начальник, понимаешь.

А бандиты, как с ними делился? Я бы с ними просто разделался, собрал всех и в одну яму.

Просто говоришь, они тоже люди, у них бабы есть и мамки, люди людей ради удовольствия не грабят и не убивают. Они просто продают свои услуги.

Кому продают, тебе? И ты покупаешь?

Нет, конечно, не на меня они работают. Во всяком деле есть важняк, который матрикс строит, то есть схему, в которой крутятся люди, каждый в своей ячейке, как шарики в подшипнике. Я в расходы на рейс не только стоимость бензина и масла закладывал, ещё и плату за проезд. Ставки и правила на трассе известные. Шофёров брал опытных, битых и пуганых, были дядьки со сроком на зоне. Главное – порядок, чтобы отмороженные и фраера на дорогу не лезли. Для этого нужны люди, которые милицию включают по делу и там, где надо…

Капитоныч почувствовал, что Сергей из беседы выпал, скучно ему стало, не его материя. «Тихий, а крови не боится, не чувствует. Это вам не фантазии и припадки. Астения делает человека жестоким в отношении к себе и всем вокруг», – стая испуганных птиц проскочила сквозь палату и пропала, Малафеев забыл, что хотел сказать, и вспомнил другое.

Слышь меня, Сергей Фёдорович, я договорю.

Да не сплю я, не спится.

Капитоныч маленький человек, потому что крови боится. Всех, кто на большие деньги прёт, они на кровь сажают. Душу отнимают и метку, вроде как пропуск наверх, ставят. Человек расти начинает, цветами покрывается, а вокруг всё чахнет.

Говори яснее, кто они, а то как поп проповедуешь.

Черти, черти натуральные. Капитонычу мера дана, больше брать нельзя, он чертей боится, – Малафееву было легче говорить о себе в третьем лице. – Сколько раз судьба Капитоныча подбрасывала, в тузы он мог выйти, понимаешь. Высоцкий поднялся, там он свой, чертями помыкает. Капитоныч против него – мелочь пузатая… фитюлька, баблом не вышел…

Ты не завидуй, ложись лучше, Библию свою почитай, легче будет.

Николай прилёг, короткую, мокрую от пота шею подмотал полотенцем, для подсветки включил экран на телефоне и взялся читать Новый Завет с самого начала. Уснул он быстро, на второй главе, на строке: «Увидев же звезду, они возрадовались радостью весьма великою».

 

V

 

Усенко не спал, сидел на кровати всю ночь. За окном он видел крашенную серебрянкой трубу новой котельной. Утром на задах районной поликлиники в мусорных контейнерах появились собаки. Вывеска салона красоты с изнанки читалась «скиртаМ». Вечнозелёные сопки Уральских гор заслоняли линию горизонта. За горами – запад, ковидная Москва, дочь Валентина.

За кроватью, на которой спит Малафеев, если прямо сквозь стену и вверх по карте – Черемухово. Там пустые квартиры, его и старшей дочери, гараж с машиной, садовый участок и четыре собаки. Чуть левее, в городе, живёт младшая дочь Вера. Она звонит ему каждый день после работы, и он говорит, что всё хорошо, что именно хорошо, он не знал, но понимал: жив, и это неплохо.

За спиной, на юге, говорят, есть красивые озера. Вера туда ездила, рассказывала, но он в Челябинской области не был. А вот напротив окна, за входной дверью, простиралась Великая Сибирь: старый стриженый ковёр тайги с прорехами болот, изрезанный могучими реками, за Байкалом – каменистые сопки, за сопками Охотское море, наше от края и до края, внутреннее море, а за островами Тихий океан. «Надо будет спросить у Николая, был он там или не был?» – так примерно размышлял Сергей Фёдорович, когда сестра вкатила в палату четыре капельницы.

Это после завтрака. В холодильнике все пакеты должны быть завязаны и подписаны. Неподписанные пакеты будем выбрасывать.

Что, опять уже? – очнулся от тяжёлого медикаментозного сна Николай Капитонович. – Сок будешь?

Давай, – красивый рассвет зарядил Сергея Фёдоровича если не здоровьем, так хорошим настроением.

В столовой, во время завтрака он съел всё, что дали, и показался Татьяне милым человеком, потому что муж за столом упорно молчал и размазывал кашу по тарелке. Татьяна сообщила мужчинам, что к 10 часам её направили на КТ. Диабетическую пациентку вчера вечером выписали и вот в 8 часов утра на её место привезли кошмарную старуху, ей 91 год!

И что в ней кошмарного, просто старый человек.

Вот увидите, Серёжа! Она ведьма, смотрит косо, и у неё глаз блестит, ярко блестит, как у молодой девушки.

У неё один глаз?

Два, но она голову не поднимает, не может.

В этот момент в столовой действительно появилась согнутая в три погибели старуха с клюкой. Николаю понравилось её платье, красивое и видно, что недешёвое.

Как же её будут на живот класть? Кверху попом?! – тихо пошутил он. Сергей поперхнулся, а Татьяна сконфузилась:

Сколько в тебе пошлости, привыкнуть до сих пор не могу. Старый стал, и всё туда же…

Ну, понеслась, ты же помнишь, рыбак двух моряков стоит.

Высоцких в столовой не было. Николай был завистливым человек, и чужой успех его всегда обижал, даже в мелочах. И теперь капля желчи ранила память: «По-семейному, в камере жрут. Ничего, и на нашей улице будет праздник», – утешил он сам себя и увязался за Татьяной на КТ.

У неё поражение лёгких оказалось фифти-фифти, 50%. Николай Капитонович напросился на повторное обследование. Врач показал ему снимок и сказал, что зона поражения резко увеличилась до 70%, такое бывает, курс антибиотиков длится до 10 дней и результат проявляется не сразу. Дальше будет лучше, надо терпеть. Малафеев вернулся в отделение в разбитом состоянии.

Ты не бегай, силы надо экономить, – сказала Татьяна Михайловна.

В палате сестра его наругала, как ребёнка, сказала, что надо лечиться, а не бегать по больнице, и подключила к капельнице. Пришёл новый лечащий врач, у армянина, оказывается, завершился срок вахты. Новый оказался маленьким и молодым. Он похвалил Алексея, сказал, что у него высокий уровень антител в крови, у остальных они пока не обнаружены. Николай пожаловался на скверное самочувствие и рассказал о результатах КТ. Врач обещал ему, что посоветуется с главным и они, возможно, назначат ему другие антивирусные средства. Ковид провоцирует и усиливает диабет, сообщил врач всем и велел по возможности ограничить сахар, углеводы и максимально использовать кислородные концентраторы.

Зря мы вчера так много трепались, сегодня хуже стало, – подытожил сентенции врача Николай Капитонович.

Закажи Ксении станок, побриться хочу, – попросил Сергей Фёдорович.

Возьми у меня, у меня их несколько, и пена есть, – отозвался Алексей.

Не иначе как за старухой решил приударить! Палку не забудь прихватить, – не удержался от шутки Капитоныч. Он хотел хохотнуть, но не получилось, потому что протяжно и надолго закашлялся.

Первоуральским мужикам на концентраторе понравилось, они вернулись бодрыми и весёлыми. Когда с кровати поднялся Сергей Фёдорович, то оказалось, что его штормит. Малафеев крепче держался на ногах. Вдвоём они осторожно тронулись в путь и заняли очередь. По всей длине коридор был оборудован металлическим поручнем. Придерживаясь за него, из конца в конец отделения бодро металась старуха с клюкой. Малафеев выразительно указал пальцем на висок.

Она нас переживёт, – ответил Сергей Фёдорович.

Боится, что если ляжет, то уже не встанет.

Неизвестно, что лучше. Я в завал два раза попадал. Надо либо откапываться, либо лежать и ждать. Неизвестно, что лучше.

Ты как действовал?

Мне повезло, нас раскопали.

А мне водолаз знакомый рассказал, а ему его наставник. Работал он под водой на Неве в тяжёлом скафандре. Сломался электрогенератор, остановился компрессор, и лебёдка встала. Тогда он трос перекусил, шланг отвинтил и пошёл. Представляешь, тун-тун, водолаз идёт по уклону в горку и вышел на поверхность. Кислорода ему хватило, потому что в панику не ударился. Если человеком овладевает страх, расход кислорода резко увеличивается, и тогда всё, водолазу каюк!

На обед Татьяна Михайловна принесла кусок сала, его съели без хлеба и особого желания.

Я на семь килограмм похудел, – сообщил Сергей Фёдорович.

А я на пять, за десять дней, – добавил Николай Капитонович.

Он взял Татьяну за руку и проводил до палаты.

Вечером Усенко побрился, но легче от этого не стало. Температура поползла вверх. Лежать он не мог, хоть как, на животе, на боку, – начинал задыхаться. Положение сидя было оптимальным для дыхания, хотя и неправильным. Во рту и носоглотке сушь, он постоянно полоскал рот, хотя это мало помогало. Остальные возились, сопели, Капитоныч присвистывал и громко всхрапывал, от этого просыпался и переваливался на другой бок.

Сергей Фёдорович вышел в коридор. В процедурной окно было открыто настежь. Прохладный зимний воздух был более сытным и питательным. Он сел на лавку напротив окна. Подошла ночная сестра, спросила:

Что случилось?

Он сказал:

Очень хочется выйти на улицу, воздуха не хватает.

Ладно, сиди, – согласилась она и спросила: – Ты алкоголик?

В общем, нет, хотя выпиваю ежедневно.

Это помогает, – она щедро плеснула корвалол в пластиковую мензурку и одобрительно кивнула.

Уже на рассвете, когда температура снизилась и пациенты потянулись на анализы, Сергей Фёдорович уснул.

 

VI

 

День выдался пасмурный, за окном заметно потеплело. Алексей с утра устроил в палате сквозняк, открыл окно и в дверь поставил стул. «Давно пора», – одобрил Николай. За завтраком он тихо сообщил жене:

Мне таблетки новые выдали, упаковку, десять штук. Сестра сказала, что надо выпить все за один раз, это ударная доза, потом будут выдавать по пять в день.

Выпил?

Нет ещё, их после еды надо глотать. Такие таблетки не всем выдают, – так же тихо пояснил Николай и подмигнул: – Они экспериментальные, из отдельного ящика.

Может, их Ксении заказать?

Я предложил врачу, что могу, если надо, такие достать и для тебя, но он сказал, что тебе их не надо.

А Сергей где? – поинтересовалась Татьяна Михайловна.

Спит, я ему кашу отнесу, – пояснил Николай Капитонович.

Возьми ещё йогурты, он далеко живёт, ездить к нему, видно, некому.

Да, как скажешь. На концентратор я очередь займу, приходи, успеем подышать до капельниц.

Малафеев выпросил себе вторую подушку и лёг на живот. Он верил в экспериментальные таблетки. Ему казалось, что начинается новая жизнь, такая, которой не было раньше, так, во всяком случае, все говорили в интернете, жизнь не будет прежней. «Я водолаз, я водолаз», – уговаривал он сам себя и старался дышать равномерно. Сосчитал количество вдохов в минуту, получилось тридцать пять против двадцати в норме, одышка…

День тянулся медленно и спокойно.

Неожиданно в палату зашла старуха с клюкой, посмотрела весёлым глазом направо, затем налево и спросила:

Вы котика моего не видали?

Какого котика?! Здесь кошек нет, – возмутился Алексей.

Серенький такой, голенастый котик! – повторила вопрос старуха и ещё раз оглядела палату. – Кис-кис, кис-кис, – громко зашипела она и застыла в ожидании. – Боится он людей и прячется, не пугайте его, – старуха развернулась и вышла.

Точно, ведьма, Татьяна правильно сказала, она у них в палате безобразничает, все дела на ведро творит.

Кошак здесь живёт. Действительно серый, длинноногий. Я его ночью видел. Он по лестнице шлялся и в отделение заглядывал, – сказал Сергей Фёдорович. Он придумал про кота на ходу, ему хотелось прикрыть старуху и защитить от насмешек.

От неё всего можно ожидать, кота в больницу привезла, и он от неё сбежал, – неожиданно поддержал Сергея Николай Капитонович.

Если бы у неё собака была, собака бы не убежала от хозяйки, а коты и кошки – они не надёжный народ, – завершил разговор Алексей.

Суматоха в отделении случилась после обеда, ближе к ужину. Возле VIP-палаты Николай Капитонович увидел телегу с кислородными баллонами. Высоцкий дико хрипел и размахивал громадными ручищами, не подпуская никого к себе.

Руки держите, руки держите, – командовал маленький врач в прозрачном шлеме. Жена Высоцкого вцепилась в одну руку и сестра в защитном скафандре в другую. Совладать с гигантом весом более ста пятидесяти килограммов они не могли, но держались цепко и не падали. На протяжном вдохе Высоцкий замер, и женщинам удалось соединить его руки. Врач в момент связал их резиновым жгутом. Вторая сестра безжалостно и резко воткнула шприц в плечо. Высоцкий выгнул спину дугой, начал прерывисто хрипеть, лицо его надулось и стало бардово-синим. Это было похоже на агонию. Сёстры подкатили к кровати тележку с баллонами и маской.

Николай Капитонович с острым любопытством и ощущением беспомощной никчёмности наблюдал за схваткой. И не успел он подумать о том, как женщины будут перекладывать тело, как возле кровати появился Евгений. Он присел, просунул руки под спину и ноги Высоцкого, потянул на себя и встал. Он держал тело на руках, как на вилах грузового подъёмника. Страх вызывало то, что Высоцкий прерывисто дышал и дёргался. Сестры подсунули тележку. Евгений опять присел и опустил груз. На лицо пациента плотно легла кислородная маска, и телега с грохотом полетела в родильню, именно так символично и конспиративно называлось реанимационное отделение госпиталя, развёрнутое в родовом отделении больницы.

Что там случилось? – спросил Сергей Фёдорович.

Высоцкого в родильню отвезли. Думаю, что не жилец, – ответил Малафеев.

Откачают, он тёплый ещё и потный, – уверенно заявил Евгений. После стремительного рывка он тяжело сипел, мыл руки, громко сморкался и плевался. – О-о, мокрота отошла, серая слизь какая-то, – с удовлетворением заметил он.

После ужина Усенко ожидал сюрприз. Сестра принесла ему большой мешок с продовольствием и одеждой. Он сразу позвонил дочери, поблагодарил Веру за гостинцы и одежду, про себя повторил всё то же, что и вчера, сообщил, что чувствует себя нормально, насколько это возможно в его положении, что лечат как и всех в отделении, бытовые условия хорошие. В пакете он нашёл краковскую колбасу, копчёную кету, куриную грудку, мандарины. Вера не забыла положить лук, чеснок, туалетную бумагу и пакетик с простыми и необходимыми на всякий случай лекарствами. По телефону она сообщила, что прибралась в его квартире, гараж и машина на месте, мамины собаки её не признали, шарахаются по посёлку, и она оставила им еду возле домика на участке.

Ну, ты богат, – порадовался за друга Николай.

Что с этим делать? – Усенко покосился на груду продуктов на кровати.

Есть, чего смотреть, надо вес восстанавливать, – отозвался Алексей.

Николай, давай выпьем для аппетита, ты говорил, у тебя есть, – предложил Сергей Фёдорович.

Пить нельзя, нам антибиотики колют, – предупредил Алексей.

Так мы понемногу, на четверых по сто грамм всего. Для аппетита и за здоровье, что нам будет, слабаков здесь нет, – согласился Малафеев и сразу раскинул бутылку виски на четверых.

Не знаю, не знаю, – поворчал Алексей и кружку взял.

Ну, Евгений, удивил ты всех сегодня. Силён, брат, такую тушу на себя взял!

Я сам не ожидал, что так получится, от страха, наверное, руки до сих пор дрожат, – Евгений держал кружку двумя руками.

Тем более надо выпить за здоровье.

Вокруг закуски сложилась неторопливая тёплая беседа. Когда перешли на чай, Сергей Фёдорович спросил Николая:

У тебя невестка есть, внуки, а сын-то жив?

И есть он, и нет его. Помнишь, я говорил, что когда фрукты возил, за рейс «Жигули» брал, а сына тогда прохлопал. Налички много было, ума не хватило. Уроды Мишку на наркотики посадили. Крови он у матери выпил немерено, и денег я кучу потерял. Менты знали, что у меня наличка, брали его с дозой и сразу ко мне. Я отмазывал, да что толку. Мы с Татьяной надеялись, женится и образумится. Я Ксении сразу сказал: рожай детей. Думал, к детям Мишка прикипит и наркоманить не будет. Она троих родила, а ему всё по барабану. Тогда я решил, что хватит, и ментам отказал.

Взяли его на зону. Он свой срок отсидел, вернулся весёлый. Говорит мне, мол, у меня талант открылся, буду песни писать и разбогатею, купи мне студию звукозаписи в Краснодаре! Студию я купил, он с Ксенией развёлся и бросил нас. Где он и что делает, не знаю и знать теперь не хочу, отрезанный ломоть. Ксении я тогда сказал: дети, дом – твоё, но с кем ты и как, чтобы мы не знали, я человек известный, связями дорожу. Она сметливая, на меня похожа, если так можно сказать. Мне с ней легко. Я её понимаю, и она меня.

Ночью температура опять полезла вверх, Николай померил – 38,5 °C, достал Евангелие и начал читать, добрался до пятой главы. Там было написано: «…люби́те врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас». Эта мысль возмутила его, и он отложил книгу. «Выходит, за врага рода человеческого ещё и молиться надо», – мелькнула невнятная тень сомнения, и он внезапно уснул.

Утром по отделению разнеслась новость: Высоцкий умер, тромб оторвался. Пациенты отнеслись к происшествию равнодушно, но нервозность персонала чувствовалась в торопливом топоте ног, стуках, дребезге колёсиков и необычной тишине. Примолкли сёстры и санитарки в процедурной и туалетах. Пациенты скрылись в палатах. По коридору вдоль перил взад-вперёд шастала согнутая крючком старуха. Косым и весёлым взглядом она проводила Малафеева. Он вышел из отделения на лестничную площадку и набрал номер мэра. Николай Капитонович чувствовал, что надо действовать, искать выход и создавать условия. Повод для звонка был. Он сообщил мэру, что умер Высоцкий. Мэр ответил, что знает. Капитоныч добавил, что лежит в этом же отделении, состояние скверное, поражение лёгких 70%.

Боишься? – спросил мэр.

Да, – честно признался Николай.

Какие условия?

В целом хорошие, но я не понимаю, чем и как они лечат.

Жена как себя чувствует?

Татьяна получше, у неё температуры нет.

Ладно, Капитоныч, ты там не дрейфь, выплывешь, – в голосе мэра Николай уловил тёплые нотки личного участия.

«Не зря позвонил, – похвалил себя Николай. – На войне и в любви все средства хороши».

В палате его атаковал Евгений:

Я не верю в тромбы, они всем так говорят, как на ваш взгляд?

После удачного разговора с мэром Николай Капитонович был расположен к общению.

Вы не застали те времена, Женя, ну, в общем, когда Высоцкий поднимался, его прижали бандиты. Он заявил, что они отмороженные и у них будут проблемы. Тогда бандиты выставили его босиком на мороз. У Высоцкого с тех времён ноги обмороженные и больные, говорили, что пальцы ампутированы, но какие и сколько, я не знаю. Потом, когда он депутатом стал, в него стреляли. Снайпер две пули в грудь посадил, но в сердце не попал и с контрольным не успел.

Снайпер – это всегда ненадёжно, я фильмы, где снайперов нанимают, не смотрю, там одна реклама оружия для тира! Лучше с автомата гасить метров с десяти. Калаш рельсу пробивает насквозь, мы в армии его испытывали.

Николай Капитонович раздышался и продолжил:

Это не главное. Был эпизод, в Болгарии двоих наших, в смысле местных, положили. Это дело считается за Высоцким, конечно, сам он туда не ездил, нанял.

С автомата валили!

Не-е, для Болгарии это слишком громко, киллер с пистолетом был.

Двоих с одного пистолета – круто. Профессионал работал, в перчатках, шпок-шпок, пистолет на столик – и ушёл, и все женщины в кафе: вау!

Ты шутишь, какие перчатки, мужик пистолет унёс, и до сих пор ищут. В реке или на кладбище твой киллер давно лежит. Неужели ничего не слышал по этим делам?

Мы деревенские, до нас не доходит.

Ты главное засекай. Путь на большие деньги через кровь идёт, так матрикс устроен. Высоцкий через кровь прошёл, и ему ответка прилетела. Тромб – как пуля, шпок, и нету человека. Око за око, зуб за зуб, такой закон. В природе всё симметрично, – Николай Капитонович развёл руки в стороны, обнимая шар, – и находится в равновесии! – ладонями он изобразил чашечки весов. – Понимаешь?

Своей смертью Высоцкий выкупил чью-то жизнь… – предположил Евгений.

Да, твою или мою, неважно, в матриксе он занял чёрную ячейку, а мы остались в белом поле, моральный баланс должен быть. Я ему не завидую и зла не держу.

После обеда история Высоцкого получила неожиданное продолжение. Николай Капитонович по дороге из туалета встретил жену Высоцкого. Она была одета в пёстрый спортивный костюм образца «Боско» Сочи-2014. Он остановился не из любопытства, почувствовал, что она хочет с ним поговорить.

Вы не представляете, в реанимации они его быстро откачали. Под маской Лёня пришёл в себя. Я принесла салфетки и вымыла его, всего, всего полностью, потому что он жутко вспотел. Ему понравилось, он разговаривал под маской, шутил, выпил много воды, простой воды просил, это понятно. Вечером я ушла, а утром мне сообщили, что всё. Совершенно неожиданно.

Его на ИВЛ подключали? – они медленно двигались на выход из отделения.

Нет, сказали, что лёгочная артерия, инфаркт. Врач объяснил мне, Леонид ничего и не почувствовал, во сне потерял сознание, и всё. Я к начальнику иду, они обещали мне заключение о вскрытии выдать. Вы со мной?

Да, конечно. Насколько я знаю, ковидных не вскрывают?

Я настояла на вскрытии, не тот случай, мне бумага нужна, а не разговоры.

Вы сообщили мэру?

Звонила губернатору, просила сделать личное заявление и подключить свои СМИ. Что они будут болтать про Лёню, вы представляете, вспомнят всё! Как люди несправедливы?

Женщина скрылась за дверью кабинета главного врача. Николай Капитонович тяжело дышал, переход утомил его. «Точно, ковид на мозги действует», – спохватился Малафеев и загуглил в телефоне «Жена Леонида Борисовича Высоцкого». Сеть информировала: Наташа, Наталья Аркадьевна, спортсменка, занималась плаванием. Указаний на год рождения не было. «И не надо, хотя… Товарищи начнут бизнес дербанить, хапнут кое-что и будут искать покупателей. Можно поучаствовать, на перепродажах», – подумал о себе Малафеев.

Как я и говорила! – услышал он. – Написали эмболия, инфаркт на фоне ковида, – Наталья сложила листок пополам и задумалась. Николаю показалось, что она вспоминает: где оставила сумочку?

Наташа, дайте его мне, – Малафеев взял листок.

В бассейне он подходит ко мне: такой в плавках, высоченный, рама громадная, и спрашивает: «Девушка, в какое время вы тренируетесь?» Я говорю: «Вечером перед закрытием». Он пришёл, я дала ему сразу в душе, быстрее, чем другие. Дура, дура, дура… – глаза её наполнились слезами, и подбородок приподнялся вверх.

Малафеев видел, что Наташа выше ростом, у нее широкие плечи и плоский живот нерожавшей женщины. Он шёл чуть сзади, нёс заключение о вскрытии и скорбно смотрел в пол. Николай Капитонович чувствовал, что в качестве сопровождающего лица рядом с Натальей Аркадьевной выглядит неубедительно.

 

VII

 

На следующий день Малафеев узнал, что его переводят в родильню, в отдельную палату. Николай Капитонович вздрогнул, но врач пояснил, что это указание главного. Татьяне Николай сказал, что звонил мэру и его переселяют, возможно, с целью усиления лечения.

Внутри роддомов и родильных отделений Малафеев не был никогда. Прямо на входе в отделение был круглый холл для удобного разворачивания тележек с больными. На левой двери он увидел надпись «Родильня 1», на правой – «Родильня 2». В начале коридора на широкой двухсторонней двери было написано «Родильня 3». Далее в коридоре, как и везде, были палаты, но туда Малафеев не попал. Его определили в «Родильню 3». Сестра объяснила, что ходить по отделению запрещено. Еду будут привозить в номер, утка там же. Сотовым телефоном пользоваться нельзя. Главное лечение – это кислород, который стационарно подаётся в маску. Николай Капитонович залез на высокую функциональную кровать и свесил короткие ножки. Ему показали кран подачи кислорода, научили пользоваться маской и регулировать давление по манометру.

Здесь умер Высоцкий?

Да, – получил он ясный ответ.

Перспектива длительного пребывания в одиночке, в беспомощном состоянии с неясной перспективой и без связи – удручала. С другой стороны, чем чёрт не шутит, под колпаком спокойнее. Маска ему понравилась, Николай понял, что можно маской упираться в матрас и воздуха хватит, потому что газ идёт из маски. Ребра упирались в кровать, от этого возникали болезненные ощущения, но к ужину он привык к жёсткому шуршащему матрасу. После ужина ему вышло послабление в режиме. Сестра принесла капельницу с двумя пакетами желтоватой вязкой жидкости и объяснила, что это донорская плазма, взятая у переболевшего ковидом человека. Она содержит специфические антитела, необходимые для борьбы с заболеванием.

Вы плазму в больнице у кого-то берете?

Её привозят замороженную под заказ, – сказала сестра.

Процедура оказалась длительной и болезненной. Требовалась толстая игла и доступная для неё вена. «Как они в скафандрах и перчатках справляются с болезненными синяками на наших руках?» – Николай сочувствовал сёстрам, был терпелив и жалел их, потому что понимал цену ковидным надбавкам.

За несколько дней пребывания в больнице отношение ко времени и его ощущение у Малафеева переменилось. Пришло понимание, что от жизни остался хвостик и оно замедлилось за счёт погружения в мелочи, мимо которых раньше проскакивал насвистывая. Что он помнит о жизни в Клайпеде? Да уже ничего. Всё забылось и потерялось, как украденное проститутками имущество.

На следующий день принесли ещё два мешка плазмы, и процедура повторилась.

В реанимации работал пожилой доктор в очках советского образца. Он рассказал Николаю Капитоновичу, что у одного донора берут 400–650 мл плазмы. Получается две-три дозы. Считается, что плазма эффективна при средней тяжести заболевания и на границе среднего и тяжёлого течения. Переливание препятствует переходу заболевания в тяжёлую форму и помогает пациентам с недостаточностью собственного иммунного ответа.

Это ваш случай, поэтому вы находитесь здесь. На средней и тяжёлой стадии каким-то одним средством вылечиться невозможно. Плазма применяется как часть лечебной схемы – индивидуальной для каждого больного.

Плазма – это матрикс?

Да, можно сказать так. Матрикс не только связывает клетки между собой, но и обеспечивает иммунитет на клеточном уровне.

Есть случаи, когда плазма не помогает?

Сколько угодно, она не панацея от ковида, плазма не работает при тяжёлых формах, когда поражены внутренние органы. Бывает, тест отрицательный и антитела в крови есть, а человек умирает от разрушительных последствий вторжения вирусов. Надо два-три месяца пациента наблюдать, чтобы убедиться в его излечении. Дышите кислородом, пока есть такая возможность.

А что будет? – Николай испугался.

Как только у вас образуются антитела, мы вернём вас в общее отделение. Главное, чтобы не было системных осложнений.

Медсестра принесла Николаю пакет с продуктами и записку от жены: «Испугалась, очень волнуюсь, как ты себя чувствуешь? Я двигаюсь понемногу. Сергей лежит, на концентратор и в столовую не ходит. Ребята ему еду носят».

В ответ Николай написал: «Телефон у меня отобрали, лежу на кислороде, помогает. Надо нам концентратор кислорода хороший купить. Скажи Ксении, чтобы по интернету заказала мощный вариант, он нам понадобится. Денег я дам. Сергею скажи, в родильне все в масках, отделение забито, ему надо сюда попасть».

На пятый день врач объяснил Николаю Капитоновичу, что от кислорода надо отвыкать, снижать концентрацию и давление.

Что, уже антитела пришли?

Пока позитивных результатов нет, рано, но будут, не сомневайтесь. У вас может сложиться кислородная зависимость, надо постепенно привыкать к воздуху.

Дыхательные гимнастику делать?

Пока не надо, просто меняйте иногда положение тела, можно на спине лежать, сидеть в кровати, по палате пройтись. Движения без маски совершайте медленно и осторожно.

Через два дня Николай Капитонович не только сидеть в кровати приспособился, но и ходить по палате начал. Идти в отделение, в туалет в одиночку он не решался, опасался, что заблудится или не дойдёт. «Недавно мог с Натальей до кабинета начальника дойти, а сейчас выйти из палаты боюсь. Интересно, старуха с клюкой всё так же круги наматывает или слегла уже?» – Николай стоял у окна, справа за сквером просматривался большой замороженный пруд. Слева жилой микрорайон, застроенный белыми пятиэтажками и серыми панельными домами. Высоко в серо-голубом небе медленно двигался серебристый самолёт. Николай Капитонович созерцал самолёт до тех пор, пока он не скрылся за краем рамы. Малафеев чувствовал, что его с лётчиком связывала нить, природа которой ему непонятна, и эта связь оборвалась в момент, когда самолёт скрылся из поля зрения.

Николай включил кислород, надел маску и прилёг. Ему приснилось, что он ножом чистит зелёное яблоко. Режет его тонкими-тонкими ломтями, макает их в банку с сахаром и медленно жуёт, так что на зубах хрустят кристаллики сахарного песка.

Пока Николай Капитонович спал и во сне жевал зелёное яблоко, в родильню завезли Усенко. Сергей Фёдорович не хрипел, не кашлял, он впал в кому. Случилось это неожиданно для всех, когда Алексей и Евгений тихо ковырялись в своих телефонах. Свет они не зажигали. Сумерки незаметно закрались в палату, стемнело. Вошла сестра и громко объявила:

Уколы в живот, готовьте животы.

Она включила свет, сделала укол Евгению, Алексею и, когда подошла к Сергею, ахнула и кинулась вон. В палате появился дежурный врач и другие сестры. Когда Сергея Фёдоровича перевернули, все увидели бледно-синее лицо, губы запеклись, глаза закрыты. Врач сказал: «Кома». Усенко вывезли быстро и тихо, чтобы не будоражить отделение.

 

VIII

 

Утром в реанимацию пришёл главврач. Усенко лежал на спине неподвижно, и было непонятно, где находится обездвиженное ИВЛ безглагольное тело. За него дышал аппарат. В отношении Сергея Фёдоровича реаниматолог пояснил, что пациент прибыл в коме, поражение лёгких до 70%, сердце в норме, сильно истощён и ослаблен. Был высокий риск потери, поэтому срочно интубировали трахею.

Не затягивайте, пробуйте сегодня же перевести его на спонтанное дыхание под давлением. Когда привезли его, он дышал?!

Смена не моя, но записано – живой, дышал, правда, в коме.

Просмотрели?

Не мы, это там, в отделении.

Сергей Фёдорович, Сергей Фёдорович! Усенко, вы меня слышите?!

– …

Сейчас он в сознании?

Мы его из комы в сон перевели, пока слабенький и вялый, в анамнезе вибра и астения.

По отделениям ходить надо ежедневно. Есть указание – исполняйте, – главврач вышел из первой родильни в круглый холл. – Что нового по Малафееву?

Синусовая тахикардия, ишемия сердца, скрывал и долгое время лечился самостоятельно. Его в кардиологию надо класть.

Сделайте КТ сердца, я направлю на консультацию.

Малафеев в кислородной маске сидел на кровати. Он слышал гул голосов в холле и ожидал, что главврач зайдёт к нему, но люди ушли, и он остался в тишине. Сидеть на кровати ему больше нравилось, чем лежать. За это ругали и наказывали. Могли руки за спиной связать, чтобы пациент не мог встать или сесть. Врачи и сёстры разъясняли, что если лежать на спине, то задние и нижние отделы лёгких не двигаются, там образуется застой. Почему лежачие больные умирают в итоге от воспаления лёгких, да вот поэтому!

Николай Капитонович лёг на живот. В голове путалось воспоминание, будто к нему в родильню зашла Татьяна, встала рядом с кроватью и говорила, расспрашивала, а потом заплакала. Лицо её он не разглядел, она стояла на фоне белого окна, и лицо скрывала тень. Было это или не было, он не мог распознать. Малафеев задумался, как же она будет жить без него. Татьяна давно нигде не работала, была домохозяйкой. Прислуги у Малафеева никогда не было, поэтому всё, всё по дому тянула Танечка. Последнее место работы было в бухгалтерии администрации. Николай её устроил к ним раньше, чем пристроился сам. Ушла Татьяна, когда Мишка попал в милицию…

У Малафеева не было нотариального завещания, а по закону могло выйти не то, что он хотел. По закону два наследника, жена и сын. Ясно, Мишка всё просадит и полиции подарит, внукам ничего не достанется. У него квартира в Краснодаре, и хватит. Дом надо оставить за Татьяной с правом посмертного проживания Ксении. Три квартиры расписать на внуков, каждому по хате. Пока они маленькие, будет им арендный доход, который организует Ксения. Машину, на которой она ездит, надо на неё переписать, и свою тоже – на неё записать. Татьяна водить не умеет и уже не научится, ей всё равно.

Потом есть сложные дела, есть хитрое акционерное общество, которое он учредил. Там числится транспорт, склад и капитальный гараж. Окучивать строительную фирму сил нет и не будет. Надо всё продать. Это в случае, если он отсюда выберется. Надо записать эти фонды на старшего внука, пусть Ксения реализует их или пустит в аренду. Потом, главное, ценные бумаги, стоимость значительная. В последнее время, когда экономика подмёрзла, Николай Капитонович увлёкся игрой в акции. Разговоров он слышал много, понемногу стал втираться в тему. Денег он туда занёс нормально. Если Татьяне с этого капитала выплачивать ежемесячно 300% к пенсии, то денег хватит на 60 лет. На этой мысли Капитоныч успокоился. Ценные бумаги надо отписать на Татьяну! Ей хватит.

Малафеев уснул, а может быть, забылся. Сны у него были насыщенные, плотные, похожие на программы новостей, только о чём они, он разобрать не мог. Темы крутились, как шары русского лото в барабане, призы на любой вкус, деньги, автомобили, загородные дома. Глаз ласкали морские просторы и набегающие на плоский берег протяжные волны. Николай Капитонович проснулся от ударов своего сердца, такое с ним бывало раньше, но не часто. Он снял маску и начал дышать, концентрируя внимание на глубине вдоха и полноте выдоха. Неожиданно он срыгнул на пол бурую жидкость, она сама пролилась, боли не было.

Что это? – спросил Малафеев врача.

Желудочное кровотечение, у вас была раньше язва желудка?

Нет, вроде желудок не болит.

Мы осмотрим вас и на время отменим антикоагулянты.

Когда меня назад в отделение выпишете?

Видите, пока рано в отделение. На завтра вы записаны на компьютерную томографию сердца. Заодно посмотрим и желудок.

Татьяна Михайловна узнала у сестры, что Николай Капитонович лежит в родовом отделении, в третьей операционной. Идти в реанимацию она опасалась, потому что запрещено. На четвёртый день сообразила и попросила Высоцкую провести её туда.

Вечером пойдём, когда врачи уйдут. Не бойтесь, вас из госпиталя не выгонят, – успокоила Татьяну Михайловну Наталья Аркадьевна.

Вас на похороны не пустили?

Я сама не пошла, зачем людей пугать.

В родильню они прошли спокойно, никого не встретили. В круглом холле Татьяну остановила мысль: «Здесь, направо, в первой Мишку рожала». Николай сидел на кровати без маски и тяжело, шумно дышал.

Вы, нормально, это не сон? – спросил Малафеев.

Коля, это я, Татьяна, да. Здесь в первой операционной я Мишку рожала, – взволнованно сообщила Татьяна Михайловна.

Да, помню Мишу, он приходил, и родители были, вот как с тобой с ними разговаривал. Думаю, завещание надо составить, я придумал: тебе дом и бумаги.

Я пойду, – Высоцкая тихо вышла из палаты.

Какие бумаги? – переспросила Татьяна.

Николай Капитонович услышал, понял и долго молчал, ожидая, пока Высоцкая уйдёт окончательно.

Ценные бумаги, облигации, акции… Знаешь, Высоцкий здесь умер, а ты её сюда притащила. Родила, родила, понимаешь, нашла, чем хвалиться, а у неё вот детей не было.

Ты чего, каждую проститутку жалеешь?! Неизвестно, что ещё лучше. Себя пожалей. Я тебе творожок, сыр принесла, мёд и воду. Мёдом намазывай, водой запивай.

Так мёд нельзя! Сахар высокий.

А ты немножко, помаленьку можно.

В реанимационной появилась сестра:

Быстро уходим отсюда, – шёпотом погнала она Татьяну.

Мы завещание составляем, срочно надо, – Капитоныч выразительно указал на горло и прижал маску к лицу.

Куда вы торопитесь. Завтра обследование. С врачом всё порешаете. Он вам подпишет или главный. Если надо, телефон выдаст, и вы созвонитесь. Ложитесь сейчас, ложитесь. Кровотечение сегодня было! Нам второго такого не надо.

Николай на всё кивал головой и пыхтел в маску.

Сестра перекрыла подход к Николаю. Слёзы у Татьяны навернулись неожиданно и вынесли её из операционной. На лестнице, на третьем этаже, она остановилась, заметила – есть лифт, и можно было подняться, потом вспомнила, что забыла спросить: жив ли Сергей Фёдорович?

 

IX

 

Из реанимации Усенко выписали на одиннадцатый день. Возле лифта он встретил старуху с клюкой. Она была одета в белую кофту из ангорки, в которую крепко вцепился серый котик. Видимо, она решила взять его из больницы домой, к себе.

Сергея Фёдоровича определили в ту же палату. Свободное место было у входа возле раковины. Раньше на этой койке лежал Евгений. Соседи по палате показались ему старыми и неинтересными людьми, хотя и сам он был не молод. Обычно старшие люди вызывают уважение со стороны близких и соседей, но наступает такой возраст, что уважение уступает место сочувствию и жалости. На его кровати оказался худой, костлявый старик в шортах. «Трудно ему будет с дефицитом веса», – подумал Сергей Фёдорович.

Если говорить о самочувствии, то Усенко в реанимации хорошо подлечили. Под кислородом сняли ковидное воспаление, капитально почистили сосудистую периферию, укрепили организм витаминами и микроэлементами. Сергей Фёдорович сам про себя понимал, что ему повезло, и в то же время чувствовал, что цена победы непомерна, что лечился в госпитале месяц, а потерял лет десять жизни и ему уже не шестьдесят пять, а все семьдесят пять лет. Кто его так жестоко ограбил и превратил в жалкого, слабого старика?! Большинство пациентов были уверены, что вирус запущен с целью предумышленного создания жизненных условий, рассчитанных на физическое уничтожение слабых и старых людей. Тема эта в госпитале не обсуждалась как очевидное зло. Собственно, в таком невесёлом расположении духа он и вернулся в свою палату.

Никто из постояльцев не спросил Сергея Фёдоровича: кто он и откуда пришёл? С другой стороны, Усенко никому и не навязывался, вещи разложил и вышел в коридор. Там он вспомнил старуху и медленно, опираясь на перила, побрёл вдоль отделения. Он присел возле яркой лампочки, когда почувствовал, что устал и одышка стала тяжёлой. К нему подошла сестра, Сергей назвал свою фамилию и спросил: почему сегодня ничем не лечат? Она сказала, что на него назначений нет, завтра будет лечащий врач и выпишет что-нибудь, хотя, хотя – сестра пролистала журнал, нашла записку и передала её Сергею.

В палате он надел очки и прочитал: «Николая Капитоновича нет, сказали, что ишемия сердца. Надеюсь, вы живы-здоровы. Волнуюсь, позвоните … Меня выписали на самоизоляцию, Татьяна Малафеева».

После комы Усенко забыл многое из того, что помнил раньше. Забылось всё плохое, а приятные воспоминания потускнели и отошли в тень. Особых планов не было, он оказался в коридоре возможностей, значительно ограниченных здоровьем. Усенко научился плавно двигаться, медленно разговаривать и тщательно пережёвывать пищу.

За окном палаты густо и плотно падал снег. Сергей Фёдорович и его соседи молча стояли у окна. Возможно, каждый ворошил своё. «Сопки не видны, труба котельной еле-еле, снег, там воля, жизнь. Почему нельзя лежать, когда падает снег?» – Сергей Фёдорович помнил Малафеева. У матроса были короткие усы, он приглашал в беседку на шашлык, обещал пересчитать пенсию, в памяти осело его слово: «Матрикс правит». Усенко кожей чувствовал: «Если бы Малафеев не умер, то и он бы не выжил! Хотя, собственно, это неверный расчёт и между ними нет обязательств», – Сергей вздрогнул от неожиданного звука, будто рядом кто-то включил в розетку радио. Старик в шортах несильным голосом, ясно и правильно декламировал знакомую песню:

 

Идут белые снеги,

как по нитке скользя…

Жить и жить бы на свете,

но, наверно, нельзя.

 

Идут белые снеги…

И я тоже уйду.

Не печалюсь о смерти

и бессмертья не жду.

 

Я не верую в чудо,

я не снег, не звезда,

и я больше не буду

никогда, никогда.

 

Вера везла отца домой на его машине. Прививки себе и мужу она поставила сразу, как отец попал в госпиталь. Маску и перчатки надела, потому что отца выписали с положительным тестом. В перчатках руль держать было удобно, но от маски запотевали очки, и она сняла её с носа.

На лице Сергея Фёдоровича застыла мягкая архаичная улыбка, возможно, он был счастлив. Он потерял обоняние и не чувствовал вкуса еды, но глаза светились изумлением и радостью, спать не хотелось. Серая пыль, которая покрывала прежде всё вокруг, от неба и солнца до хрустящего снега, – исчезла. Окружающие вещи восхищали яростью красок, стекольным блеском и колющими глаза бликами.

Он изменился или окружающий мир очистился и обрёл первозданный блеск? Так это или не так, Сергей Фёдорович не задумывался. В госпитале его попутно излечили от астении, которая долгие годы угнетала чувства. Забытое стремление к общению с людьми, с которыми не грех будет выпить и покурить, захватило его воображение.

Две недели ему велели жить дома в самоизоляции, но на встречу с собаками и Надей он имел право! Сергей вспомнил клички всех Надиных собак, которые жили на участке: Рыжик, Борис, Черныш и Шарик. Он задумал угостить их кормом из магазина, или нет, груда натуральных костей будет лучше, им понравится!

Сначала, сразу Усенко решил заехать на кладбище, навестить Надю.

В том, что кладбище занесло снегом, к ограде не пробраться, надо чистить дорожку, но не сегодня, потому что приедут они затемно, Вера убедила его быстро и добавила:

Боюсь я за тебя, погибнешь один с собаками. Без присмотра и внимания, без мамки тебе не выжить. Ты берёг её, а теперь заботиться о тебе некому. Ты про соседа рассказывал и про жену его Татьяну, пап, ты хоть телефон её спросил?

Сергей Фёдорович промолчал.

Тебе жениться надо.

Так я никакой теперь.

Женщинам не это надо. Им надо, чтобы мужчина рядом был, желательно видный и надёжный. Если тебя приодеть, так лучше и не сыскать. Пап, ты честный, порядочный, вдовец, и она вдова, у вас есть тема, есть о чём поговорить! Где она ещё такого молодого найдёт? Потом, ей водитель нужен. Она привыкла пассажиркой на машинах ездить, и ты всегда при ней и при деле будешь. В её положении я такого случая не упустила бы! Уверена, что она согласится. И ты не затягивай.