Журнальный мир

Об авторе: Марина Ильинична Вирта (1945 – 2021) – поэт, переводчик. Работала учителем математики в одной из московских школ, во второй половине 1970-х окончательно ушла в литературу. Была сотрудником журнала «Дружба народов» и Литературной консультации при Союзе писателей СССР. Автор книги стихов «Снежная суббота». Публиковалась в журналах «Нева», «Аврора», «Юность», «Дружба народов», в альманахе «День поэзии», в еженедельнике «Литературная Россия» и т.д. Переводила стихи для издательства «Художественная литература». Умерла 10 июня 2021 года.

* * *

Из памятного дня с цветами и травой,
Когда свинец Невы сменился синевой,
Донесся слабый звук, в тиши подобный вскрику.
Я к шкафу подойду и дверцу отворю,
И с Вами по душам я вновь поговорю,
И руку протянув, поглажу Вашу книгу.
И этот краткий миг
Молчанья возле книг,
И этот долгий мрак
Возни среди бумаг,
И солнечного дня тепло и пониманье
Составят долгий век.
И строгий человек
Мне ласково кивнет с улыбкой состраданья.

* * *

Б. Г. Друяну

Пускай стихи приходят с холодами,
С бессонницей и зрелыми годами,
А то, что раньше, – это не стихи,
А бунинское легкое дыханье,
Кисейной занавески колыханье,
Наивный трепет, лепет, пустяки.
Зато она и вправду хороша –
Свою судьбу принявшая душа,
Прервавшая себя на полуслове,
Как только различила между строк
Чужой потусторонний холодок
С чужими запятыми наготове.
Сегодня, ежечасно, ежегодно
Живи, душа, отныне ты свободна,
Чужое не возьмет тебя в полон.
Выращивай свое, но помни свято
О тех, кто путь твой осенил когда-то.
Пусть вечным будет – только так и надо –
Твой первый ученический поклон.

* * *
Оставлю в скверике скамью,
Сверну на площадь наудачу,
Под теплым снегом постою,
От теплой радости заплачу.
А на Неве, на грязном льду
Вороны серые скучают.
Они тоску обозначают.
Я поскорей от них уйду.
А снег разлегся на кустах,
Кусты пушисты и красивы.
Но почему в моих ушах
Гремят тяжелые разрывы?
Как пуст зимою Летний сад!
Как мерзнут руки в рукавицах!
Война. Блокада. Ленинград.
Две «шпалы» в папиных петлицах…

Коктебель

Не уйти – повсюду с нами
Тень ошибок и обид…
Над безлесыми холмами
Птица серая парит.
Лопушок, на мышь похожий,
В пыль зарылся и зачах.
Птичья тень тяжелой ношей
Распласталась на плечах.
Путь недальний, вид унылый,
Бесконечно длится день.
Над высокою могилой
Кружит умершего тень.
Не спеши остановиться,
Приглядись – холмы ли, дым?
На лицо мое ложится
Тень поэта или птицы?
Где живые? Где граница
Между мертвым и живым?..

Метель

Но едва Владимир выехал за околицу в поле,
как поднялся ветер и сделалась такая метель,
что он ничего не взвидел.
А.С. Пушкин. Метель.

1.
Отправят девочку в кровать,
Она пригреется в постели
И будет тихо засыпать
Под шорох пушкинской «Метели».
Ей хорошо. А надо мной
Сны и невнятны, и недолги.
Зато я чувствую спиной
Всю благодать вагонной полки.
И мельтешащие стволы
Вдруг остановятся на месте,
Где обе встречные «Стрелы»
Видны друг другу на разъезде.
В обеих сон и забытье.
Но кто-то в той в Москву стремится.
Он едет в прошлое мое,
Как я в его. И нам не спится.
Рассвет. Перрон. Метель и мгла.
Но я увижу сквозь преграду:
Адмиралтейская игла
Летит навстречу снегопаду.
Звенит мотивчик в голове,
Мурлыча мне о небывалом…
Уютно девочке в Москве
Дремать под теплым одеялом.

2.
К окну подойди, близоруко глаза напрягая,
Закутайся в кофту и зябко дыши на стекло.
Метель заметает дороги от края до края,
Все выше сугробы, всю память твою замело.
Бессмысленно думать метельною ночью о лете,
Да ты и не помнишь, как выглядят летом луга.
Ты лучше послушай, как северо-западный ветер
Все гонит и гонит с балтийского неба снега.
А там, далеко, у Невы, вдоль пушистой аллеи
Идет человек, побелевший от снежной красы.
Ты за полночь свет погаси и укройся теплее,
И незачем взгляды косые бросать на часы.
Не видно домов и людей, и весь город как вымер.
Два скорых, два встречных готовы в дорогу опять.
В такую метель заблудился бы снова Владимир,
В такую метель, разумеется, нечего ждать.

3.
Черный Пушкин в сугробы одет,
На бульваре скамьи завалило.
У художника выбора нет, –
Надо впрок заготовить белила.
Он подрамник берет за ремень
И выносит его на свободу.
В безмятежный, безветренный день
Принимается он за работу.
Вот и мне за работу пора.
За окном тишина и доверье.
На заснеженной глади двора
Выделяются четко деревья.
А вчера уверяло меня
Мельтешение линий и точек,
Будто слышно хрипенье коня
И под самым окном – колокольчик.
Чем кончается повесть? Ах, да –
Тем же самым, чем кончилась прежде.
Совпаденье в конце, как всегда,
Оставляет пространство надежде.
Кто виновен, что мы в суете
Забываем про снежные бури?..
У художника снег на холсте
Получился белей, чем в натуре.
Зимний день потускнеет к пяти,
Мы опять никуда не успели.
Ну и пусть. Посидим взаперти,
Подождем продолженья метели.

* * *

Памяти Ю. Г. Оксмана

– Красавица, умница, думай,
И месяц припомни, и год.
На смену усмешке угрюмой
Улыбка прозренья придет.

– Я помню декабрь и заносы,
Метель в переулках пустых,
И я задавала вопросы,
И Вы отвечали на них.

Вы шли в ореоле печали,
Как будто несли на плечах
Всё то, что для Вас означали
Слова о «сибирских ночах».

О, как Вам пришлось потрудиться
На склоне замученных лет,
Чтоб школьнице с бантом в косице
Понятен был каждый ответ…

И чей-то кромешный, запретный
Всплыл облик над снегом и льдом…
Нас ждал на Садово-Каретной
С большими подъездами дом.

– А дальше?
– А дальше – в тумане –
В портретах и книгах стена.
На темном и низком диване
Так прямо сидела – Она…

– А дальше?
– А дальше не надо:
Все помню: чужое жилье,
Дыхание Летнего сада,
Блокадных ночей Ленинграда,
И горечь смертельного яда,
И спину прямую ее.

– А дальше?
– А дальше все то же:
Москва и декабрь непохожий,
Метель, фонари, гололед.

А память все тает и тает,
Но кто-то меня окликает,
И мудрый старик возникает,
И школьницу дальше ведет…

* * *
И краткий дождь под Новый год,
В ночи ударивший по стеклам,
И три зарницы в небе блеклом,
И вспыхнувший зеленым лед,
И ветерок над головой, –
Все эти странные детали –
Лишь растревоженные мной
Смешные детские печали.
Они, конечно бы, не стали
Прологом к драме мировой,
Когда бы не возник впотьмах
Вослед мелодии метельной
Невыносимый страх смертельный
В бессмертных огненных глазах.

* * *
В сумерках классической метели
Каждый видит что-нибудь свое…
…На меня пронзительно глядели
Очи беспощадные ее.
Вместо трона – ледяная горка,
Снежный нимб вкруг гордой головы.
Вздорная принцесса, фантазерка,
Золотая пленница Москвы.
Я шепчу губами ледяными,
Поклонившись ей издалека:
«Нам с тобой одно и то же имя
Нашептали в разные века.
И как будто небо раскололось,
И пространство – ненадежный кров.
Мы с тобой один и тот же голос
Различаем с дальних берегов».
Нет ответа. Значит, и не надо.
Потемнеет небо, и тогда
Над дворами Старого Арбата
Загорится древняя звезда,
И душа опять сольется с небом.
Но опасен под ногами лед,
Но блестят, блестят под грязным снегом
Золотые туфли Турандот.

* * *
Сто мелодий сплетутся в одну,
Отлетев от оркестра и хора,
И обрушит на мир тишину
Повелительный жест дирижера,
Чтоб, задетый полночным огнем,
Мир очнулся, спокоен и светел,
Чтоб за темным и дальним окном
Кто-то ангела в небе заметил
И, смиряя дыханье, следил
Так доверчиво, нежно и чутко
За согласьем небесных светил
И согласьем души и рассудка.