Журнальный мир

МУЗЕ

Игривая муза, веселый ребенок,

Резвишься ты рядом на пестром ковре

И, кажется, вовсе пришла не ко мне.

Хитра ты, а вроде едва из пеленок.

На локоне бабочка, яркий венок,

Кудрявые волосы детские мягки,

Ты снова толкаешь к перу и бумаге

И, топая ближе, садишься у ног.

Смеешься над рифмой, капризная дама,

Сегодня ты в духе жестоко шалить,

Однако тебя не могу не любить.

Но, Боже мой, как ты сегодня упряма!

НОЧНОЕ

Темное небо, как синие очи,

Дочки Земли, пробудившейся ночью,

Пристально смотрят, как гаснут закаты,

Словно в отчаянье солнца утраты.

Дрожь пробегает по коже вселенной —

Ночь наступает законом нетленным,

И по щекам луноликой богини,

Слезы скользят, превращаясь в святыни.

Воздух застывший зеркальный и звонкий

Слушает ночью дыханье ребенка,

Птицей садится на спинку кроватки,

С бликом луны наигравшийся в прятки.

Но подвенечное платье рассвета

Звездно жемчужное, сшитое летом,

Утро наденет и улыбнется.

Дочка земли вместе с солнцем проснется.

СТАРАЯ СКАЗКА

Серые скалы над морем, над бурей,

Словно старухи, над бездной колдуют.

Жалкий и острый осколок луны

Словно венчает оплот тишины.

Замок на скалах, как рыцарь седой,

Грозный, застывший, уже не живой.

В замке живет по преданиям Смерть.

Люди боятся на замок смотреть.

Те, что в деревне у моря живут,

Сказку про замок в веках берегут.

Старая сказка нужна и важна:

Людям надежду вселяет она —

В то, что не вечна старая Смерть,

В то, что придется и ей умереть,

И после ночи наступит рассвет,

Снова вернется утренний свет.

Может быть, правда, может быть, ложь,

В старых приданьях разве поймешь!

Только о вечном вещает молва.

Старая сказка поныне жива.

Серые скалы над морем, над бурей,

Словно старухи над бездной колдуют.

Жалкий и острый осколок луны

Словно венчает оплот тишины.

Небо разверзлось дождем беспрестанным,

Ветер дышал тяжело и туманно,

И настороженно средь тишины

Звезды смотрели на гребни волны.

Фыркает конь, косит глазом во тьму.

Люто и страшно средь ночи ему.

Топчется, кружит, не чуя узды,

Молится свету полярной звезды.

Всадник глазами стремится сквозь ночь,

Тусклые звезды не в силах помочь.

Где затерявшийся путь сквозь туман?

Млечных путей беспросветный обман.

Мокрый до нитки, пальцы как лед,

Он без дороги мчится вперед.

Кажется, ночь эта тысячу лет,

Кажется, будто потерян рассвет,

Божьего света не видят глаза,

Дождь все сечет по лицу, как лоза.

Вдруг сквозь ненастье забрезжил огонь,

Духом воспрянул испуганный конь,

Всадник, пришпорив его, увидал,

Замок, застывший в расщелине скал.

Светятся окна, и в страшной ночи

Тихая музыка в замке звучит.

Славные мысли рассудок томят,

Гонит и шпорами бьет он коня.

Вот уж на всадника свет из окон

Льется и смотрит взволнованно он:

Возле ворот, так нежна и мила,

Дева с глазами темнее, чем мгла.

Спешившись, всадник к хозяйке идет

И в поводу вороного ведет.

— Кто ты? — чуть слышно спросила она.

— Странник я, милая дева-луна.

Рыцарь бескрайних путей и дорог,

Бог только знает, как я одинок.

Дева, меня в эту ночь не гони,

В дом пригласи, обогрей, накорми.

Конь мой бессилен, и я чуть живой.

Сжалься, богиня ночей, надо мной!

— Что же в обмен? — улыбнулась она.

— Все, что попросишь, дева-луна.

— Что ж, дам приют для тебя и коня,

Только в ответ ты полюбишь меня.

Путнику сделка пришлась по нутру:

— Видно, сегодня я здесь ко двору,—

Думает он и, скрывая восторг,

К странному замку идет на порог.

Холод ступеней окутала мгла,

Дева шелковый повод взяла,

Конь, испугавшись, повод из рук,

Словно безумный, выдернул вдруг.

Бьет он копытом, встает на дыбы,

Глазом косит, и тумана клубы

Стройные ноги топчут в пыли,

В ночь посылая комья земли.

Только взглянула, и конь присмирел,

Словно не видит молнии стрел,

Словно не слышит грома, и вмиг

Точно тряпичный он сдался и сник.

В залах просторных бархат и пыль,

В каждом смешались сказка и быль,

Мраморный пол, холод каменных стен,

Сотни надежд, превратившихся в тлен.

Сотни свечей губят мрак и дрожат,

Странные тени на стенах лежат,

И каждый звук в этих залах рожден,

Эхом веков отражается в нем.

Только не смотрит странник вокруг,

Что-то случилось со странником вдруг.

Пьет, не пьянея, вино вновь и вновь:

Ново ему это чувство — любовь.

Дева порхает птицей ночной,

Манит, смеется, зовет за собой.

Теплые, сладкие губы ее

Шепчут, клянутся, зовут в забытье.

Нежно и страстно сомкнулись уста,

Словно вселенная стала пуста,

Звуки утихли, померк свет свечей.

Странник с колдуньи не сводит очей.

Молнии вспышки — как гнев ста богов.

Не разорвать ему липких оков.

Встретились взгляды, руки сплелись.

Чувства колдуньи огнем занялись.

Сколько она погубила сердец —

Знают лишь волны да мрачный дворец.

Души несчастных навеки взяла,

Волны морские скрывают тела.

Пеною грозной ползут на скалу

Темные волны, рождая молву,

Будто бы в стенах, холодных, как лед,

Смерть одинокою девой живет.

Шепчут они, раскрывая секрет,

То, что из стен этих выхода нет.

Знают свидетели страстных ночей

Белые кости на дне средь камней.

Только забрезжит над замком рассвет,

Только зажжется божественный свет,

Юный любовник, что сладко так спит,

Будет желаньем колдуньи убит.

Вот заалел горизонт над водой,

Небо простилось с последней звездой,

Сил набираясь, очнувшись от сна,

Ждет свою страшную жертву волна.

Ждет и играет пеной морской,

Бьется о камни с безумной тоской.

День молодой сотворила весна,

Только природа вкруг замка грустна.

В спальне колдуньи открыто окно,

Юное солнце встречает оно,

Птиц голоса тянут нежный мотив,

Только любовник по-прежнему жив.

Спит он глубоким и сладостным сном,

Тем, что несет пробужденье потом,—

Нет, не коснулась закрытых очей

Смерть ледяною рукою своей.

Смотрит колдунья, ступив на балкон,

Как совершается вечный закон,

Как зарождается новый рассвет,

Смотрит впервые за тысячи лет.

Словно смывая проклятья веков,

Падают слезы со звоном оков

И, разбиваясь, рождаются вновь.

Плакала Смерть, превращаясь в Любовь.

Может быть, правда, может быть, ложь,

В старых рассказах разве поймешь.

Только недаром вещает молва,

Будто Любовь и поныне жива.