Журнальный мир

Борис Тришункин

Борис Васильевич Тришункин родился в 1932 году в Новосибирске. В 1937 году семья переехала в г. Сталинск (ныне Новокузнецк). Мать работала пионервожатой, а отец – в Сибирском металлургическом институте, в котором и получил высшее образование их сын (в 1965 году) по профессии инженер-механик заводов чёрной и цветной металлургии.

Работал на КМК, получил направление в Казахстан на должность старшего преподавателя заводского ВТУЗа в Караганде, а в 1984 году вернулся в Новокузнецк, был мастером по техническому творчеству в ГПТУ-21.

Давно уже выйдя на пенсию, Борис Васильевич не довольствовался пределами своей городской квартиры: много путешествовал по таёжным окрестностям Новокузнецка и как истинный ценитель и знаток заповедных уголков родной природы стал делиться своими впечатления в дневниковых заметках.

В 2016 году в альманахе «Кузнецкая крепость» появилась на свет его первая авторская публикация «НАГОРНАЯ ЗАПОВЕДЬ» (Откровения бывалого землепроходца).

А в апреле 2019 года областная газета «Кузбасс» напечатала большой очерк (на целую полосу) об итогах кропотливых изысканий Б.В. Тришункина по истории своих предков. Из госархива ВМФ было получено документальное подтверждение, что его дед Арефий Кучин служил на флагманском крейсере «Память Азова» во время большого похода на Восток тогдашнего цесаревича и, следовательно, мог быть свидетелем покушения на будущего императора Николая II в Японии…

Впрочем, можете прочитать об этом сами («Царь – поход». Областная массовая газета «Кузбасс» №26 (26763) 4 апреля 2019 гожа, стр.11)

Публикуем здесь избранные отрывки и главы из книги Б.В. Тришункина, которую он выпустил к 75-летию Великой Победы и посвятил её своим землякам, новокузнечанам – о памятных событиях военного времени, которые выпали на долю его поколения.

Надо отметить, что издание книги осуществлено небольшим тиражом, 30 экземпляров, на скромные средства из пенсии самого автора.

«В этой небольшой книжице – всего лишь напоминание, отзвуки прошлого… Мои земляки, соседи, знакомые кузнечане просили рассказать своим нынешним современникам, как нам жилось в Стране Советов, в стране Великих строек – до войны и после войны. Ведь кто не знает прошлого, не разберётся и в настоящем времени.

Я – мальчик Великой Отечественной войны – впитал и трудности, и гордость своей страны.

Все лица в книжке – это не выдуманные люди».

ГЛАВЫ из КНИГИ

Здравствуй, город трудовой славы

В декабре 1937 года наша семья переехала из Новосибирска в г. Сталинск. Сюда устремились работники Сибирского института металлов (СИМ), а из Томска – специалисты Политехнического института. Кузнецкий металлургический комбинат (КМК) нуждался в высококвалифицированных кадрах. Мощность государства определялась количеством чугуна и выплавленной стали.

В то время отец работал старшим лаборантом по сварке, а мама – пионервожатой. Мне было пять, а моей сестре – девять лет.

Когда мы сошли с поезда, любимый в будущем город приветствовал нас крепким морозом. Пока шли от старого вокзала до указанного нам по адресу дома (пр-т Энтузиастов, 59-1), было темно. Мы сильно промёрзли. Открыли дверь – и ахнули! Так было жарко: «Быстренько открывайте форточки!». Из них клубами, как от паровоза, валил наружу пар. «Батареи голыми руками не трогать! Это отопление не водяное, а паровое – можно обжечься!»

(Мы не платили за тепло. Доменные печи нуждались в постоянном интенсивном охлаждении своей «рубашки»… А батареи для жилых домов отливались с высочайшим искусством тогдашними мастерами).

В трёхкомнатной квартире две комнаты – наши. Соседи по этажу, тётя Капа с мужем, пригласили нас в гости. Они наши друзья, но приехали раньше нас. Вот что ни делай, а в детской моей памяти эта встреча осталась на всю жизнь. После такой «заморозки» – и прямо за стол! И запах какао много лет натурально всплывал в памяти при одном только упоминании… Наш трёхэтажный дом, кирпичный, в то время с крышей, покрытой глиняной черепицей розового цвета, станет с тех пор для нас дорогим и в радости, и в горе.

…Много интересных людей в нашем доме. Общались между собой очень просто. И, наверное, жили дружно… Но пока мы ничего не знали, ведь приехали несколько дней назад. А тут, в такой же морозный вечер, у пятого подъезда со стороны дороги столпились люди. Накануне отец уведомил комендантшу, что привезёт и временно поселит в своей квартире семью репрессированного. Теперь «бабка-партизанка» (прозвище комендантши) решила собрать протест. Она ходила из стороны в сторону и кричала: «Не пустим семью врага народа в наш дом!».

Жильцы никак не реагировали. А в моей детской головёнке творился ужас… Помнились ещё те тревожные дни моих родителей в Новосибирске, когда был репрессирован муж нашей тёти… «за контакт с Троцким». Арестовали тогда и нашего молодого квартиранта. Нам с сестрой он нравился – подарил котёнка. А утром мы плакали, потому что ночью его забрали. Люди в то время жили в тревоге: ложась спать, думали, что к утру придут и за ними.

И вот теперь крики этой бескультурной, еле-еле образованной женщины, которая слюняво жевала табак, нюхала его, и могла поругаться в разговоре с кем угодно… У меня закружилась голова. В тот момент представилось, как мою тётю с маленьким братиком и вещами выбросят со второго этажа на снег…

Приехала «полуторка». Комендантша встала грудью. Но ей убедительно твёрдым голосом было сказано: «Это моя сестра и ребёнок, которые ни в чём не виноваты!» Снова заработал мотор. Толпа легко вздохнула, и все разошлись по своим квартирам.

Наша родственница с сыном некоторое время жила у нас, оставив потом на память фанерный шкаф, письменный стол, патефон и гитару. Они вернулись в Новосибирск жить в родительском доме.

На долгие годы в памяти останутся эти ужасные для меня переживания: «бабка», тётка с братиком на снегу, мороз… С такими мыслями и прожил, думая о жестокости того времени. Поведал уже престарелой тёте, как я это представлял тогда. Она с удивлением посмотрела на меня и сказала: «Когда Яшу арестовали, ко мне пришёл директор завода и другие руководители. Высказали своё соболезнование. Дом заводской, мне предлагали несколько вариантов жилья, но я отказалась»…

Я прожил долгую жизнь, но больше никогда не слышал, чтобы вслед кричали – «враг народа». Так мог сказать только тот, кто был беден умом и жаждал рассорить людей.

Каким он был, этот город

Каким был г. Сталинск (ныне Новокузнецк) в 1937 году? Был несравненно меньше современного. Но красив. Город можно было обойти пешком за день. Достраивать его будут только после Великой Отечественной войны.

Главная улица: проспект Молотова (ныне Металлургов) – от кинотеатра «Коммунар» до «горбатого» (тогда) моста через р. Абу, а ныне широкого. Четыре параллельные и одинаковой протяжённости: ул. Кирова, пр-т Энтузиастов, ул. Хитарова, ул. Школьная. Их начало идёт от пр-та Курако, если взять настоящее время, но тогда там ходил паровоз. Последние номера этих домов сейчас расположены по ул. Спартака. В этом месте был значительный земельный перепад, мы с ребятами там катались зимой на лыжах, санках.

Проспект Молотова почти сохранился таким, каким он был в 1937 году. За зданием Главпочтамта стоял Дом печати. Но ещё не было тогда краеведческого музея с пушками, а на противоположной стороне – современных высоких домов со множеством магазинов. Не было и Драматического театра, который сейчас стоит около Дворца культуры металлургов на площади с фонтаном. Не было и высотного здания на перекрёстке с улицей Кирова.

Проспект Энтузиастов и ул. Хитарова – близнецы. Строились они одновременно по одному проекту. Как и предсказывал Маяковский, люди, строившие и эти дома, и сам завод, стали легендой. Для группы домов планировался сад, сквер. Помню, была швейная фабрика, которая не умолкая строчила и день, и ночь.

На ул. Школьной располагалось здание геологии, геологический музей. По другую сторону – педагогический институт, центральная городская баня, ещё один педагогический корпус. По другую сторону «горбатого» моста через р. Абу были две школы – № 12, у моста, для мальчиков, и № 26 – для девочек, рядом с ул. Спартака.

Если посмотреть со стороны ул. Спартака в сторону Левобережья, клёпаного моста через р. Томь, то увидим совсем небольшое частное поселение Старокузнецка. А между городом и Кузнецком – пустырь. И только одна узенькая асфальтовая дорога соединяла ул. Кирова с Кузнецким мостом.

На место, где сейчас стоит здание СибГИУ*, садился двукрылый самолёт. Ребята с наших улиц сбегались посмотреть на это чудо. По весне, когда снег прилипал к лыжам, лётчик просил нас побегать по взлётной полосе, а потом, взявшись за крылья, толкать самолёт, чтобы тронуть с места, помочь взлёту.

------------------------------------

*СибГИУ – Сибирский государственный индустриальный университет.

Зимой в согре (это невысокий кустарник с кочками, подтопляемый водой) ставили петли на зайца. Осенью, кто постарше, охотились на утку. В зимнее время, идя на лыжах, было интересно изучать следы на снегу: зайца, сороки, лисицы, собаки, волка…

Поселение Болотное. Здесь жили люди приезжие, без жилья. Строились они наспех в надежде, что устроятся на работу. Даже копали землянки, заводили коров, свиней, кур. Жили тут и преступные элементы…

Нижняя Колония. Это первоначальная застройка для рабочих – барачного типа. Её протяжённость – от «горбатого» моста в сторону КМК до Дворца металлургов имени Серго Орджоникидзе. Когда был построен этот дворец, в нём проводились общезаводские собрания и культурные мероприятия, отмечались торжественные даты. В нём потом отметили и День Победы. Бодрость духа поднимали самодеятельные выступления и обилие фруктов. В зале техники талантливые мастера изготавливали в уменьшенном масштабе уникальные действующие модели заводского оборудования и цехов. Уже после войны, в 50-е годы, эту технику перенесут в здание на проспекте Металлургов.

Нужно себе представить, что нет ещё памятника Маяковскому. Нет и красивейшего здания, а по улице, по которой ходил трамвай, и слева, и справа – преимущественно бараки, бараки…

Справа тогда располагалась огороженная первая городская больница – тоже барачного типа, с множеством различных отделений на большой территории. Только в шестидесятые годы они переедут в новые корпуса по проспекту Бардина.

Левее заводоуправления, невдалеке, большое кирпичное здание – Театр юного зрителя. В нём проводились городские праздники для детей и театральные постановки. В то время в фойё был большущий вытянутый аквариум, обитателями которого была речная, озёрная рыба, ракушки и другое. Нам очень нравились театральные постановки: «Таинственный остров», «Снежная красавица», «Остров сокровищ», «Граница на замке»… Мне восемьдесят шесть лет, а в памяти всё живо: «Если ранили друга, перевяжет подруга горячие раны его»! Верили в такую подругу.

Было ещё замечательное здание – Дом пионеров. Оно «заблудилось» по трамвайному пути между Дворцом металлургов и, как раньше было, остановкой «Рабочий посёлок» или СМИ. Здание высокое, серого цвета. Все этажи были заставлены клетками с разными видами птиц, животных – разумеется, небольших: хомячки, белки, бурундуки, соболь. А также с разновидностью змей: уж, гадюка, ящерицы и другие. Нас учили, как опасаться укуса и что нужно делать, если это произошло. Прививали любовь к природе, учили заботиться о братьях наших меньших.

…Морозы крутые – 45-50 градусов. Но дышится легко. Нос и уши чем-то закрыты. Идёшь по снегу – похрустывает, воздух не колышется – красота. А птичкам – беда. От холода можно спрятаться под чьей-то крышей, а в полёте полная гарантия превратиться в ледышку.

(В нашем металлургическом городе воробьи слетались под крыши горячих цехов, там и отобедать случайно можно было. Только потом, почерневших от копоти, их почти не узнать).

Ребята с нашего двора, да и другие тоже, делали для птиц кормушки. Ведь с морозами прилетало в город множество птиц: синички, красногрудые щеглы, жуланчики, сороки и, конечно, воробьи. Помогая, мы любовались ими, наслаждались их напевами.

А нынче кто ещё может так посочувствовать братьям нашим меньшим? Хотя и еды у граждан от пуза, и выбрасывают столько всего. Только пожилые люди, вспоминая про пионерию, высыпают свою доброту им в кормушки. Как же они нужны нашей душе!

Обустройство на новом месте

Когда смотрю на наше поколение 30-х годов, хорошо помню, что и мальчишки, и девчонки, и тем более взрослые всегда были чем-то заняты, увлечены. Ребята постарше всё делали у себя дома, а младшие вникали, помогали.

Зимой, к февралю, готовили сани к буерам. Ветры бывали настолько сильными, что крыши домов сносило. Парус нужно крепить умело. Какой же русский не любит быстрой езды?! А в конце марта из дерева ножом изготавливали разной конструкции судна и парусные кораблики.

Климат сейчас очень изменился, а тогда сибирский климат называли резко-континентальным. Наступало седьмое ноября – мы на коньках. Декабрь-январь – мороз. Февраль – самый весёлый зимний месяц, для души – чувственный: «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя, то как зверь она завоет, то заплачет как дитя»… Да и скворечники пора устанавливать: «Журчат ручьи, и сердце тает… И даже пень в весенний день берёзкой снова стать мечтает»…

Помню, в 1938 году было большое наводнение. Перемыло дорогу, идущую в Старокузнецк, на большом расстоянии (район цирка). Это произошло внезапно, под вечер (наводнение можно ожидать, но не предсказать). Мне было шесть лет. Болотную затапливало. В кромешной темноте слышалось мычание коров, крики людей, выбирающихся на проспект. Такие наводнения, как мною было замечено, произошли и в 1948, и в 1958 годах (больше наблюдений я не вёл). Это говорило о стабильности климатических условий.

Апрель 1938 года. Жильцы нашего дома – учёные, преподаватели института, рабочие, лаборанты – вышли семьями на субботник. Навели после зимы перед домами порядок. А потом взялись за благоустройство: выкопали ямки для посадки топольника, посеяли траву. Такой тополиный сад был в каждом дворе и на улицах города. А те, что в Старокузнецке – реликтовые.

После субботника наши ребята, девчата, все разных возрастов, были одной дружной командой. Любимая игра у малышни: «Гуси, гуси… Га-га-га! Есть хотите? Да-да-да! Серый волк под горой не пускает нас домой! Ну, летите, как хотите…».

Но были и такие, кто учился в ремесленном училище, техникуме, институте. Показывали свой талант и девочки, и женщины. Какие красивые вышивки они делали на рубахах, платьях, платочках, кисетах! И вручную, и на швейной машинке – вышивали крестиком, создавали портреты, целые сказочные картины и макраме. Сами учились рисованию. Оттого и сердца было мягче, и лица милее, приятнее…

Наш двор на проспекте Энтузиастов, № 59 относился к Горсовету. Как теперь говорят, был муниципальным. Остальные дома – ведомственные, принадлежали КМК. Смотрю сейчас на наш дом (в 2018 году) с большой грустью – он один на весь Центральный район стоит неоштукатуренный…

Ближе всех к нам была школа № 12 с названием «Общеобразовательная». Деревянная, с двумя одноэтажными крыльями, а в средней части был большой зал с высоким потолком для столовой и других массовых мероприятий. Учились в этой школе только мальчишки, в две смены. А в вечернее время здесь вели «борьбу с неграмотностью» взрослые – занимались рукоделием, шитьём и… писательской работой, стихами…

В 1938 году к нам в Сталинск привозили детей из Испании, в которой шла война с фашистами. Кузнечане с большим теплом и заботой принимали их в свои семьи. Сохранилась фотография, на которой я в «испанке» в ограде нашего двора, а в сделанной из фанеры «машинке» маленький Серёжа Хорунов и Володя Коновалов, вдалеке – Лара Бессонова. Справа от дома – барак в «разрыве» между домами по улице Хитарова. Такой же «разрыв» был и по проспекту Энтузиастов, только там находилась с огромной трубой кочегарка, обогревавшая все близлежащие дома. Но потом всё было убрано, обогрев стал от «рубашек» доменных печей.

Большой «разрыв» между домами был специально запроектирован под зелёные насаждения для отдыха трудящихся, что очень здорово для города металлургов. Жаль, не успели это сделать. А теперь «умные» люди «улучшили» здесь экологию гаражами…

ВОЙНА. 22 июня 1941 года

Летом 41-го мы с мамой гостили в Анапе. Мне тогда было девять лет. Отец в то время испытывал в Мариуполе мощные газопламенные резаки, нужные нашей металлургии для зачистки блюмсов и другого проката на КМК.

Мне, сибирскому парнишке, было всё ново: небольшой беленький город, набегающая пенистая с гребнем волна, чистейший золотой песок, изумрудные ракушки, просторные пляжи…

Дом, в котором жили наши родственники, стоял на высоком берегу, недалеко от маяка, огни которого включались в темноте южной ночи. В ограде дома жили и другие семьи, и потому всегда было людно, а нам, ребятам, весело. Помню беседку, со всех сторон окаймлённую цветущими розами, на столе – большое блюдо с горкой черешни. По воскресеньям патефон крутил «Кукарачу», «Утомлённое солнце», смешные рассказы Зощенко.

В те времена нам, пацанам, родители покупали матроски. Мы хвастались ими друг перед другом. Но особое чувство гордости у меня возникало, когда видел настоящих матросов. В парке прогуливались элегантные пары. Обаятельные дамы – в лёгких крепдешиновых платьях с красочными из китайского шёлка зонтиками. Многие мужчины важно ходили с красивой тростью. На их лицах – спокойствие. Жизнь шла размеренно, легко.

Был памятный воскресный день. В те времена было принято отдыхать после обеда. Мне удалось сбежать во двор к ребятам. И вдруг кто-то крикнул: «Включите радио! Важное сообщение! Вероломное нападение Германии на Советский Союз без объявления войны!».

У всех хмурые лица. На площади около порта у репродукторов толпы людей. Огромная нарисованная карта нашей страны, на которой красной нитью с флажками стали отмечать каждый день продвижение немецких войск. По ночам по улице везли пушки для береговой обороны. На оконных стёклах крестообразно наклеивали полоски из газетной бумаги. Было дано распоряжение красить дома сажей. Вражеские самолёты уже долетали до Новороссийска.

Мы с мамой ждём отца, который долго не едет. Дождались. Нас спокойно, без суеты проводили пассажирским поездом. В Ростове огромное скопление людей. На привокзальной площади сооружён из ширм кукольный театр. Показывают смешные карикатуры на Гитлера.

Билетов на пассажирский не взять. Нам повезло. К какому-то составу прицепили «телячий» вагон, который моментально заполнили женщины и дети. Теперь долгий путь до Новосибирска. Не помню, кто чем питался в этом телячьем вагоне. На станциях взять было нечего, кроме кипятка. Ещё в Анапе нам в дорогу зажарили курицу, а отец купил много пачек толокна. Вот эта «болтушка» очевидно и была нашей пищей на полторы недели.

Поезд то стоит сутки, то движется без остановки. Днём большие двери вагона раздвинуты. Можно любоваться просторами нашей необъятной страны, сидя на полу, свесив ноги наружу, или стоять, опершись на перекладину. Когда состав подходит к какому-то городу или большому населённому пункту, паровоз снижает скорость так, что даже не слышно стука колёс. Однако ясно с нарастанием слышится шум: людские возгласы, женский плач провожающих на фронт своих мужей, сыновей, отцов, близких им людей.

На Запад шли и шли эшелоны с солдатами и военной техникой, а на Восток – с демонтированным заводским оборудованием, станками.

В Сталинске отца уже поджидала повестка из военкомата. Уезжающих на фронт провожали на вокзале. Не на том, который всем известен сегодня, большом и красивом, а на затерявшемся теперь за множеством рельсовых путей – одноэтажном, сложенным из больших тёсаных камней серого цвета.

(С тех пор и поныне нумерация путей идёт от этого вокзала. Да и путь-то для пассажирского поезда тогда был один… До сих пор путаюсь: платформа №1 – путь № 9, платформа №2 – путь №4…)

Провожали спокойно. Конечно, кто-то всплакнул, кто-то уткнулся в плечо… Посадка! Заходили в вагоны быстро, с наспех собранными вещевыми мешками, улыбались, махали руками в открытые окна, шутили: «Эй, такой-то… Мешок свой забыл! Забери! Ха-ха…»

Паровоз с шестью вагонами рывками сдёргивал состав с места, медленно набирал обороты. Молчаливо, с тревожной грустью провожающие смотрели вслед уходящему составу… Все понимали, что эта война будет жестокой и долгой.

Уходило на фронт первое поколение молодой Советской страны. Они, как и в Гражданскую, уходили по зову сердца. Сибиряки – народ покрепче, особенно кузнечане. Это те, кто строил наш прекрасный город, кто возводил первые в России мощные, совершенно новые доменные печи, мартеновские цеха КМК Успели! Научились выплавлять броневую сталь…. Сейчас уже невозможно представить нашей Победы без тех достижений. Эти энтузиасты были как лучик света в тысячелетней тьме межчеловеческих отношений – с высокими мечтами и такими же свершениями. Это были настоящие граждане нашей великой страны, обеспокоенные её судьбой.

Удивительно быстро менялся привычный уклад жизни в тот трудный для страны год. На улицах висели плакаты: «Что ты сделал для фронта?!» с изображением женщины «Родина-мать зовёт!». Уже в первые дни войны в здании ГИДУВа готовили командиров Красной армии – в Виленском военном училище. Тогда, осенью 41-го года, по проспекту Молотова (Металлургов) шли строем курсанты, и как набат звучала песня:

Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой

С фашистской силой тёмною,

С проклятою ордой.

Пусть ярость благородная

Вскипает, как волна, –

Идёт война народная,

Священная война!

В каждой квартире были репродукторы, которые никто не выключал. На случай тревоги. За них плату не брали. Все прислушивались: «От Советского информбюро утреннее сообщение…». Помню ежедневную передачу: «Играй, мой баян, и скажи всем врагам, что как подругу мы Родину любим свою».

Особое уважение было к почтальонам. Если долго не было писем с фронта, они уверяли, что весточка просто задержалась и обязательно придёт. Но мы-то знали, что письма с фронта в те времена приходили с удивительной быстротой. Очень тяжело было почтальонам вручать «похоронки».

Несмотря на выступления по радио Я.М. Молотова («Не паниковать!»), спешили толпами в гастроном по проспекту Энтузиастов. Скупали крупу, сахар и всё, что возможно. Так что через несколько дней полки стали пустыми. Продукты теперь продавались по карточкам. Хлеб – только ржаной, тяжёлый, с добавлением картошки: иждивенцам полагалось 250 граммов, служащим – 300, рабочим – 500, а на особо тяжёлых работах – 700 граммов в день. На семью давалось по одной бутылке водки. Обувь, одежда продавались недорого, но только по талонам через профсоюз.

Очереди за хлебом занимали с вечера, а потом пересчитывались. Номера были трёхзначные. Мой товарищ как-то приехал в Старокузнецк выкупить по карточкам хлеб на всю семью. Выкупил, сел в трамвай и заснул. Так и катался по кольцу. Проснулся, перепугался: где же хлеб?! Входили и выходили люди… А сумка с хлебом так и лежала на сиденье (гражданская совесть!).

В то время за опоздание на работу наказывали 25-50%-ным вычетом из зарплаты на полгода. За прогул снимали бронь, а это значило – отправка на фронт. На базарных площадях часто устраивали облавы, у горожан проверяли документы. Если не было документов (неважно, где ты работаешь), сажали в машину и отправляли на пересыльный пункт в другой город. И – на фронт. Были и курьёзы. Сталевара забирают в машину, а начальник цеха на заводе с ума сходит… (фронт остро нуждался, а в тылу нехватка специалистов).

В нашем глубоком тылу, в здании СМИ*, установили токарные станки, которые демонтировали с заводов Украины. Налаживали производство снарядов. У станков работали пацаны, становясь на подставки. Порой так и ночевали у станка. В городе не было беспризорных ребят и воровства – все были при деле.

На КМК в мартеновских печах научились выплавлять броневую сталь. Это было большое дело! В тех житейских условиях сталевара Александра Яковлевича Чалкова наградили двумя булками хлеба и бутылкой водки! Всё военное время на броне танков и автоматов было написано: «От Чалкова – землякам!».

Очень часто в городе отключали электроэнергию, которой так не хватало КМК. Это не было помехой: зажигали керосиновые лампы, свечи, совсем дешёвые фонарики с батарейкой, топили печки. Уголь, дрова – в ларях у подъезда. Всё было продумано.

В нашем доме мы все хорошо освоились. Жили дружно. Родители служили на одном предприятии, и потому двери каждой квартиры для нас, пацанов, всегда были открыты.

Вильям Мануйлов в 41-м, в июне, закончил 10-ый класс. Казалось, не так уж давно ещё играл с нами в лапту и прятки… А после школы прошёл командирские курсы, и уже осенью в форме и с автоматом ППШ через плечо и командирской сумкой заявился к дому – прощаться. Ему не повезло. По пути на фронт крепко выпил и был отправлен в штрафбат. Погиб в первом бою.

Серёжкин отец, Д.С. Хорунов, перед отправкой на фронт приехал к дому на военной машине с двумя курсантами, которые накололи дров. Петлицы на его шинели обозначали высший комсостав.

Врач Евсей Яковлевич Нисневич, у которого умерла жена, отбыл на фронт, оставив шестилетнего сына Рафаила с молодой прислугой.

В «Коммунаре» мы посмотрели фильм «Два бойца». Это про оборону блокадного Ленинграда. Тогда ещё не знали, что вскоре наш город будет принимать спасённых из этой блокады жителей и направленных сюда в эвакуацию.

Эвакуированных у нас принимали по согласию сторон. Были и другие случаи. У хозяйки дома на улице Болотной дом пришёл в негодность. Семья многодетная. Отец – на фронте. Профсоюз в СМИ, где он работал до этого, попросил приютить семью фронтовика. Мама согласилась. Получается, мы стали одной семьёй.

----------------------------------------------------------------

*СМИ – Сибирский металлургический институт.

Непростой момент. По весне картошка кончилась. Наши мамы надели рюкзаки, пошли на убранные осенью поля в надежде откопать промёрзшую картошину. Пока возвращались домой, из рюкзаков текла вода…

(Осенью, после уборки урожая, было запрещено заходить на этот участок с целью выискивания плода. Дорогой читатель, это благо или худо? Иначе бы делались «тайники». Или, как говорилось, «посадили бы за украденный колосок»… Это ведь только на колхозных полях были «объездчики» – на лошадях, с крепким кнутом).

Мороженую картошку крутили через мясорубку, мазали сковородку олифой и пекли блин, который ждала голодная детвора. Помню, дали попробовать старшей девочке. Её затошнило. Беда! Собирайте деньги. Бегом – за молоком!.. Старшая пьёт из стакана молоко. Все смотрят. Вдруг младшая смекнула, глядя на молоко, и кричит: «Я тоже хочу «тошнотиков»!»…

Паниковали домохозяйки с детьми, их было очень много. Конечно, они были поставлены на особый учёт. Раньше в школах кормили обедом из трёх блюд, а в военное время – кусочек хлеба и кусочек сахара.

О ребятах всегда заботились. Когда кончался учебный год, организовывали школьную площадку. Там кормили, устраивали различные игры, ходили в небольшие походы. Кому повезёт, бывали в пионерских лагерях.

Это будет потом, не скоро. А сейчас дожить бы до сентября 1942-го года.

Это был самый неустроенный, голодный период. Услышал из разговора от мамы: «Твоя сестра родилась в нэповский период – вон какая здоровая! А ты в начале тридцатых – и такой хиленький…».

К тому же, тогда свирепствовал туберкулёз. В январе меня увезли в Новосибирск – в Мочищенский туберкулёзный санаторий. По приезде оказалось, что там меньше десятка туберкулёзников, которые живут по своим законам исцеления, а остальные просто выздоравливают «от голода».

Жизнь в глубоком сибирском тылу

В Мочищенском санатории я пробыл с января по июнь 1942 года. По возвращении домой мне выписали хлебную карточку. Теперь нас трое иждивенцев – мама, я и сестра. Мама уговорила профсоюзную работницу выпросить у врачей направление в наш туберкулёзный санаторий. Так я попал в Старокузнецк в красивое белое двухэтажное здание, в котором, как и в Новосибирске, ребята были разделены на тех, кто болен, и на «выздоравливающих». Для заметки: у больных ложки перевязаны были бантами. Наверное, из расчёта гигиены.

У высоко стоящего дымохода, который шёл на второй этаж, мы с ребятами забавлялись полётом пёрышек, когда топилась печка. Ниже этого здания, через проходящую теперь дорогу (которой тогда не было), стояло деревянное здание библиотеки.

Однако я убежал. Сел на трамвай – и был дома. Мама ахнула! Хлебная карточка на месяц пропала. Написал отцу на фронт. На вернувшемся с войны моём письме цензура оставила чёрные широкие полосы.

Наша одежда, обувь изнашивались, а полки магазинов были совершенно пусты. В школах стала проблема с тетрадями, чернилами, учебниками. Пройдёт год-два, и мы будем писать между газетных строчек чернилами, изготовленными из свёклы.

Классные учителя вместе с ребятами собирали посылки на фронт. Зимой – вязаные или сшитые тёплые рукавички, носки, вышитые кисеты для табака, платочки. И обязательно было письмо от всего класса с добрыми пожеланиями фронтовикам. Писали на полевую часть, без марки. Доходили они с удивительной скоростью. Каждое письмо вскрывалось для цензуры. Как на фронт, так и с фронта.

По весне в 1942 году всем организациям по городу, КМК, шахтёрам выделялись участки земли для огородов. Разово семье давали семена под картошку и другие культуры. Трактором с железными колёсами распахивали участок земли, пластами…

– Как же сажать-то?

– А вы под пласт закладывайте картофелину или шкурки с глазками.

Невероятно, но урожай был отменный.

Огороды у работников СМИ – на горе Соколуха. На участке был построен небольшой летний домик для сторожа и разных хозяйственных дел. Самое трудное – сделать грядки на перевёрнутых пластах. Прохожие – народ рабочий, шутливо подсмеивались над учёными, преподавателями, как они с метрами и колышками конструируют грядки.

Наступило самое голодное время – июнь-июль. Нужно дождаться августа, когда будут подниматься всходы. Вот и сентябрь. Моросит дождик. Нужно быстрее ссыпать картошку в мешки и приготовить её к погрузке на машину. Она придёт ровно в то время, которое указано в очерёдности, и, может быть, даже ночью. Нам повезло! Машина пришла в полдень.

«Где война, там и порядочек». Свой гражданский и человеческий долг выполняли очень добросовестно. Шофёр ездил на гору день и ночь. Как только выдерживали такие нагрузки и шофёр, и мотор без единой поломки!? На предприятиях, не имеющих машин, вывозили на самодельных тачках.

В домах, построенных по проспекту Энтузиастов и улице Хитарова, в подвале были кладовки по числу квартир, с деревянным потолком. Картофель и другие овощи хранили в этих кладовках. «Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего»… Подвальные помещения до войны были пустыми, мы играли там в прятки, а теперь завелись крысы.

Картофель был разных сортов. На ботве вырастали зелёные небольшие круглые семенники. Первое, чем мы наслаждались – сорт «Синтефоли», которая после варки была рассыпчатая. Привезли на машине целый кузов картошки домой: «Американка» – розовая, белая, синяя… Ой! Ой! Как много… А в начале апреля уже всю съели…

Каждый год было так. Не хватало хлеба, не было сахара, сливочного масла вообще не видели.

Был мясокомбинат, откуда с большим трудом нам доставались коровьи ноги, из которых варили студень. Из этих коленных «шарниров» ребята изобрели новую игру в «бабки» – что-то наподобие игры в городки. Нужно же в чём-то соревноваться за первенство – изобрели ещё и «зоску». Это кусочек шкурки с мехом плюс кусочек свинца. Кто дольше продержит такой «парашютик» в воздухе, подбивая его одной ногой?..

Такие игры были, сегодня они позабыты.

Мы, пацаны, понимали всю серьёзность происходящего. Нас подбадривали американскими цветными кинофильмами, в «Коммунаре» показывали фильм «Багдадский вор». Шутили тогда: «Когда смотрел «Багдадский вор», а русский вор бумажник спёр»…

Или:

«Вот когда прогоним фрица,

будет время – будем бриться,

бриться – умываться,

с милкой целоваться…»

Мы учились в 12-й школе, в третьем классе. Наша учительница – Клавдия Ивановна. Ещё в первом классе она побывала у нас дома, беседовала с родителями по-домашнему. Так беседовали в то время со всеми. Помню, как на одном из уроков она рассказывала нам, детям сражающихся на фронте отцов, эпизод из французской революции: про то, как спасались люди в крепости, про пожар, про окно и девочку в нём… Весь класс плакал.

…Вот мы в квартире. Свет в городе отключён, но мы не в обиде, так как знаем – КМК нужно много энергии, чтобы победить врага.

В маленькой комнате живёт семья В.Ф. Иванова: он студент-вечерник, отличник, отстранён от военной службы. У него – сестра, жена Анна, дочь Ирина. Нас трое: мама, сестра Клара и я. Ещё семья Валиковых – муж на фронте, у матери трое ребятишек. У них на Болотной развалился дом.

Наши семьи собрались на кухне. Кто лежит на полу, кто сидит, кто стоит около печки. Горящие в топке огни освещают стены и лица ребят.

Анна читает письмо с фронта. Это не известная пока ещё нам песня.

Тёмная ночь, только пули свистят по степи,

Только ветер гудит в проводах, тускло звёзды мерцают.

В тёмную ночь ты, любимая, знаю, не спишь,

И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь.

Как я люблю глубину твоих ласковых глаз,

Как я хочу к ним прижаться сейчас губами!

Тёмная ночь разделяет, любимая, нас,

И тревожная чёрная степь пролегла между нами.

Верю в тебя, в дорогую подругу мою,

Эта вера от пули меня тёмной ночью хранила…

Радостно мне, я спокоен в смертельном бою, –

Знаю, встретишь с любовью меня, что б со мной ни случилось.

Смерть не страшна, с ней не раз мы встречались в степи.

Вот и сейчас надо мною она кружится.

Ты меня ждёшь и у детской кроватки не спишь,

И поэтому знаю: со мной ничего не случится!

Слова песни глубоко проникают в наши души.

В духовке на противне – нарезанные тонкие ломтики моркови. Они подсыхают, пойдут для заварки чая.

Первый послевоенный – 1946-й год

В 1945 году по осени возвратились с войны наши дорогие героические соседи. Их тяжёлые испытания и наши переживания сроднили нас, мы бережнее относились друг к другу, стали мудрее.

Хорунов Д.С. – учёный, командир. Когда зашёл в квартиру, его горячо обняли дети и жена. Открыл дверь в свой кабинет и – ахнул! Куда девались газеты, которые он ещё с гражданской войны собирал стопкой почти до потолка?! Жена пояснила: продавала на базаре газеты на закрутку табака по три рубля, чтобы купить еду. Вот беда! Теперь он привёз стопку интересных для него книг…

Врач Евсей Яковлевич Нисневич – хороший специалист-ЛОР (ухо-горло-нос), оставивший перед уходом на фронт маленького сына совсем молодой незнакомой девушке. Служил в прифронтовых госпиталях. Вернулся в звании капитана медслужбы. Привёз много медицинского инструмента. Женился на этой девушке, и родили они ещё сына и двух дочек.

Климинский Г.В. – токарь СМИ, 1913 года рождения.

Драченников М.Т. – шофёр прокуратуры.

Тришункин В.И. – старший лаборант сварочной лаборатории СМИ. По возвращении с войны он заметил, что его семейство босое. А впереди зима… Пошёл на пимную фабрику, спросил: в чём нужда на производстве? «Нужны деревянные ручки, чтобы ставить на валенках клеймо». В сварочной лаборатории, в которой он работал, изготовил из берёзы стержни. Фигурным резцом вытачивал на токарном станке рукоятки. Даже я, пацан, за пять минут делал одну штуку. Получился целый мешок. Так что Новый год всем семейством с радостью встретили в валенках.

Дорогой читатель! Я это рассказываю потому, что полки магазинов были пусты. Всё продавалось по специальным талонам. Вся промышленность выполняла военные заказы. Но правительство обещало с 1946 года начать налаживать мирное производство.

С того момента, когда наши войска перешли в наступление, освобождая израненную землю от фашистов, в Сталинск везли тысячи тонн искорёженного металла для переплавки в мартеновских печах. После боёв под Москвой, Сталинградом, Курском и других операций на полях сражений лежали тысячи тысяч: танков, орудий, несметное количество стрелкового оружия, самолёты, грузовые и легковые машины, другая техника. Были и редкостные экземпляры совсем новой конструкции – вертолёты. Теперь всё это с фронтовых полей перевозилось паровозом по железной дороге на переплавку.

«Горят мартеновские печи, и день и ночь горят они». Это слова о славных металлургах из фильма «Весна на Заречной улице» (стихи А.Фатьянова). До окончания войны ещё оставался целый год, но появилась уверенность в будущем. Корпус нашего сибирского металлургического института уже освобождали от токарных станков и готовили здание к возвращению студентов на свои места.

Для приёма прибывающего с фронтов металлолома были отведены площадки. Первая – общего назначения: мотоциклы, машины, пушки, пулемёты, винтовки. Занимала самую большую площадь – от старого корпуса СМИ в направлении Куйбышевского моста. Было восемь подъездных путей. Один путь приходил прямо в ограду СМИ. Другая площадка – в конце КМК. Копровый цех. Там разрезали танки на куски. Почти рядом расположился самолётный скрап*.

---------------------------------------------------------------------------------------------------------------

*СКРАП (англ. scrap) – всякий металлолом, обрезки, идущие в переплавку.

Все виды скрапа для нашей обыденной жизни в то время представляли особенный интерес. На первой площадке наши мужики из одной-другой негодных машин собрали одну годную. Её зарегистрировали и по весне ездили в Бийск за картошкой, поросятами и другими вещами. На этой площадке на подъездных путях работал подъёмный кран, который поднимал из вагона груз и укладывал его по правую и левую сторону пути. Поклажи достигали такой высоты, что, казалось, идёшь по ущелью. С обеих сторон – пушки, газовые баллоны, а между ними винтовки, автоматы разных марок.

Для нас, мальчишек, было раздолье. Каждый выбирал винтовку, автомат поинтересней. Мы их «пачками» везли в трамваях, дома заталкивали за батареи. На перекрёстке улиц Строителей и Металлургов, где теперь стоит высокое здание со шпилем, раньше была железнодорожная касса, так вот на этом месте в ту пору ходил паровоз. И стоял специальный подъёмный кран, который разгружал вагоны, пришедшие с фронта с гильзами от стрелкового оружия. Кран черпал эти латунные гильзы. Получался высокий террикон. Мы с ребятами, как курица лапой, отыскивали неиспользованные патроны разных марок, набивали карманы. Потом ехали к горе Соколуха. Не стрельбище, но душу отводили…

Люди, мамы, папы, братья, да и милиционеры, которых раз-два и обчёлся, не обращали на это внимания. Они просто привыкли к понятиям «война», «похоронка» …

Был в жизни момент. Сидели на кухне первой квартиры. На улице темно. Какой-то обормот дал очередь из автомата прямо под окном. Мама нам с сестрой спокойно говорит: «Мальчишки балуются»…

Столько оружия… но никто никого не убил, не обворовал.

Вторая площадка. Танки, которые привозят, складируют здесь один на один. Потом разбирают по частям, режут газовыми резаками на куски и отправляют в мартеновские печи. Ну, а нам, ребятам, довольно и того, чтоб только покрутить башню со стволом…

Самолётный скрап. Складируют фюзеляж на фюзеляж. Можно лазить по кабинам разным марок и государств в надежде найти или шлем, или полевой планшет…

Вот мы на третьем ярусе. Видим, идёт дед с ведром и ломом. Остановился и бьёт ломом в брюхо «мессера» – 7 килограммов технического масла… Появился и другой «соискатель» – присматривается, как отпилить лопасть винта. Отпилил, понёс домой. Мы уже знаем, что он поломает эту лопасть на куски, растопит домашнюю печь, в чугунной или стальной посудине расплавит алюминий, из которого можно будет отливать, что хочешь – чугуны, сковородки… В магазинах-то нет.

Холодильников у граждан не было, а потому покупали в магазинах продукты из расчёта на день. По осени, а особенно зимой, для сохранения продуктов от порчи вывешивали сумки за форточку. Вот тогда начало процветать воровство: такие поклажи снимали шестами и баграми…

В нашей квартире, угловой на нижнем этаже, в отсутствие жильцов побывали «гости». Они оставили на полу свои грязные комбинезоны, переодевшись в одежду, которую нам выделяли во время войны из присланного «в помощь» от американских и английских граждан.

Это были не местные воришки, а приезжие из разных мест, скитавшиеся по стране в поисках выгодной работы. Отец мимоходом, идя на работу, зашёл в милицию, а потом сказал: «Это дело пустяшное, временное. Вскоре всё изменится, всё наладится». Но ставни на окна поставил.

На виадуке у старого вокзала день и ночь стояли люди, ждущие прибытия эшелонов с фронтовиками в надежде встретить своих близких, родных героев. Но к великому сожалению на виадуке поджидали и те, кто, пользуясь радостью встреч, воровал трофейные чемоданы. Надеюсь, все смотрели кинофильм «Место встречи изменить нельзя». За таким благом, что кончилась война, мы как-то и не замечали, что происходит вокруг нас. А ведь это катилось по всей стране.

Большим рассадником бандитизма было такое место как Болотная.

До войны и во время войны по ночам все спали с открытыми окнами, а мы, ребятишки, гурьбой ночевали на свежем воздухе в траве на подстилке. На весь Центральный район было 4 – 5 милиционеров и несколько сотрудников НКВД. Мы всех знали по имени и отчеству: они нам, ребятам, драли уши, чтобы не лезли без очереди за билетами в кассу кинотеатра «Коммунар»…

Теперь очень не хватало милиции и НКВД.

…Был тёплый воскресный день. Окна дома распахнуты. Около третьего подъезда кучкуются ребята. Со своего этажа спускается Серёжа Хорунов. В руках – винтовка с обрезом. Ему лет меньше нашего. Хвалится прикладом, что сделал сам. Молодец! «А патрон есть?». Кто-то принёс и выстелил вверх. В такой утренней тиши выстрел был оглушительной силы. Из окна выглянул только наш врач. Однако женщины позвонили в милицию. Приехала чёрная «эмка». Мы засуетились – НКВД.

Из машины вышли двое улыбающихся мужчин. Все сразу поняли: «С этим нужно кончать!». У нас в квартирах место за батареями было напичкано автоматами, винтовками разных производств. А наганы, парабеллумы и другие виды были «разменными» между собой. Торопливо и даже с некоторым удовольствием мы начали выносить на улицу свой «металл». Подошла мама Вадика Назарова: «И наганы – тоже!». Теперь уже суетились наши гости: куча получилась большая, нужна машина. В сторонке наблюдал за происходящим хромой фронтовик. Подали ему сидушку, принесли ломик и кусок рельса, уговорили мять стволы. Был найден и грузовик. Недолго ждали машину – воскресенье…

По радио мы уже слышали, что просят граждан сдавать оружие в милицию. Все согласны, но ведь это так хлопотно… Кто шёл на работу через мост над Абушкой, бросали винтовки в реку.

Фронтовик: «Видите подвальное окно? Сбрасывайте туда». Сбросили! Нам это не нужно.

По окончании войны нам, ребятам из нашего дома и нашим товарищам, было уже по 13 -- 15 лет. Повзрослели мы и закалились без отцов. Сами ремонтировали велосипеды, делали клюшки для игры во дворе с шайбой, ухаживали за лыжами, бамбуковыми палками. Собравшись гурьбой, покоряли гору Соколуху, делали трамплины. Приходили в спортивные залы: гимнастика, бокс, штанга, борьба и т.д. – только выбирай!. Всё пробовали.

В послевоенное время было сложно найти нужного тренера. Но спортивная жизнь каким-то образом существовала. Нас просто записывали в какую-нибудь секцию. Вначале всех осматривал врач. Потом переодевались в спортивную форму и занимались тем, что нравилось.

Когда нам что-то было нужно, обращались к одному интересному человеку – кладовщику. Оказалось, что он бывший заслуженный спортсмен и живёт здесь, в этом спортивном заведении. Зовут его Фрол. Как-то он говорит: «Я нашёл вам тренера. Побеседовал с ним. Он фронтовик, бывший циркач. Нет одного лёгкого, а на перекладине одной рукой несколько раз отжимается… Пойду в бухгалтерию, пусть оформляют».

Акробат нам понравился: учил не бояться упасть и выполнять сложные трюки. А вскоре договорился о нашем выступлении из расчёта, что нас после покормят. Во Дворец культуры приходили его друзья из цирка, проводили совместные занятия.

1947 год. Отмена карточной системы

Это здорово. Страна уверена, что снабдит наших граждан продовольствием.

Хлеб – всему голова! Ещё пройдёт несколько лет, и в хлебных магазинах на полках будут лежать буханки и серого, и белого хлеба… А какие вкусные сайки! И всё дёшево.

А ещё через какое-то время какая-нибудь бабушка будет долго спрашивать у продавца: «А он не чёрствый?..» В подъездах домов поставят оцинкованные баки, в которые, как в помойку, будут бросать куски хлеба. Потом этот хлеб увезут на корм скоту…

В послевоенный период на базарах чаще обменивались нужными товарами, чем деньгами. За время войны у кого-то набралось денег мешками… Непонятно, откуда. Нужна была реформа.

Начиная с марта 1946 года ежегодно стали снижать цены на продукты питания и другие товары…

Наш отец, Василий Ионович Тришункин, ещё по возвращении с войны, в сентябре сказал: «Урожай собрать помогу, а по весне сажать не буду». В молодости он учился на рабфаке, а в 35 лет закончил один курс СМИ. Потом – война… Теперь начал опять с первого курса. Через шесть лет он получит диплом инженера. Про себя он говорил, что учился по ночам. Рано вставал, поздно приходил домой. Рабочий день, учёба…

Отец – человек изобретательный, любитель природы. Для себя и для семьи он смастерил лодку. Обдумывал, из какого материала её сделать. Практичнее из листового железа. Но где его взять? Нашёл на скрапе чехлы от фугасных бомб и сварил красивое судно сигарообразной формы. На всякий случай сконструировал и изготовил съёмные колёса для перемещения лодки по суше – от берега в тайгу.

С этого момента в нашем доме завсегдатаем разговоров на тему разных необычных изобретений стал Яков Гуменник. Он энергичен, немного романтик, с собой носил блокнот и ручку – мечтал пообщаться с писателями. Когда называл себя «автомобилистом», надо было понимать, что в свободное от основной работы время увлекается ремонтом автотранспорта: машин, мотоциклов. При рассказах о том, как он запускает мотор, сам становился «мотором»: он у него и «чихал», и «ревел», прибавляя газу, и «глохнул». Всё это при помощи рук убедительно показывал за столом.

Моя мама не любила эти моторы. А потом смирилась… Иногда он заводил разговор о продаже мотоциклов на базарах. Никто ничего в то время не регистрировал, продавалось всё из рук в руки. Запчастей не было, а мастеров у нас всегда хватало. Сами отливали поршни, изготовляли кольца и всё, что надо. Однажды ради шутки поршень выточили из дерева и завели мотор. Потенциальному покупателю понравилась работа двигателя – долго смеялись…

Так интересно и дружно жили тогда наши соседи.

Самым людным местом в городе в те годы был кинотеатр «Коммунар». Мы ходили в кино семьями или с друзьями. Шагая по улице, красовались в новеньких телогрейках. Перед началом сеанса часто выступали известные киноактёры страны.

Из истории «Коммунара» известно, что первые его посетители были уже 1933 году, тогда его стали называть звуковым. Большой зал на 850 человек – красного цвета, малый на 300 – голубоватого, а зал для детей и хроникальных фильмов на 160 зрителей – зелёного. В 1935 году кинотеатр был достроен по проекту архитектора Г. Косселя. Добавилось ещё два больших зала. Это при входе – просторное фойе со всякого рода кулинарией. И отделение для эстрады. В то время всё было торжественно. В 1937 году ещё показывали и немые фильмы, например, «Огни большого города», в котором играл Чарли Чаплин, высмеивая капиталистическую жадность.

Мы ходили и на детские фильмы: «Руслан и Людмила», «По щучьему велению», «Остров сокровищ», «Тимур и его команда» и на другие: «Сердца четырёх», «Весёлые ребята» и «Чапаев», который шёл на ура. Это только часть довоенных фильмов. Показывали их и после войны. По окончании фильма, выйдя из зала, эмоционально делились между собой оценкой происходившего на экране. Продолжали обсуждать и дома. Взрослые размышляли, пересказывали содержание на работе.

У нас, живших в центре, проблем с билетами в кинотеатр не было, покупали с утра. Ну, а другим – как повезёт. В выходные дни около «Коммунара» было много желающих попасть на сеанс, но билеты были проданы. Те, кто шёл в кино по городу, от площади Дворца культуры и техники спрашивали лишний билетик. Иногда находили. Но никто не спекулировал.

Вот что запомнилось мне.

1947 год. Отмена карточной системы. Уходят в прошлое невзгоды и нужды военного времени. Для упорядочения торговли и обеспечения высокого уровня производства продуктов питания и товаров народного потребления государство предприняло денежную реформу. «Жить стало лучше, жить стало веселей!»

Вокруг кинотеатра «Коммунар» в ту зиму было особенно шумно и весело. Толпились люди в ожидании заполучить счастливый билетик. Вот подъехал на санках безногий солдат, толкаясь палками, просит милостыню. Его не замечают. А на груди его отсвечивает медаль «За боевые заслуги», «СССР. Великая Отечественная война»…

Поразительно, как быстро мы всё забываем!

Борис Тришункин,

ветеран труда,

старожил Новокузнецка.

(2019 г.)